Маргарет Миллар - Совсем как ангел
— Вы рассказали об этом сестре?
— Да, на прошлой неделе.
— Она испугалась?
— Нет.
— Неужели ее не тревожило, что убийца может раскаяться в своей откровенности и примет меры, чтобы его тайна не ушла дальше?
— Очевидно, нет. Если верить Карме, девочке, которая провела с ней последние часы, в то утро сестра Благодеяние была в чудесном настроении. Даже пела о том, какой хороший день наступает.
— А он так и не наступил, — хмуро буркнул Лэсситер. — Во всяком случае для нее. С чего она вообще вообразила, что день будет хорошим?
— Кто ее знает? Может, она вообще думала не о себе лично, а о колонии в целом. В последние годы она потихоньку хирела, и появление нового обращенного могло ее поддержать.
— Вы имеете в виду Джорджа Хейвуда? Точнее, того человека, про которого вы думаете, что он был Джорджем Хейвудом?
— Да. Насколько я знаю, у нее не было ни малейшей причины подозревать, что он не настоящий обращенный.
— Но у кого-то, очевидно, такие причины были, — задумчиво протянул Лэсситер. — Странно, вам не кажется?.. О том, что убийство Патрика О'Гормана — не выдумка, сестра Благодеяние узнала еще неделю тому назад. Тем не менее лишь когда на сцене появился Хейвуд, убийца начал принимать меры, чтобы она помалкивала. Как вы это оцениваете, Куинн?
— Пока никак.
— Сколько сейчас народа в колонии?
— Двадцать семь человек. Включая двоих детей и шестнадцатилетнюю девочку, ту самую Карму.
— Вы можете с полной уверенностью исключить кого-либо из числа подозреваемых?
— В первую очередь, конечно, детей. Потом Карму — сестра Благодеяние была ее единственной надеждой: пообещала помочь ей убежать из колонии и уехать в Лос-Анджелес, к тетке. Пожалуй, можно исключить и Учителя: когда убили О'Гормана, он уже вовсю руководил сектой; она тогда располагалась в горах Сан-Габриэль. Его жена, мать Пуреса, слаба и дряхла, это тоже делает ее для нас малоперспективной.
— Для того чтобы отравить, не требуется ни мускулов, ни мозгов.
— Я вообще не верю, что к убийству имеет отношение кто-нибудь из женщин колонии.
— Почему?
Куинн знал ответ, но не мог произнести его вслух: ПИСЬМО К МАРТЕ О'ГОРМАН БЫЛО НАПИСАНО МУЖЧИНОЙ.
— Да уж слишком неправдоподобная версия, — сказал он. — Понимаете, в общине сестра Благодеяние занимала место почти столь же важное, как и Учитель. Она была общей нянькой, управляющей, сестрой-хозяйкой… Психологи, наверное, определили бы выполнявшиеся ею функции как материнские. Титул матери Пуресы ведь чисто номинален: она в этом качестве никак не функционирует, а может быть, и никогда не была способна на такую роль.
— А мужчины? Расскажите мне о них.
— Брат Терновый Венец — полуграмотный механик, со скверным характером, возможно, наиболее фанатично верующий из всех членов секты. Именно он настучал Учителю на сестру Благодеяние. В результате ее наказали. Так что у нее были веские причины его не любить. Впрочем, возможно, у него тоже. Правда, и в качестве убийцы я его не представляю — разве что он получил указание свыше в одном из своих видений. Брат Язык Пророков — робкий, нервный, страдает частичной афазией…
— Это еще что за чертовщина?
— Неспособность говорить. Был полностью зависим от сестры Благодеяние, совсем, как ребенок. Поэтому, надо думать, совершенно вне подозрений. Брат Свет Вечности — скотник, очень трудолюбивый и начисто лишенный чувства юмора. Вкалывает до полного изнеможения, вполне возможно, чтобы искупить какую-то вину. К тому же имеет доступ к яду: у него под рукой раствор от паразитов у овец. Брат Провидец — мясник и сыровар; его я видел лишь мельком, и то издали. Остальных даже не знаю по именам.
— Все равно, сдается мне, многовато для человека, так недолго там пробывшего.
— Сестра Благодеяние была хорошей рассказчицей. А я умею слушать.
— Вот как? — сухо обронил Лэсситер. — Что ж, тогда слушайте следующее: я не верю ни слову из того, что вы тут понарассказывали.
— А вы и не пытаетесь, шериф.
Машина уже довольно давно карабкалась все выше, и высота постепенно начинала оказывать воздействие на Лэсситера. Даже легкое усилие, необходимое, чтобы сказать несколько слов, делало его дыхание чаще и тяжелее. И, хотя он совсем не устал и ему отнюдь не было скучно, он непрерывно зевал.
— Полегче на поворотах, Билл, — наконец взмолился шериф. — От этих проклятых гор меня мутит.
