Александра Маринина - Тот, кто знает. Книга вторая. Перекресток
— Трудно вам, наверное, было, — с сочувствием забросил Руслан очередной крючок. — Муж — музыкант, ему нужно место, чтобы репетировать, заниматься, а тут дети, внуки…
— Было такое время, — согласилась Флора Николаевна, — только оно давно позади. В семьдесят шестом году мой муж был вместе с симфоническим оркестром на гастролях в Австрии, он исполнял «Вариации на тему Рококо» Чайковского. Его игра произвела настоящий фурор, его стали приглашать за рубеж постоянно, он выступал с лучшими оркестрами и лучшими дирижерами. Когда-то он учился у самого Ростроповича.
Руслан слушал ее, и истина постепенно стала доходить до его отравленного подозрениями сознания. Муж Флоры Николаевны — знаменитый виолончелист Сорокопольский. Гордость Кузбасса, его имя известно каждому жителю региона. Особую любовь Герман Сорокопольский снискал тем, что не переехал ни в Москву, ни даже в столицу области — Кемерово, остался там же, где родился и прожил всю жизнь, — в Анжеро-Судженске. И хотя гастрольная жизнь требовала от него постоянных поездок по всему миру и в России он находился куда реже, чем за границей, но возвращался он всегда сюда, где жила его семья. В начале восьмидесятых он был весьма состоятельным, по советским меркам, человеком, выстроил за городом огромный дом с собственным мини-залом, где давал концерты для близких и друзей. И хотя в те времена нельзя было строить дома площадью больше пятидесяти квадратных метров, для Сорокопольского власти сделали исключение. Трудно поверить, что его жена — рядовой судебный медик — брала взятки. Зачем мараться? Зачем рисковать и потом нервничать и бояться, когда дом и без того — полная чаша? Да, насчет взятки Руслан, пожалуй, промахнулся. Но могла ведь быть и угроза. От денег можно отказаться, а от жизни? От своей жизни или от жизни близких, мужа, детей? Все-таки надо бы покопаться в этой стороне жизни доктора Григорян. А кстати, почему наша Флора Николаевна осталась Григорян, а не превратилась в Сорокопольскую? Спросить, что ли? Или окольным путем узнать?
Наталья
Шли дни, возвращение матери вместе с Люсей и племянницей Катюшей неотвратимо приближалось, и в квартире напряжение наливалось каменной, чугунной тяжестью. На сообщение о звонке свояченицы Вадим отреагировал, вопреки ожиданиям, глухим молчанием. Наташа ждала всплеска возмущения, негодования, даже ярости, но муж только пожал плечами.
— Начинается совсем другая жизнь, да? — криво усмехнулся он. — Все пошло под откос, сначала моя служба, а теперь и наше жилье. Куда мы придем еще через пару лет? Хорошо хоть мы разъехаться не успели, здесь места много. Как бы это все выглядело, если бы Людмила Александровна свалилась нам на голову вместе с ребенком в малогабаритную «трешку»? Я только хотел спросить, а какова позиция твоей мамы? Она тоже считает, что ее старшая дочь поступает правильно? Она не считает нужным отговорить ее от этого шага? Ведь, насколько я понимаю, прописываться Людмила Александровна будет именно к ней, к своей матери, а не к тебе.
— Даже если бы и ко мне, это ничего не изменило бы. Я не могу отказать Люсе, — честно призналась Наташа. — Если бы она потребовала, чтобы я ее прописала на своей площади, я бы это сделала.
— Ну да, чего еще от тебя ожидать. Никому не можешь сказать «нет», хочешь для всех быть хорошей. Для всех, кроме меня, твоего мужа. Почему-то мои интересы для тебя на последнем месте находятся.
— Вадик, не надо так, ты не прав. Ты очень много значишь для меня, ты мой муж, я тебя люблю. Но я не могу оттолкнуть родную сестру. Маму я обязана забрать к себе, она совсем старая, а здесь медицинское обслуживание лучше, чем в Челнах. Если я откажу Люсе, она останется совсем одна в чужом городе, с ребенком на руках, без мужа, без матери. Вадичек, ты вспомни, насколько Люся старше меня, на целых семнадцать лет. Мне уже тридцать девять, а ей — пятьдесят шесть. Ну каково это — в пятьдесят шесть лет остаться совсем одной среди чужих? Жалко ее, она и без того несчастная, неудалая какая-то, пусть хоть вторую половину жизни проживет рядом с родными, в родном городе. А, Вадичек?
— Ты так меня спрашиваешь, словно от моего ответа хоть что-то зависит, — равнодушно ответил Вадим.
Он был прав, от его ответа не зависело ничего. Ничего, кроме душевного спокойствия самой Наташи, которой, конечно, хотелось бы, чтобы муж разделял ее точку зрения и не сердился. А он сердился, это было очевидно.
Теперь Вадим каждый день уходил на занятия в свою Академию информатики и статистики, возвращался не так поздно, как прежде, когда работал в Обнинске, и даже успевал несколько раз в неделю отвезти сыновей в бассейн на тренировку и привезти их обратно. Мальчишки были счастливы оттого, что папа проводит с ними куда больше времени, вместе с ними смотрит до позднего вечера боевики и триллеры, а по выходным дням увозит их подальше за город и учит водить машину.
