Александра Маринина - Пружина для мышеловки
Вывод меня не порадовал. Конечно, у нас уже давно все перестроилось и стало по-другому, но я человек трезвый и понимаю, что если в смерти Шляхтиной повинен, прямо или косвенно, кто-то заметный, то фиг мне дадут сегодня это раскопать. Конечно, двадцать девять лет – срок немалый, но, если вдуматься, не такой уж большой, и человеку, которому тогда, в семьдесят шестом, когда погибла Шляхтина, было не больше сорока, сегодня не больше семидесяти, и он почти наверняка еще жив. А если он был ее ровесником, то есть сынком какой-нибудь партийно-правительственной шишки, то нынче он вообще цветущий мужик на пике служебной или деловой карьеры. Ну и что вы думаете, позволит он мне выставить его убийцей? Как же, разбежался.
Но найти его все равно надо, потому что он может знать, какие отношения связывали Елену и Личко и зачем она «это сделала». Пинчук полагал, как мне сказал Мусатов, что Елена дала против Личко ложные показания, на основании которых он и был осужден. Но возможно, она сделала и что-то другое. Я записал на отдельном листочке фамилию следователя, который вел дело. Пусть Семенов его разыщет, если тот еще жив, конечно. Только предварительно нужно получить согласие Мусатова, ведь платить-то за работу придется ему.
А Шляхтина-то была поистине красавицей, если верить фотографии, которую Семенов тоже переснял. Правда, на ксероксе, поэтому эффект не тот, но и этого достаточно, чтобы судить о внешности загадочной девицы. И при такой красоте она одевалась на зарплату рабочего отнюдь не самой высокой квалификации. То есть, проще говоря, одевалась она не интересно, по возможностям, потому что на «интересные» вещи у нее не было денег: спекулянты драли втридорога. Могу себе представить, как бешено завидовала она своей подружке Майе Истоминой, которая при довольно-таки заурядных внешних данных выглядела, как картинка, в импортных шмотках, купленных папой в закрытом распределителе.
Я еще раз пролистал материалы, теперь уже более внимательно. В первый-то раз я смотрел только те документы, где могло содержаться объяснение такого внимания Генпрокуратуры к скромной рабочей с кондитерской фабрики. Сейчас я уже читал все подряд, в том числе и заключение посмертной судебно-психиатрической экспертизы, где было сказано, что погибшая Шляхтина Е.В. имела отягощенную наследственность (ее мать страдала маниакально-депрессивным психозом и неоднократно подвергалась стационарному лечению в психиатрической больнице, выписка из истории болезни и справка из психоневрологического диспансера прилагаются); что сама Шляхтина перенесла в возрасте 16 лет черепно-мозговую травму, следствием которой являлись систематические мигренеподобные боли, лишавшие ее трудоспособности (выписка из амбулаторной карты поликлиники, где во время работы на фабрике наблюдалась Шляхтина, прилагается); что родной брат Шляхтиной тоже страдал психическим расстройством и покончил с собой на несколько месяцев раньше сестры, в декабре семьдесят пятого года (документы прилагаются). Документы, которые «прилагались», я даже смотреть не стал. Мне было очевидно, что документы эти липовые и что все это состряпано, дабы убедить всех в психическом нездоровье девушки, которая внезапно впала в тяжелейшую депрессию и наложила на себя руки. То есть бросилась с крыши многоэтажного дома. Правдой из всего этого было только одно: у Шляхтиной перед выпускными экзаменами случилось сотрясение мозга, о чем она сама рассказывала соседкам по общежитию, и ее периодически мучали головные боли, такие сильные, что ей давали больничный.
Стоп! Ведь это уже было, было… Лидия Смычкова, проживавшая с Шляхтиной в одной комнате, говорила, что когда Лена болела, то уходила жить к подруге, которая за ней ухаживала. Этой подругой могла быть только Истомина. Но Истомина категорически отрицала факт ухода за больной. Когда Шляхтина жила у нее, то каждый день с утра уходила на работу, а возвращалась в разное время, то к вечеру, то поздно ночью, то есть образ жизни вела совсем не болезненный. Да и не жаловалась она на недомогание. Что же это? Выходит, Шляхтина брала больничный, на работу не выходила, но тем не менее где-то проводила целые дни и выглядела вполне здоровой. Может быть, это и есть та тайная сторона ее бытия, ради которой Генпрокуратура так расстаралась? И дело не в личности убийцы (хотя и она имеет значение), а все-таки в личности самой Шляхтиной? Кем она была на самом деле? Сотрудником КГБ или ГРУ, внедренным на кондитерскую фабрику для выполнения задания государственной важности? Или американской шпионкой, внедренной туда же и для того же? Держите меня семеро, а то лопну от смеха.
