Фридрих Незнанский - Кровная месть
Я говорил очевидные мерзости, но это была игра, и играть в нее следовало по правилам, известным ему. Так что он меня понял правильно.
— Чего звереешь, командир? Где я тебе дорожку перешел?
— Ты мне до лампочки. Но ты крайний оказался. Знаешь, какой подарок тебе готовится? Убийство при отягчающих обстоятельствах.
Тут он испугался, это было очевидно. Я в его глазах был истинным пауком, каким и должен был быть следователь, и мои паучьи намерения выглядели очень убедительно.
— Какое еще убийство? — прохрипел он.
— Сам знаешь, — сказал я. — Убийство капитана Ратникова.
Я пристально смотрел на него и потому не мог не заметить, как вспышка искреннего недоумения перешла в явное облегчение. Птенчик не был замешан в том убийстве, но что-то про него знал.
— Бона куда тебя занесло, — сказал он насмешливо. — Только тут ваши не пляшут, гражданин следователь. Примеривали ко мне это дело, да отвалили.
— Кто примеривал? — спросил я недоверчиво.
— Нашлись доброхоты, — усмехнулся Птенчик — Не в пример тебе, душегубу. Правительственная комиссия шила мне этого капитана, да не пришила.
— Соснов? — спросил я.
— Он, родимый, — просипел Птенчик с ненавистью. — Коллега!..
— Им не удалось, — сказал я, — так, может, мне удастся.
— Спохватился, — буркнул Птенчик — Чего ты завелся с этим капитаном, дядя? Раскрыто дело-то!_
— Кем раскрыто? — искренне изумился я.
— Кем надо, — ответил он неохотно. — И хлопцы эти уже свое получили. Все там уже закончено.
— Да говори же толком! — не выдержав, рявкнул я. — Я же ради этого и приехал!
Он криво улыбнулся.
— А ты у самого Соснова спроси, — сказал он.
Я сразу остыл. Депутат Соснов давно уже привлекал мое следственное внимание, и я не мог не согласиться с предложением Птенчика.
Вошел милицейский сержант и положил передо мной записку от Скачкова. Впрочем, это был целый протокол. Он действительно определил, что от старлея Харченко информация о работе Сережи Семенихина с личными делами агентов дошла до некоего капитана Оганесяна, который работал с ними и держал эту троицу на коротком поводке. Он испугался, что будет раскрыта его забота о бывших сослуживцах, и позвонил на квартиру Хахаля, чтобы предупредить. Он хотел только, чтобы они на время покинули город. Но они некстати гуляли с бабами, и потому предупреждение было воспринято очень воинственно. Птенчик сам выяснил, где расположился московский следователь Семенихин, и они втроем направились поговорить с ним по-мужски. Ждали его в холле гостиницы, попивая пиво. Как только он появился, они подхватили его и вывели на задний двор. Из желания попугать выросла жестокая драка, и Сережа в бессознательном состоянии был доставлен «скорой помощью» в больницу. Теперь капитан Оганесян посыпал голову пеплом и божился, что взял их на работу из сострадания.
Я велел отправить Птенчика в камеру, а сам вышел позвонить Скачкову. Меня интересовало, что стало с оставшимися двумя агентами, отданными под суд в ходе того памятного разбирательства. Скачков сообщил, что компьютерный зал опять опечатан, но первое, чем там займутся наутро, будет информация о судьбе агентов.
Полковник Коршиков вышел, потягиваясь.
— Есть дело, господин следователь, — сказал он.
— Да? Слушаю.
— Я забыл вам сказать, — добавил он виновато. — Тут из Москвы информация пришла... Вашего Бэби убили при задержании.
— Как? — переспросил я. — Уже?
— Да, — подтвердил полковник, кивая. — А вы не рады? Я не ответил. Чего мне было радоваться, если в этой поездке я искал следы того самого Бэби, которого уже без меня вычислили, вернее убили, в Москве. Я был крайне разочарован, но нашел в себе силы поблагодарить полковника и попросил у него машину, чтобы меня доставили в гостиницу досыпать.
Наутро я сначала заехал в больницу и заглянул к Сереже Семенихину, так и оставленному на койке в коридоре. Он не спал.
— Нашли? — спросил он.
— Нашли, — ответил я. — Они уже признались.
— А в убийстве?
Я покачал головой.
— Это не они, Сережа. Но они дали наводку, как найти тех... Впрочем, сейчас это уже не так важно.
В его глазах мелькнула тревога.
— Почему не важно?
— Потому что, — сказал я, — пока мы здесь роемся в этом дерьме, в Москве нашли и убили Бэби.
Я вдруг заметил, как он закусил губу чуть ли не до крови, и испуганно спросил:
— Сережа, ты чего? Может, доктора вызвать?
