Ю Несбё - Полет летучей мыши
Он посмотрел на подчиненных. Те одобрительно закивали.
– А значит, наши действия должны быть оборонительными, спокойными и системными, – закончил Маккормак.
– Не согласен, – подал голос Харри. Все повернулись к нему. – Рыбу можно поймать и по-другому. С помощью лески, крючка и наживки, на которую она может клюнуть.
Ветер гнал облака пыли по гравиевой дорожке и дальше, через каменную церковную ограду к небольшой группе людей. Харри зажмурился, чтобы эта пыль не запорошила глаза. А ветер хватал присутствующих за рукава и полы одежды, и издали казалось, что над могилой Эндрю Кенсингтона затеяли пляску.
– Чертов ветер, как будто в ад торопится! – шепотом ругался Уодкинс, невзирая на пастора, который рядом читал молитву.
Харри стоял, думал над словами Уодкинса и надеялся, что тот ошибается. Конечно, неизвестно, куда и откуда дул этот несносный ветер, но если ему было поручено унести с собой душу Эндрю, то никто не упрекнул бы его в легковесном подходе к делу. Он переворачивал страницы Псалтири, теребил присыпанный землей зеленый брезент, срывал шляпы и портил прически.
Харри не слышал пастора. Прищурившись, он смотрел на людей, стоявших напротив. Как языки пламени, развевались волосы Биргитты. Она встретилась с ним пустым, ничего не выражающим взглядом. Рядом на стуле с клюкой в руках сидела седая, дрожащая всем телом старуха. Ее кожа уже пожелтела, но возраст не мог скрыть лошадиное лицо, характерное для англичанок. Злорадный ветер сдвинул набекрень ее шляпку. Харри догадался, что эта старуха – приемная мать Эндрю. Когда они выходили из церкви, Харри выразил ей свои соболезнования, но вряд ли она их услышала – в ответ она кивнула и что-то пробормотала. Позади старухи стояла маленькая неприметная чернокожая женщина, державшая за руки двух девочек.
Пастор бросил на могилу горсть земли. Совсем как у лютеран. Харри знал, что Эндрю принадлежал к англиканской церкви, которая по количеству прихожан делила здесь первое место с католической. Но Харри, в своей жизни побывавший на похоронах всего дважды, не заметил никакой разницы в обрядах. Все как в Норвегии. Даже погода. Когда хоронили маму, над Западным кладбищем в Осло ветер гнал тяжелые свинцовые тучи. К счастью, дождь тогда так и не пошел. Когда хоронили Ронни, говорят, было солнце. Но в тот день Харри с больной головой лежал в больнице. Как и сейчас, большинство пришедших в тот день на похороны были полицейскими. Может, они даже пели в конце тот же псалом: «Nearer, my God, to Thee!»[87]
Люди начали расходиться. Некоторых ждали машины. Харри последовал за Биргиттой. Когда он поравнялся с ней, она остановилась.
– У тебя больной вид, – сказала она, не поднимая на него глаз.
– Ты не знаешь, какой у меня вид, когда я больной, – ответил Харри.
– То есть когда ты болен, вид у тебя не больной? – спросила Биргитта. – Но я просто говорю, что ты выглядишь, как будто болен. Ты болен?
Порыв ветра ударил Харри по лицу его же галстуком.
– Может быть. Немного, – сказал Харри. – Не то чтобы очень болен. Ты так похожа на медузу, когда твои волосы развеваются… и попадают мне в лицо. – Харри вынул изо рта рыжий волос.
Биргитта улыбнулась.
– Скажи спасибо, что я не jelly box-fish[88].
– Jelly что?
– Jelly box-fish, – повторила Биргитта. – Медуза, которая водится у берегов Австралии. Намного хуже обычной жгучей медузы…
– Jelly box-fish! – Харри услышал позади знакомый голос и обернулся. Это был Тувумба.
– How are you! – поздоровался с ним Харри и объяснил, что на сравнение с медузой его навели волосы Биргитты, которые лезли ему в лицо.
– Ну, будь это jelly box-fish, у тебя на лице появились бы красные отметины и ты бы орал как резаный, – заметил Тувумба. – Через несколько секунд упал бы, яд парализовал бы твои легкие, ты бы начал задыхаться и, не окажи тебе кто-нибудь помощь, умер бы самой жуткой смертью.
Харри замахал руками:
– Спасибо, Тувумба, но на сегодня о смерти хватит.
Тувумба кивнул. Сегодня на нем был черный шелковый смокинг с галстуком-бабочкой. Последняя деталь удивила Харри, и Тувумба это заметил.
– Это единственное подобие костюма, которое у меня есть. К тому же я унаследовал это от него, – он кивнул в сторону могилы и добавил: – Не сегодня, конечно, а где-то год назад. Эндрю сказал, будто костюм стал ему мал. Ерунда, конечно. Он бы никогда не сознался, но понятно, что костюм он в свое время купил для банкета после чемпионата Австралии. Он надеялся, что на мне смокинг увидит то, что не увидел на нем.