Тогда что же? Девочка «для особых интимных поручений», которую вызывали или посылали к высокопоставленным чиновникам? А вот это возможно. Но тогда…
Я снова открыл папку и нашел выписку из амбулатрной карты Шляхтиной, где подробно (ну а как же, нужно же продемонстрировать всем, кому интересно, как часто Елена болела «головой») перечислялось, когда, на какой срок и в связи с каким заболеванием ей выписывали больничный. Диагноз почти всегда был один и тот же: вегето-сосудистая дистония по гипертоническому типу, только два раза за восемь лет, прожитых Шляхтиной в Москве, ей давали больничный в связи с гриппом. При этом по гриппу она бюллетенила оба раза всего по три дня, потом закрывала больничный и выходила на работу. А вот дистонией своей она болела основательно и со вкусом, дней по десять-пятнадцать. Зачем нужна девушка для интимных услуг на полторы-две недели? Чтобы взять ее с собой на отдых или в деловую поездку. Но Шляхтина никуда не уезжала, она продолжала жить в Москве, ночевала у Истоминой. Еще такую девушку можно арендовать, когда уезжает жена и жаждущий нестандартных плотских утех крупный руководитель остается в Москве один. Это объясняло бы тот факт, что Шляхтина не выезжала из города, но никак не объясняло, почему она не ночевала у своего клиента, а возвращалась каждый раз к Истоминой. Когда же она его ублажала, если не по ночам? Днем, в рабочее время? Ну что ж, и такое бывает. Допустим, чиновник не может привести к себе на ночь даму, потому что в подъезде охрана, консьержи и прочие глазастые и языкастые личности, и ночевать вне дома он тоже не может, поскольку его неявка по месту жительства немедленно будет зафиксирована. Он встречается со Шляхтиной днем на какой-нибудь квартире. Сомнительно, но возможно. Но тогда почему нельзя делать это регулярно и нужно непеременно ждать отъезда жены?
До вечера я ломал голову над странной «историей болезни», но так ничего и не придумал, кроме одного: именно в этих эпизодах, связанных с больничными листами, и кроется тайна личности Елены Васильевны Шляхтиной. Эта тайна, безусловно, объяснит интерес к ее смерти, проявленный Генеральной прокуратурой. Но прольет ли она свет на историю Олега Петровича Личко, из-за которой, собственно говоря, мы во всем этом копаемся?
Вот в этом я уже засомневался. Конечно, здесь прослеживалась некая психиатрическая тематика. Липовый диагноз Личко, на чем настаивал доктор Юркунс. Липовая история отягощенной наследственности у самой Шляхтиной, в чем был уверен я сам. Но что с того? Психиатрия советских времен была палочкой-выручалочкой во множестве ситуаций, когда нужно было объяснить поведение человека так, чтобы ни у кого не возникало вопросов. Диссидент, не согласный с режимом? Да что вы, он же просто сумасшедший, разве человек в здравом уме может быть не согласен с таким расчудесным режимом? Убийство, закамуфлированное под самоубийство, когда убирали неугодных, тоже было достойным поводом для привлечения знаний из области психиатрии, ведь считалось, что покончить с собой может только психически нездоровый человек. Помнится, мне рассказывали, что в советское время даже попытка суицида являлась основанием для принудительной госпитализации в психиатрическое отделение. А еще у нас была в уголовном кодексе статья (она и сейчас есть, никуда не делась) «Доведение до самоубийства». И если человеком, доведшим другого до трагического решения, был кто-то, кого «трогать не моги», тоже пускали в ход всяческие депрессии и психозы. Что же касается Личко, то врачи, вполне вероятно, исходили не из особенностей его личности, а из описания того, что он сделал. Ведь шесть детских трупов ему доказали? Доказали. Какие у врачей были основания сомневаться? Никаких. Они не судьи, они врачи, их ставят перед фактом. Им сказали: на экспертизу поступил человек, изнасиловавший и убивший шестерых маленьких детей. Разве человек со здоровой психикой способен на такое? Нет, конечно. Вот вам и диагноз.
Так что наличие психиатрической составляющей в обоих случаях нельзя считать признаком, объединяющим оба дела (как формулирую, а?). Просто оба дела содержат элементы фальсификации, проще говоря – липы, отсюда и психиатрия. А вот хотелось бы мне знать, природа этой самой липы в обоих случаях одна и та же или нет? Если нет, то и незачем копаться в самоубийстве Шляхтиной, и следователя незачем искать. Ведь для чего мне понадобилось это дело? Чтобы посмотреть, не мелькнет ли в протоколах имя каких-нибудь знакомых Елены, которых мы не нашли, но которые что-то знали о ее тогдашней жизни. Ничего этого в материалах, найденных Валькой Семеновым, не оказалось, так что вопрос можно считать закрытым. Будем экономить деньги Мусатова и собственное время.