Он повернул ко мне перебинтованную голову с заплывшими глазами и холодно улыбнулся.
— Это неправда, Александр Борисович. Бэби жив.
— Это правда, Сережа. Вся Москва уже гудит.
— Попомните мое слово, — сказал Сережа. Я не стал с ним спорить.
30
Теперь они требовали от него подробный отчет о деятельности Алексея Дуганова, кличка Бэби, с обязательным приложением биографии, характеристики и детального описания всех его убийств. Проблема была в том, что Феликсу Захаровичу ничего не было известно о жизни Алексея Дуганова, кроме эпизодов, рассказанных Аней Назаровой. Судя по всему, он и появился-то в Москве гораздо позже, и в биографии его не было никаких следов достаточной физической и профессиональной подготовки. Это был просто альфонс, покоритель женских сердец и к тому же пьяница. Мальчик приехал пожить красивой жизнью, и сделать из него рокового убийцу было сложно.
На помощь ему пришли утренние газеты, где было не только изложение прошедшей операции, но и предварительная информация о Дуганове. Родом он был из-под Тамбова, учился в техникуме, служил в армии, в строительных войсках. Был женат, развелся. У себя дома влип в какое-то дело с ограблением квартир, уехал в Москву прятаться и искать лучшей жизни. Нашел ее в лице Ани Назаровой. Был компанейским парнем, подружился со всеми окружающими алкашами. Бабы к нему липли как мухи, и он им не отказывал во внимании. Чуть побольше ума и опыта, и он смог бы действительно хорошо устроиться. Газеты полагали, что агрессивность была у него в крови, но из чего это следовало, понять было трудно.
Ко всему появился Ваня Лихоносов.
— Ты уже знаешь? — спросил он, принеся кипу газет. Феликс Захарович холодно кивнул.
— Они его пристрелили при задержании. Интересно все получается, а?
— Да, — сказал Феликс Захарович.
— Ты даже не расстроился?
— К этому шло, — пожал плечами Феликс Захарович. — Что толку протестовать?
— Он был твоим лучшим агентом,— сказал Лихоносов. — Теперь ты можешь хоть что-нибудь рассказать о нем?
Феликс Захарович указал на газеты.
— Вот они тебе все расскажут. Ты с чем пришел? Лихоносов пожал плечами.
— Во-первых, с соболезнованиями. Я понимаю, как ты к нему привязался.
— А во-вторых?
— Во-вторых, во исполнение решения коллегии я обязан входить в должность твоего заместителя, Феликс. Я договорился на сегодня в своей фирме на первую половину дня. Можно начинать.
Это было совсем некстати.
— Компьютер ты знаешь, — сказал Феликс Захарович. — Пошуруй пока сам. У меня утренний моцион, проход по магазинам.
— Может, мне сходить? — предложил Лихоносов. Феликс благодарно улыбнулся, но качнул головой.
— Это же моцион. Я и без того днями из дома не выхожу, а ты у меня хочешь последнюю возможность отнять. Посиди пощелкай, я скоро приду.
Моцион как таковой существовал в действительности, но Феликс Захарович в последние дни позабыл о нем. Хватало и других забот. Для видимости посетив пару продовольственных магазинов, он прошел через черный ход в одном из них, вышел во двор дома, в котором снимал конспиративную квартиру с телефоном-автоответчиком. Он ждал звонка от Нины, но она молчала, и это его беспокоило. До нее не могла не дойти информация об убийстве «Бэби». Зато вместо звонка Нины там было записано гневное обращение хозяйки квартиры в Мытищах.
— Знаете, Глеб Евгеньевич, я уже устала от вашей подопечной. У нее постоянная истерика, она все время плачет... Как посмотрела телевизор, где говорили об убийстве террориста, так и плачет. Больная, что ли?
Сидя в казенном кресле на убогой конспиративной квартире, Феликс Захарович вдруг осознал, что он не является мастером оперативных мероприятий. И хотя подставка Леши прошла гладко, но проблемы росли с каждой минутой. Надо было что-то делать с Аней. Надо было объясняться с Ниной. Наконец, квартира эта была казенная, и сюда могли прийти чужие люди и прослушать все его сообщения. Он не был готов в одиночку противостоять организации.
Но надо было действовать. Он позвонил к себе домой, объяснил Лихоносову, что встретил знакомого и сидит у него пьет чай, после чего отправился в Мытищи. Приехав туда, долго ждал местный автобус и был изрядно помят в давке. Все это надо было стерпеть, потому что он не был уверен, что его машина не начинена какой-нибудь электроникой. Наконец он добрался до нужного дома, и рыдающая Аня накинулась на него с упреками:
