Владимир Кайяк - Следы ведут в прошлое
— Где вы стояли, когда это случилось? — услышал я собственный голос, будто издалека.
— Здесь, — сказала Белла, пройдя несколько шагов вперед.
— Значит, вы не подходили к Зару вплотную?
— Нет.
— Ложь! Она толкнула Зара! — вскричала Айя.
— Погодите! — перебил я Айю. — Отойдите туда, где вы находились в тот момент.
Айя отошла.
Я спросил Беллу, все еще не узнавая собственного голоса:
— И что же вы сделали, видя, что Зар упал со скалы?
— Вначале хотела... Но у меня не было сил. Я слышала, как покатились камни, как он рухнул... Я стояла в оцепенении, понимая, что Зар не мог остаться в живых... Вернулась к ним на площадку... Я не могла сказать им, что случилось, тогда пришлось бы рассказать все, что я видела... Если бы Айя Цекуле не открыла сегодня, что здесь произошло, я умолчала бы обо всем. Смерть Зара была роковой случайностью. Больше мне нечего добавить.
Белла и Шварц остались наверху. Мы с Лапсинем и понятыми отошли к Айе, стоявшей за кустом черемухи. Странный это был разговор: я был не в состоянии посмотреть на Айю, Лапсинь, в свою очередь, избегал смотреть на меня.
Айя еще раз повторила, что она видела, как Белла поднялась на скалу и подошла к Зару. Они разговаривали вполголоса — Айя была слишком далеко, чтобы расслышать, о чем они говорят. Но она увидела, что Белла толкает Зара и он валится со скалы. Потом Белла быстро ушла. Айя, охваченная ужасом, последовала за ней и видела, как Белла вместе с Визмой Кноппе подымаются на площадку к той группе. Тогда и Айя вернулась к ним. Вероятно, никто не заметил ее отсутствия. Все вместе посмотрели, как зашло солнце, затем направились к месту привала, и вскоре начались поиски Зара.
— И ты молчала?! На твоих глазах столкнули со скалы человека, который, судя по твоим же словам, был тебе по меньшей мере небезразличен, а ты молчала? — спросил я жестко и холодно.
— Я... в тот момент, когда Зар падал... меня охватил ужас, я зажала рот обеими руками, чтобы не закричать... А потом... Потом я подумала — его уже нет, он не мог остаться в живых... Мне показалось — первой заговорит Белла... Я решила: она это сделала потому, что видела меня с Заром... Из ревности... Я ждала: вот-вот Белла все расскажет... Я была потрясена... Но она молчала... Потом я узнала, что смерть Зара сочли за несчастный случай и, по всей вероятности, прекратят дело... К тому же... я не хотела, чтобы ты узнал, что я... с Заром...
Меня душили злость и омерзение. Уж не для того ли она и написала письмо о том, что уходит от меня? Если так, то хотя бы в последний момент она решила со мной быть честной.
Айя продолжала:
— И тогда я надумала послать следователю Бредису анонимное письмо, наклеила на бумагу буквы, вырезанные из газеты. Ты сам, Берт, мне однажды рассказывал, как анонимное письмо помогло раскрыть какое-то дело. Я выдумала «уполномоченного», который угрожает рассчитаться со следователем, если тот не прекратит расследование... Но, посылая письмо, я хотела достичь противоположного результата. Я хотела, чтобы Бредис продолжал, а не прекращал дело. Рано или поздно правда все-таки должна была раскрыться... Но мне было не совсем безразлично, ведь могла раскрыться и моя причастность, а мне не хотелось огорчать одного человека... тем, что я с Заром.
— Вот как? Тебе, наверно, известно, что твои угрозы Бредису вскоре были реализованы.
— Известно... Меня это потрясло, я смертельно испугалась... Терялась в догадках... Я стала бояться и за твою жизнь... Не понимала ничего! Потом решила, что своим анонимным письмом я невольно оказала услугу каким-то злоумышленникам, и они... И еще я подумала, что в нападении на Бредиса тоже виновна Белла Зар. Чего я только не думала...
— Для этого Белла Зар должна была бы знать, что ты сочинила и послала анонимное письмо.
— Нет, этого она не могла знать!
— Так... Продолжение разговора отложим!
Лапсинь с Айей вернулись к скале, я пошел на нижнюю тропинку, где меня ждали Сала и Расинь.
Я отозвал Расиня и спросил:
— С какого места вы в тот раз видели скалу?
Расинь показал. Наверху на скале в этот момент стояли Лапсинь, Айя, Белла и остальные женщины, любовавшиеся закатом. Мы с Расинем не были видны им из-за кустов.
