Энн Перри - Казнь на Вестминстерском мосту
— Осуждение Гамильтона было не яростным, — машинально поправила ее Веспасия, хотя надобности в этом не было. Обе помнили, что Гамильтона могли убить по ошибке, перепутав с Этериджем в слабом свете фонарей на мосту. — Не исключено, что кто-то пытался бросить тень на женщин, борющихся за избирательное право, — добавила она, — он знал, что обвинят их.
— Это уж слишком! — повторила Шарлотта слова Веспасии и тут же пожалела о своей дерзости. — Простите.
Глаза тетушки лукаво блеснули.
— Ты абсолютно права, — согласилась она. — Только немного жестка в своих заключениях. — Она встала, подошла к окну и выглянула в залитый солнцем сад, где на розовых кустах уже распустились первые листочки. — Давай будем делать то, что нам по силам. Раз у нас есть опасения в том, что Флоренс Айвори действительно виновна, было бы полезно, чтобы ты составила собственное мнение о ее характере. Если хочешь, нанеси ей еще один визит.
Шарлотта смотрела в стройную и прямую спину Веспасии. Даже кружевное платье с вышивкой не могло скрыть худобы ее плеч, и Шарлотта с болью подумала, как сильно постарела тетушка, какой слабой она стала. Однако с возрастом человек не перестает любить и страдать, сказала она себе, его душа может испытывать те же муки, что и в юности. Поддавшись порыву, она подошла к Веспасии, обняла ее и, отбросив всякие мысли о том, что ее действия можно рассматривать как вольность, крепко прижала к груди — так прижимают сестру или ребенка.
— Я люблю вас, тетя Веспасия, и больше всего на свете мне хочется быть похожей на вас.
Прошло несколько мгновений, прежде чем леди Камминг-Гульд заговорила; ее голос зазвучал неуверенно и хрипло.
— Спасибо, моя дорогая. — Она деликатно шмыгнула носом. — Я уверена, что ты идешь к этому верной дорогой — как в плохом, так и в хорошем. А теперь будь любезна, отпусти меня, мне нужно найти носовой платок — Веспасия нашла его и высморкалась, правда, не так деликатно, как всегда. — Итак! — провозгласила она, пряча платок в рукав. — Я воспользуюсь телефоном, чтобы поговорить с Нобби и убедить ее еще раз навестить леди Мэри Карфакс. Я также попытаюсь возобновить кое-какие политические знакомства с теми, кто может обладать полезными сведениями. Ты же поедешь к Флоренс Айвори. А завтра мы все встретимся тут в два часа и отправимся выражать соболезнования вдове Катберта Шеридана. Не исключено, что именно он был главной жертвой. — Она изо всех сил старалась соблюдать приличия и интонацией не выдать горевшую в ней надежду, но у нее это плохо получалось.
— Хорошо, тетя Веспасия, — послушно произнесла Шарлотта. — Завтра в два.
Предстоящий визит к Флоренс Айвори доставлял ей мало удовольствия. Внутри сидел очень сильный страх, и она опасалась, что либо ей вообще не удастся ничего выяснить, либо ее подозрения только упрочатся и она получит неопровержимые подтверждения тому, что Флоренс не только могла совершить убийства, но и совершила их с помощью Африки Дауэлл, племянницы Зенобии. Она очень надеялась, что не застанет их дома.
Однако ее ждало разочарование. Обе были дома и встретили ее вполне радушно.
— Проходите, мисс Эллисон, — пригласила ее Африка. Она была бледна, под ее глазами залегли тени — следы тревоги или бессонницы. — Я рада, что вы заехали. Мы боялись, как бы недавняя трагедия не отвратила вас от расследования нашего дела. Это просто какой-то кошмар.
Она провела Шарлотту в очаровательную гостиную с цветастыми занавесками. Из окон лился солнечный свет, три голубых гиацинта наполняли помещение таким пьянящим ароматом, что от него едва не пугались мысли.
Флоренс Айвори сидела на бело-зеленой подушке в плетеном кресле и чинила корзинку из рафии.[25] Женщина подняла голову, и Шарлотта обратила внимание на то, что, в отличие от подруги, она не проявляет никаких эмоций.
— Добрый день, мисс Эллисон. Очень любезно с вашей стороны заехать к нам. Могу ли я на основе этого предположить, что вы все еще занимаетесь нашим делом? Или вы приехали, чтобы сообщить, что ваша помощь нам уже не требуется?
Шарлотта была уязвлена: во фразах Флоренс слышался целый набор предположений, которые звучали чрезвычайно оскорбительно.
— Я не сдамся, миссис Айвори, пока дело не будет выиграно или проиграно или пока я не найду доказательств вашей вины, которые сделают дальнейшее расследование невозможным в моральном плане, — сухо ответила она.
