Татьяна Столбова - Смерть по сценарию
Вот в такие минуты и обнаруживается наличие души. В груди у меня заныло, но так сладко, так тонко, что я боялась вздохнуть. И была даже рада, когда скрипач опустил руку со смычком. Не взглянув на меня, он наклонился к футляру. Там лежало несколько купюр, но в основном мелочь. Я подошла и отдала ему пятерку. Он кивнул, мельком улыбнулся, положил мою пятерку в футляр и снова встал.
Но я не хотела больше слушать. Мне вполне хватило того, что я уже получила от его великолепной игры. Я чувствовала — мне не следует перегружать себя; я и так в последнее время на грани, сама не знаю, на какой, но постоянно боюсь сорваться, испортить жизнь себе и окружающим. Поэтому я быстрым шагом пошла прочь.
Музыка неслась мне вслед, но уже не трогала так. Я просто не впускала ее. Я снова была занята своими мыслями, в основном мрачными. Мне не нравилось поведение Вероники. Уже совершенно ясно, что она действительно самый важный свидетель. Я была уверена в том, что это ее телефонные переговоры с Мишей слышала несколько раз Невзорова, в том, что она знала гораздо больше, чем сказала мне, и теперь мне необходимо было настроиться на ее волну, но таким образом, чтоб на сей раз не допустить ни единого срыва, ни единой ошибки.
Я остановилась посреди зала. Налево пойду — домой приеду. Направо пойду — приеду к Веронике. Мне не понадобилось много времени, чтобы решить, куда мне нужно. Я пошла направо.
***Пока я ехала, в голову беспрестанно лезла всякая ерунда. Вспомнилось некстати, как на Мишиных поминках подвыпивший Штокман спросил меня, зачем я порчу себе жизнь, работая помощником режиссера. «Ведь это же мальчик на побегушках!» — воскликнул он. «Почему мальчик? — удивилась я. — Я же девочка». Он засмеялся: «Нет, девочка на побегушках — это ассистент, а помреж — мальчик». Еще вдруг вспомнилось, как позапрошлым летом я ездила на море с Димой Поликарповым. Две недели мы купались, загорали, веселились, и как-то вечером он ошарашил меня совершенно серьезным предложением руки и сердца. Я гордо отвергла и то и другое, а вот теперь почему-то подумала, что зря. Мы дружили пять лет, и все это время мне казалось, что я влюблена в него. А потом появился тот, второй... А потом — симпатичный поэт из Литературного института. С ним у нас все шло хорошо, пока он не додумался подарить мне колготки. А потом Денис...
Наверное, Дима все же вспомнился мне не просто так. Вокруг меня постоянно бушуют какие-то ненастоящие страсти, придуманная любовь и нелепые отношения. Я соскучилась по искренности. Конечно, мой Петя, Саврасов и Мадам — люди чистые и честные, но мне все равно чего-то не хватает. Да, чего-то не хватает...
Кстати, о Мадам. Когда я позвонила ей вчера и рассказала о своей встрече с Вероникой, она почему-то взволновалась и заставила меня дать слово, что я буду очень осторожна. Я дала. Почему бы не дать? Только в каком смысле мне надо быть осторожной, я не поняла. Вероника уж точно никакой опасности не представляет. Я попробовала объяснить это Мадам, но она и слушать не захотела. Странная она стала, ей-богу. Всегда такая спокойная, даже величественная, а в последнее время словно сама не своя. Может, скрывает от меня что-то важное? Надо будет потом, на досуге, заняться этим вопросом и во всем разобраться...
Во дворе с важным видом прогуливался участковый Вася Алексеев. Заметив его издалека, я прошла стороной и села на скамейку. Он мог меня видеть, но не мог узнать на таком расстоянии и в вечернем сумраке. Минут десять он болтался без дела, приставал к мирным старушкам, всматривался в окна и подозрительно поглядывал на жалкую кучку юных хулиганов, среди которых я сразу узнала Брыльникова. Вот интересно, почему он сразу не сказал, что не звонил в дверь Анатолия в ту ночь?
Наконец Вася Алексеев отвалил, и я пошла к подъезду, по пути отметив, что в окне кухни Вероники горит свет. Значит, моя красавица дома. Стыдить ее не буду, ругать не буду. Сделаю вид, что все просто замечательно, прочитаю четверостишие о дружбе и ромашках в поле и плавно перейду к допросу по существу. Жаль, что я не захватила с собой Петин диктофон. Он, конечно, не разрешает мне его брать, мотивируя это тем, что диктофон нужен ему для работы, но ведь можно взять не спрашивая... Кажется, это называется «украсть». А если потом положить вещь на место? Как это будет называться? Я решила, что очень просто: «взять взаймы». Но как бы это ни называлось, диктофона у меня с собой не было. Придется воспользоваться ручкой и тетрадкой...