Однажды он вернулся домой задумчивый и одновременно взбудораженный. Сначала ничего не говорил, молча поел, потом взял Наташу за руку:
— Натка, мне надо с тобой поговорить. Очень серьезно.
Плечи у нее опустились. Ну вот, сейчас снова заговорит о Люсе и о невозможности так жить дальше… Но ошиблась.
— Я сегодня случайно встретил в метро своего сослуживца. Он уже давно уволился, обосновался в Москве, у него собственное дело. И он пригласил меня к себе.
— В гости? — глупо спросила Наташа, радуясь, что речь пойдет не о квартире.
— Нет, на работу. Я сказал, что должен подумать. Но деньги он обещал хорошие, если буду стараться, смогу зарабатывать до ста долларов в день.
— Сколько?! — ахнула Наташа. — Сто долларов? Это же немыслимо! Двести шестьдесят тысяч рублей. Твоя месячная зарплата.
— Примерно, — кивнул Вадим. — Мы договорились, что в эту субботу я приду и попробую, получится или нет. Он сказал, что я могу работать по субботам и воскресеньям, пока учусь в академии, а потом, если понравится, буду работать каждый день.
— А как же твой налоговый диплом?
— Никак. Пусть будет, он есть не просит. Меня никто не обязывает работать в налоговой системе, просто Министерство обороны оказывает мне на прощание любезность и дает возможность получить гражданскую специальность, чтобы я мог трудоустроиться после увольнения.
— Господи, хорошо-то как! — обрадовалась Наташа и вдруг спохватилась: — А что ты должен будешь делать?
— Вот это и есть самое… как бы тебе сказать… — замялся Вадим. — Самое пикантное. Я буду торговать верхней одеждой.
— Ч-что? — запинаясь, спросила она. — Как это?
— Обыкновенно. На вещевом рынке. Ну что ты на меня так смотришь?! — внезапно вскипел муж. — Разве я виноват, что офицеры с моим образованием больше не нужны? Я ничем себя не запятнал, не уронил честь мундира, мое личное дело забито блестящими аттестациями, а что толку, если все это больше никому не нужно и нас сокращают? Если я не могу больше приносить пользу Родине, то я буду хотя бы приносить пользу своей семье, деньги буду зарабатывать. Если Юрка не врет и я действительно смогу зарабатывать пусть не сто, но хотя бы пятьдесят долларов в день, то посчитай сама, за какое время мы скопим деньги на новую квартиру, чтобы отселить твою обезумевшую от собственного эгоизма сестру. Галина Васильевна, разумеется, останется с нами, это твоя мать и она нуждается в постоянном уходе, а вот Людмилу Александровну и ее дочь я намерен выселить отсюда при первой же возможности. Не думай, что я смирился и буду терпеть рядом с собой эту захребетницу. Я куплю им маленькую двухкомнатную квартирку на окраине, без телефона, далеко от метро, это обойдется тысяч в двадцать долларов. Четыреста дней работы, чуть больше года, только и всего. А если прибавить к этому те деньги, которые она получит от продажи своей квартиры в Челнах, то еще меньше.
— Вадик, что ты говоришь… — растерянно забормотала Наташа, огорошенная его словами. Ее муж будет торговать на рынке! Морской офицер в четвертом поколении собирается встать за прилавок и продавать одежду. И только потому, что она — слишком слабая, чтобы сопротивляться наглости и нахрапистости собственной родной сестры.
— Натка, — его голос потеплел, пальцы сильнее сжали ее кисть, — перед нами стоит задача, иными словами — проблема. Ты согласна?
— Да, — послушно откликнулась она, чувствуя себя маленькой и глупой девочкой, которой большой взрослый дядя сейчас будет объяснять простые истины.
— Проблему можно проигнорировать, смириться и мучиться. А можно поставить перед собой цель ее решить. Правильно?
— Да, — снова кивнула она.
— Решить данную проблему можно, поскольку неразрешимых проблем не бывает в принципе, бывают только решения разной степени сложности и приемлемости. Решение первое: понести огромные моральные издержки, пойти на скандал с твоей родней, добиться через суд признания твоей матери недееспособной, лишив ее, таким образом, права на ходатайство о прописке Людмилы Александровны и ее дочери в эту квартиру. Ты становишься ответственным квартиросъемщиком и сестру не прописываешь. Другими словами, захлопываешь дверь перед ее носом и отправляешь назад в Челны или в любое другое место. Это очень неприятно, это безумно тяжело, но это решит проблему. Решение второе: пойти на финансовые издержки, пустить Людмилу Александровну сюда ровно на то время, которое понадобится, чтобы мы с тобой совместными усилиями накопили денег на ее отселение. Я знаю тебя не один день и понимаю, что на первый вариант ты никогда не пойдешь. Значит, остается второй. Натка, пойми, моя карьера закончилась, морской офицер капитан первого ранга Воронов умер, еще месяц — и его больше никогда не будет. У меня остается только моя семья. И я готов встать за прилавок и торговать шмотками ради того единственного, что у меня осталось в жизни. Ну Натка, милая моя, любимая, ну что ты плачешь… Не надо, пожалуйста, у меня сердце разрывается, я не могу смотреть на твои слезы.