Ей показалось, что Флоренс вот-вот рассмеется, однако на ее необычном лице сохранилось строгое выражение, и она жестом указала Шарлотте на кресло напротив.
— Что еще я могу вам рассказать? Я знала Катберта Шеридана понаслышке, но несколько раз встречалась с его женой. По сути, через меня она вступила в движение суфражисток. — Миссис Айвори произнесла это с горечью, ее костлявые пальцы судорожно сжали корзинку.
— Я не ошибусь, если предположу, что мистер Шеридан этого не одобрял? — спросила Шарлотта.
— Не ошибетесь, — подтвердила Флоренс. Она окинула гостью пристальным взглядом, и вдруг Шарлотта увидела, как ее губы сложились в презрительную усмешку. Однако она тут же овладела собой, понимая, что этого от нее требуют правила приличия и что ей не обойтись без помощи. — Эта тема, мисс Эллисон, вызывает бурю эмоций, о которой вы, наверное, и не подозреваете. Я не знаю, какой образ жизни вы ведете, могу только предположить, что вы одна из тех женщин, которые в достаточной мере обеспечены всеми материальными благами, рады платить за содержание покорностью и умением вести дом — или подряжать других, чтобы они делали это за вас, — и считают, что им повезло.
— Вы абсолютно правы: вы действительно не знаете, какой образ жизни я веду, — резко проговорила Шарлотта. — А ваши предположения вызывающи!
Как только эти слова слетели с ее языка, она вспомнила, какие страдания выпали на долю этой женщины, и со стыдом призналась себе, что в ее жизни присутствует именно тот комфорт, в котором ее обвиняет Флоренс. Она не голодает, не замерзает, ее дети при ней, Томас обращается с ней не как с собственностью, каковой она по закону недавно считалась, а как с другом. А еще она сказала себе, что ей предоставлена неограниченная свобода, ради которой многие женщины согласились бы отказаться от богатых нарядов и слуг, и ее охватило чувство глубокой благодарности к мужу.
Флоренс продолжала смотреть на нее, и когда Шарлотта отважилась встретиться с ней взглядом, в ее глазах отражалось смущение.
— Я прошу прощения, — преодолевая себя, сказала она. Хотя Флоренс и сильно раздражала ее, она всем сердцем сочувствовала ей. — Моя грубость была излишней, в некоторых аспектах вы правы. Я действительно не могу понять ваш гнев, потому что я никогда не становилась жертвой той несправедливости, о которой вы говорите. Прошу вас, рассказывайте.
У Флоренс брови поползли на лоб.
— Господи, да о чем? О социальной истории женщин?
— Да, если в этом суть, — ответила Шарлотта. — Те мужчины были убиты из-за этого?
— Не имею ни малейшего представления! Вот если бы их убила я, тогда бы из-за этого!
— Зачем? Ради того, чтобы голосовать за тех, кто будет сидеть в парламенте?
Терпению Флоренс пришел конец. Она резко встала, и плетеная корзинка покатилась по полу. Ее взгляд, устремленный на Шарлотту, был полон пренебрежения.
— Вы считаете себя умной? Способной к учебе? Вы испытываете эмоции, страсть? Вы хоть что-то знаете о людях, о детях? Вы знаете, чего хотите для себя?
— Да, конечно, — без колебаний ответила Шарлотта.
— А вы не кажетесь себе ребенком-переростком?
Шарлотта уже не могла сдерживать гнев и вскочила. Ее щеки пылали.
— Нет, не кажусь! — процедила она сквозь стиснутые зубы. — Я хорошо разбираюсь в людях, я получила обширные знания по многим дисциплинам, и я способна принимать мудрые и здравые решения. Иногда я совершаю ошибки, но от них никто не застрахован. Возраст не защищает от ошибок, но он придает ошибкам больше значимости и дает человеку власть скрывать их!
Лицо Флоренс не изменилось.
— Согласна. Я точно так же, как и вы, не кажусь себе ребенком и глубоко сожалею о том, что со мной обращались как с ребенком, что за меня принимали решения — сначала отец, потом муж, — словно у меня отсутствовала воля и не было собственных желаний, словно их желания были именно тем, чего хотела я, или отвечали, как они утверждали, моим интересам. — Она обошла кресло, оперлась на спинку. Муслиновое платье натянулось на ее костлявом теле. — Вы хоть понимаете, как сильно изменилось бы законодательство, если бы те, кто творит законы, несли ответственность перед нами, а не только перед мужчинами? Понимаете?
Шарлотта открыла рот, чтобы ответить, но Флоренс не дала ей такой возможности.
— Вы делаете своей матери подарки на Рождество или на день рождения?