Я пешком поднялась на третий этаж. Ручка от двери Вероники валялась на верхней ступеньке. Я подняла ее и попыталась поставить на место, но дверь под моим нажимом неожиданно скрипнула и приоткрылась. Не скажу, что я подумала в тот момент, будто Вероника забыла повернуть ключ в замке. Как раз наоборот. Начитавшись детективов, я сразу решила, что мою подружку укокошили и она сейчас лежит в прихожей, остывает. Поэтому сердце мое дрогнуло и ухнуло в пятки. В панике я отпрянула назад, больно стукнулась спиной о перила и чуть не упала. Тишина в подъезде действовала на нервы. Я была перепугана до полусмерти. Сейчас мне больше всего на свете хотелось сбежать отсюда, и я уже развернулась к лестнице, но остановилась. Здравый смысл взял верх. А что, если Вероника и в самом деле забыла запереть дверь?
Криво улыбнувшись своим беспочвенным страхам, я сделала шаг вперед, потом еще один... Безусловно, это был мужественный поступок. А потом я вообще совершила подвиг: вошла в квартиру.
Полоса света из кухни освещала часть коридора. Я увидела разбитые облезлые сапоги Вероники, комок пыли у плинтуса и край старого пальто. Из комнаты доносились непонятные слабые звуки. Я прислушалась — это бубнил телевизор. Стараясь ступать как можно тише, чтобы не напугать Веронику, я сделала шаг к кухне, выключила свет, затем прошла по коридору и остановилась у входа в комнату.
И здесь мне стало ясно, что я уже ничем не смогу напугать Веронику. Она лежала на кровати лицом вверх, смотрела в потолок остановившимся взглядом, а на шее у нее как-то зловеще светилась перекрученная газовая косынка тусклого черного цвета.
Первые мгновения я не могла поверить, что она мертва. Слишком это было нереально. Вот если бы я увидела такое в кино или прочитала об этом в книжке — никаких сомнений у меня б не возникло. Но все происходило наяву. Вернее, ничего не происходило. Все самое ужасное уже произошло, а сейчас я стояла как монумент, смотрела на труп Вероники и не могла сдвинуться с места. В голове было совсем пусто.
Точно помню одно: телевизор вдруг затрещал фальшивыми выстрелами и автоматными очередями; послышались мерзкие утробные и булькающие звуки; затем снова стало тихо, и в этой тишине отчетливо прозвучал жестяной голос актера: «Что смотришь? Покойников не видела?»
Меня передернуло. Я очнулась, повернулась и бросилась бежать.
***Наверное, всего за несколько секунд я скатилась с третьего этажа на улицу, в холодный, отрезвляющий полумрак.
Шел мелкий дождь. Луна просвечивала сквозь толстую темную тучу. Ее слабое сияние не освещало, а лишь чуть покрывало землю. Полувечер, полуночь. Шаг из одного мира в другой. Я не хотела делать этот шаг.
Встав под козырьком подъезда, сама не зная зачем и почему, я посмотрела вокруг. Конечно, я не ожидала, что убийца, сделав свое черное дело, станет гулять по двору, размышляя о содеянном. Он и не гулял. Зато метрах в двадцати, под фонарем, я увидела большую, крепкую фигуру Васи Алексеева. Сурово хмурясь, участковый разглядывал документы тощего парня в черной куртке с... красной полосой на спине. То ли это был мираж, то ли призрак Вероники, то ли хулиган Брыльников дал поносить свою куртку кому-то другому... Тут я заметила вдалеке самого Брыльникова. Он испуганно озирался и грыз ногти.
Мне бы воспользоваться моментом, подойти к нему и допросить, но присутствие Васи Алексеева останавливало меня. Этот тип запросто может пришить мне убийство. А уж отпечатков моих в квартире Вероники полно...
Что-то я стала мыслить как преступник. Надо взять себя в руки. Только как? Сейчас я даже не могу уйти — Вася Алексеев стоит как раз на пересечении всех дорог. Он непременно углядит меня, снова вцепится в рукав, и попробуй потом объясни ему, что я делаю в этом дворе... А вернуться в квартиру... Меня перекосило при одной мысли об этом. Не могу. Не могу. И не хочу.
Краем глаза я уловила какое-то движение сбоку. Хулиган Брыльников медленно пятился назад, не спуская глаз с Васи Алексеева. Наверняка сотворил какую-нибудь очередную пакость.
Бдительный участковый вернул документы парню в куртке с красной полосой и развернулся всем своим большим телом в сторону Брыльникова. Радостная улыбка озарила его детское лицо. Он словно встретил старого друга.
А вот худое, остроносое лицо Брыльникова ничего такого не озаряло. Наоборот, он скривился, сплюнул, повернулся и пустился вскачь. Я с неприязнью увидела красную полосу на спине его куртки. Значит, обычный ширпотреб. Странно, что я не видела таких курток прежде. Может, просто не обращала внимания?