— А вы постарайтесь думать о чем-нибудь постороннем, шериф, — серьезно посоветовал водитель. — О каких-нибудь приятных вещах. О деревьях, там, о музыке, о еде…
— О еде, да?..
— Ну, представьте себе поджаренные ребрышки с печеным картофелем…
— Заткнись, ладно?
— Да, сэр.
Лэсситер откинул голову на спинку сиденья и прикрыл глаза.
— Они знают, что я приеду, Куинн?
— Я предупредил Учителя, что собираюсь сообщить о смерти Хейвуда.
— Как они меня встретят?
— Оркестра можете не ждать.
— К дьяволу! Терпеть не могу дела, связанные с кучкой сумасбродов. Нормальные люди — также не сахар, но по крайней мере их поступки можно предугадать. А это… вы верно сказали, как поездка в незнакомую страну, где говорят на непонятном языке, живут по другим законам…
— А вы обратитесь в Армию Спасения, — посоветовал Куинн.
— Нет уж, спасибо. Как-нибудь обойдусь.
— Отчего же? Получили бы подкрепление, шериф.
У помощника шерифа на переднем сиденье плечи затряслись от беззвучного смеха.
— Что это тебя так развеселило, Билл? — наклонившись вперед, мягко осведомился Лэсситер.
— Ничего, сэр.
— Я так и думал. Ничего смешного тут нет. Потому я и не смеюсь.
— Я тоже, сэр. Это просто высота. От разреженного воздуха я икаю.
Лэсситер вновь обратил свое внимание на Куинна.
— Думаете, они попытаются нас выставить? Мне бы хотелось быть наготове, если они могут применить силу.
— Теоретически они не признают насилия.
— Хм. Я тоже. Теоретически. Но иногда приходится.
— Насколько я знаю, оружия у них нет. Так что опасаться приходится только их явного количественного превосходства.
— Вы полагаете, этого мало?
Правая рука шерифа невольно дернулась к кобуре. Куинн заметил этот жест и почувствовал, как в нем нарастает протест. Он вспомнил, как впервые увидел мать Пуресу, с мольбой смотрящую в небо, будто ждущую, что оно отверзнется для нее. Учителя, разрывающегося между жалостью и долгом, пытающегося вернуть ее из блужданий по залам ее детства… Потом перед ним предстал брат Язык с маленькой птичкой на плече, что-то тихо говорящей ему… Брат Твердое Сердце, с усердием орудующий бритвой и, как все цирюльники мира, рассуждающий о том, что в его возрасте леди были куда изящнее, а их ножки — куда меньше… Брат Свет, входящий в сарай с банкой дезинфекционной жидкости в руках, жалуясь на то, что у него тысяча дел, а тут еще сестра велела обработать матрац, иначе незнакомца заживо сожрут блохи… Брат Терновый Венец, адепт Страшного Суда, утверждающий, что каждый носит в себе дьявола, пожирающего его изнутри…
— Не вздумайте применять силу! — гневно предупредил он.
— Скажите это им.
— В первую очередь я говорю вам. Если будете поминутно хвататься за пушку, то сами запугаете их до такой степени, что они полезут в драку. Просто из чувства самосохранения.
— Вас что, Куинн, тоже потянуло в Армию Спасения?
— А уж это вы можете считать как вам угодно.
— Чего это вы вдруг взвились на дыбы? Может быть, тоже услышали голоса, а?
— Именно так, — подтвердил Куинн. — Я услышал голоса.
«Особенно один, — подумал он. — «Я отреклась от тела и его слабостей. Я ищу утешения духа и спасения души. Живя без комфорта, я найду утешение у Господа. Голодая, я получу наслаждение. Ступая по жесткой земле босыми ногами, выйду на тихие золотые улицы Царствия Небесного. Отрекшись от гордыни, окажусь среди бесконечной красоты. Обретя смирение, войду в грядущее, которое принадлежит Истинно Верующим».
Куинн окинул взглядом пустынный ландшафт. «Надеюсь, вам удалось это, сестра. Молю Бога, чтобы вам это удалось».
Глава девятнадцатая
Казалось, со времени первого визита Куинна здесь ничего не изменилось. Коровы так же щипали траву на пастбище, развернувшись хвостами к ветру. Козы по-прежнему были привязаны к дереву. Овцы пристально и равнодушно взирали из своих деревянных загонов на проезжающие автомобили. Даже то место на тропе, где совсем недавно Куинн наткнулся на мать Пуресу, не сохранило ни малейших следов этой встречи. Капельки крови, натекшие с ее рук, занесло дубовыми листьями, сосновыми иглами и оранжевыми чешуйками коры, похожей на корицу. Лес умел прятать свои тайны так же надежно, как море.
Шериф вылез из машины, тревожно озираясь по сторонам, будто ожидая нападения из-за каждого дерева. Приказав полицейским из второй машины оставаться на месте, пока он не осмотрит окрестности, он в сопровождении верного Билла двинулся вслед за Куинном вверх по крутому подъему.