— Еще раз покажите, которую из женщин вы в тот раз видели на скале. Посмотрите внимательно!
Расинь посмотрел и ответил не колеблясь:
— Ту, которая справа. Определенно.
— А Сала? Он тоже видел ее?
— Ей-богу, не знаю.
— Вы с ним не говорили об этом?
— Слушай, следователь, моя память не магнитофон — что записал на ленте, то и осталось на веки вечные. Посчитай сам, сколько дней прошло с того воскресенья, сколько воды утекло, сколько водки выпито... Сам спроси у него!
Сала все еще уверял, что на скале вообще никого не видел. Правда, он не отрицал, что не видел и самой скалы.
Я поднялся на скалу. Подошел к Белле, которая смотрела на реку, взял ее за локоть и повернул лицом в другую сторону.
— Посмотрите туда! — сказал я.
Ниже скалы, метрах в ста от нее, извивалась нижняя тропинка, то появляясь, то исчезая за кустами и деревьями. На одном из ее открытых мест стояли Рейнис Сала и Хельмут Расинь.
— Они видели вас, когда вы...
Я не успел договорить. Белла Зар упала в обморок.
Я едва успел подхватить падающую женщину. Уложил ее на траву. Появился Шварц и взял на себя заботы о ней.
Теперь мне стало ясно, почему Сала отрицал, что он видел кого-либо на скале. Он определенно знал что-то... или догадывался и не хотел говорить того, что послужило бы во вред его сестре. Потому-то он показал, что видел только Айю.
Пока Шварц считал пульс Беллы, я снова обратил внимание на массивный серебряный браслет, украшавший запястье правой руки. Мне моментально вспомнилась ссадина и кровоподтек на груди Эйжена Зара.
34
Я поражался умению этой женщины владеть собой. Только в начале допроса у меня мелькнула мысль, что это, пожалуй, можно назвать иначе — хладнокровием или бесчувственностью.
— Значит, вы утверждаете, что не сталкивали своего мужа со скалы умышленно?
— Нет! Но могу добавить, что не сожалею о случившемся. Остаюсь при своем убеждении, что этот человек еще слишком мягко наказан за то зло, которое он причинил людям. Однако убить сознательно, умышленно... Нет, этого я не смогла бы. Не из трусости, нет. Только из отвращения. Я не гожусь для профессии палача.
— Если вы в состоянии рассказать все с самого начала, пожалуйста, сделайте это.
— Да, я в состоянии. Теперь — да... Мне придется вернуться в далекое прошлое, но я не потрачу много слов... Есть вещи, о которых трудно... нельзя говорить... Я расскажу о них только потому, что другого выхода нет... Это случилось в сорок восьмом году. Мой отец работал главным инженером на одном из рижских заводов. Его считали хорошим специалистом, хотя при этом находили у него «неясность мировоззрения» и «старые предрассудки». Я не берусь судить, что подразумевалось под этим, что соответствовало действительности, я была еще слишком молода. Знала лишь то, что отец на работе открыто выражал сомнения в выполнении производственного плана, даже попытался добиться его снижения, доказывая, что план нереален, что выполнить его можно разве что на бумаге, при помощи дутых цифр, лживых рапортов... Между прочим, впоследствии выяснилось, что некоторые подобные замечания были обоснованными, пришлось провести в жизнь и некоторые его предложения. Но это было гораздо позже, а для моего отца вообще слишком поздно... Отец еще работал на заводе, когда выяснилось, что план при тогдашних производственных возможностях действительно не может быть выполнен. Начались поиски виновных. Подозрения пали на «скептика со старыми предрассудками» — на главного инженера. Как раз в то время пришел на завод еще один инженер — молодой, способный, старательный работник, но как человек... Кажется, у него вообще никогда не было совести, даже в зародыше. Есть такие... Карьерист до мозга костей, обладающий умением декламировать звучные фразы, в нужный момент подыграться к тем, кому есть смысл угождать, пламенно — и притом обязательно во имя высших принципов — направлять возмущение коллектива на тех, кому уже угрожает немилость. Словом, этот человек, вместе с еще несколькими такими же интриганами, заявил втайне кому следует, что мой отец умышленно распространял среди молодых специалистов пораженческие настроения, пытаясь привить им пессимизм, неверие в успех, что на заводе сознательно ведется вредительство. Обвинение во вредительстве и было выдвинуто против отца, за это его судили и осудили... К делу припутали также моего старшего брата Рейниса, который в момент ареста отца слишком громко выражал свое возмущение, пытался даже организовать общественный скандал.