Они шли по гравиевой дорожке, мимо медленно ехали автомобили.
– Можно задать личный вопрос, Тувумба?
– Думаю, что да.
– Куда, по-твоему, попадет Эндрю?
– В смысле?
– Его душа. Как ты думаешь: вверх или вниз?
Тувумба стал очень серьезным:
– Я простой человек, Харри. И не слишком разбираюсь в этих делах – в душах и всем таком прочем. Но я кое-что знаю об Эндрю Кенсингтоне. И если там, наверху, что-то есть и туда попадают красивые души, то его душа тоже должна там оказаться. – Тувумба улыбнулся. – Но если есть что-то внизу, то он предпочел бы оказаться там. Он не переносил скуки.
Они тихо посмеялись.
– Но раз уж вопрос личный, Харри, то позволь мне дать на него личный ответ. Я думаю, в чем-то наши с Эндрю предки были правы. У них был очень здравый взгляд на смерть. Конечно, многие племена верили в жизнь после смерти. Некоторые – в реинкарнацию, в то, что душа каждый раз переселяется в новое тело. Некоторые – в то, что она бродит бестелесным духом. Какие-то племена считали, что души мертвых превращаются в звезды на небесном своде. И так далее. Но все они верили, что рано или поздно, после всех этих стадий, человек умирает по-настоящему, окончательно и бесповоротно. И тогда – все. Человек превращается в груду камней и больше не существует. Не знаю почему, но эта мысль мне нравится. Вечность – заманчивая перспектива, как ты думаешь?
– Я думаю, что Эндрю оставил тебе не только свой смокинг, вот что я думаю, – ответил Харри.
Тувумба рассмеялся.
– Это так заметно?
– His master’s voice[89], – сказал Харри. – Парню надо было идти в священники.
Они подошли к маленькому запыленному автомобилю, который, очевидно, принадлежал Тувумбе.
– Послушай, Тувумба, – вдруг сказал Харри. – Может быть, те, кто знал Эндрю, помогут мне. Объяснят ход его мысли. Почему он сделал то, что сделал. – Харри выпрямился, и взгляды их встретились. – Я думаю, что Эндрю убили.
– Bullshit![90]– резко бросил Тувумба. – Ты не думаешь, ты знаешь наверняка! Все, кто был знаком с Эндрю, знают, что он никогда добровольно не уходил с праздника. А из всех праздников самым большим для него была жизнь. Что бы она с ним ни делала, я не видал человека жизнерадостнее, чем он. Будь у него желание уйти, он бы сделал это раньше, благо возможностей – и поводов – было предостаточно.
– Значит, ты со мной согласен, – сказал Харри.
– По этому номеру можешь звонить мне практически в любое время. – Тувумба начеркал что-то на спичечном коробке и протянул его Харри. – Мобильный.
И он уехал в своем потрепанном, дребезжащем белом «хольдене», оставив их вдвоем. Тувумбе нужно было на север, и Харри предложил Биргитте поискать, кто бы подвез их до города. Но большинство его коллег уже разъехались. Вдруг перед ними остановился очень изящный старый «бьюик», водитель опустил стекло и высунул из окна багровое лицо с примечательным носом, который походил на картофелину-переросток и был даже краснее всей его физиономии.
– В город, ребята? – спросил «нос» и предложил их подвезти.
Когда пассажиры разместились на широком заднем сиденье, «нос» представился:
– Меня зовут Джим Конноли. А это моя жена Клаудия.
С переднего сиденья к ним повернулось маленькое темное лицо с лучезарной улыбкой. Клаудия чем-то походила на индианку и была такого маленького роста, что ее голова едва-едва выглядывала из-за спинки.
Джим посмотрел на Харри и Биргитту в зеркало:
– Друзья Эндрю? Коллеги?
Он осторожно свернул с гравиевой дорожки. Харри рассказал ему о себе и Биргитте.
– Понятно. Так, значит, вы из Норвегии и Швеции. Далековато. Да, да, здесь почти все издалека. Например, вот Клаудия – из Венесуэлы, где живут всем вам известные «мисс». Сколько у вас там «Мисс Вселенная»? А, Клаудия? Считая тебя. Хе-хе-хе, – он рассмеялся, и глаза потерялись в морщинках у переносицы.
Клаудия смеялась вместе с ним.
– Я сам австралиец, – продолжал Джим. – Мой прапрапрадед приехал сюда из Ирландии. Он был вором и убийцей. Хе-хе-хе. Знаете, раньше здешние не особо любили признаваться, что их предками были каторжники, хотя прошло уже двести с лишним лет. Но я всегда этим гордился. Ведь именно каторжники – ну, вместе с матросами и солдатами – основали эту страну. And a fine country it is[91]. Мы зовем ее «the lucky country»[92]. Да, да, времена меняются. Теперь, говорят, стало хорошим тоном уметь проследить свою генеалогию до каторжников. Хе-хе-хе. Ужас что случилось с Эндрю, а?
