Наталья Тимошенко - Тишина старого кладбища
– Мне нравится, – Саша пожала плечами, взяла свою чашку, чай в которой как раз остыл до того состояния, чтобы его можно было пить, и села в свободное кресло. – Хотя, если честно, она меня жутко испугала в первый раз.
Войтех попытался вспомнить, где и когда она могла видеть эту татуировку в первый раз. Выходило, что только в Хакасии, когда он неудачно упал из-за своих видений. Он тогда сильно ушиб и поцарапал спину, и Саша обрабатывала его ссадину. Они почти не знали друг друга в то время.
– Тебя напугали все эти символы? – поинтересовался он, садясь на диван поверх одеяла.
– Я просто никогда такого не видела. У некоторых моих друзей есть татуировки, иногда даже несколько, но это либо какие-то банальные бабочки и иероглифы, либо нечто, напоминающее картины Айвазовского. Таких, как у тебя, я не видела. Какие-то символы мне знакомы, какие-то нет, но общий смысл непонятен. Что она означает?
– А татуировка обязательно должна что-то означать? – он отвел взгляд в сторону. – Разве она не может быть просто нательным украшением?
– Может, – послушно согласилась Саша. – Но не такая замысловатая. Я уверена, что для тебя это не просто украшение. Во-первых, она слишком сложная и с кучей знаков, которые сами по себе много значат и уж наверняка не утрачивают смысла все вместе. Во-вторых, ты кажешься мне человеком, в любом действии которого есть какой-то смысл.
– И тем не менее, – он рассмеялся, – в этой татуировке нет особого смысла. Это эмблема одного общества, кажется, оно называлось теософическим. Если честно, я ничего о них толком не знаю, но к эмблеме прилагался девиз: «Ни одна религия не выше истины». Я не знаю, какой именно смысл вкладывали в него члены общества, но мне эта эмблема и эта фраза попались на глаза пару лет назад и вызвали свои ассоциации. Неважно, во что ты веришь. Есть то, как дела обстоят на самом деле. Иногда это настолько невероятно, что поверить сложно, но от этого оно не становится менее реальным. Мне кажется, я уже пытался изложить тебе эту концепцию, – припомнил он. – Мне она нравится. И потом… я хотел татуировку с тех пор, как был мальчишкой. У Карела, моего старшего брата, их несколько. Мне всегда казалось, что это очень круто, но отец считал иначе.
Он замолчал, полагая, что все остальное Саша поймет сама: для этого ей было известно достаточно.
Саша кивнула, наконец понимая, в какой именно период Войтех сделал себе татуировку. Заодно приобрели смысл и его вчерашние слова. Похоже, она снова умудрилась его обидеть. Ей давно надо было понять, что привычно озвучивать все свои мысли в общении с ним не стоит, но Саша как-то упустила это из виду.
– Так у тебя есть старший брат? – спросила она, чтобы сменить тему.
– Есть, но если ты не против, давай не будем о нем говорить?
Саша уже готовилась задать следующий вопрос, но промолчала. С ним находилось все больше запретных тем, безопасных было слишком мало.
– Конечно, – в ее голосе проскользнуло едва заметное огорчение, – если ты не хочешь.
– Тебе, наверное, не очень интересно со мной разговаривать, – предположил Войтех, замечая это. – Половина вопросов всегда остается без ответов, а из того, что я говорю, половина тебя разочаровывает, половина вызывает сомнения. Возможно, даже в моей вменяемости.
Саша искренне рассмеялась.
– Делать то, что мне неинтересно, меня могут заставить только Макс и главврач. Одному я поклялась в любви до гроба, второй платит мне зарплату, поэтому посещения дней рождения племянников и сдача квартальных отчетов входят в обязательную программу. Тебе я ни в чем не клялась, и если я с тобой разговариваю в два часа ночи вместо того, чтобы спать, значит, мне это нравится. И потом, я ведь тебе уже сказала: я тебе доверяю, и у меня не вызывает сомнений то, что ты говоришь.
Войтех даже не знал, что выбило его из колеи больше: напоминание о любимом муже или слова про доверие. Чтобы случайно не сказать еще чего-нибудь неуместного, он решил вернуться к самой безопасной теме их общения – совместному расследованию.
– Так ты все-таки допускаешь, что наш маньяк-некромант научился делать зомби и потому перешел с бомжей на девушек?
– Я не знаю, Войтех, честно, не знаю, – немного помолчав, призналась Саша. – По логике выходит так. Он тренировался на бомжах и, когда стало получаться, перешел на девушек. Иначе ему незачем было это делать. Бомжей – пруд пруди, Виноградова права: всем по большому счету плевать на них, никто и искать не станет. Но, черт побери, я не могу поверить в то, что можно оживить мертвое тело в любом смысле этого слова. Это противоречит всему, что я знала, понимаешь?
– Понимаю, – он кивнул. – Я тоже всегда считал шарлатанами тех, кто обещал заглянуть в прошлое или будущее человека. Впрочем… – он ненадолго задумался. – Пожалуй, я и сейчас считаю их шарлатанами, особенно после эксперимента на кладбище. Но тем не менее. Такие вещи сложно принимать на веру, я сам тоже предпочту неоспоримый факт тысяче косвенных аргументов. Но я уже не так уверен, что возможно, а что нет. С тех пор, как невозможное достаточно сильно проехалось по моей жизни.
– Хорошо, – согласилась Саша, – предположим, ему реально удается поднять мертвого человека и сделать из него что-то вроде зомби: существо, полностью подчиненное его воле. В конце концов, сказал бы мне кто год назад о призраках и временных разломах, я бы пальцем у виска покрутила. Предположим, он тренировался на бомжах и у него получилось. Он похитил трех девушек, убил их, затем вдохнул в них жизнь и сделал их… кем? Своими любовницами, что ли? Даже звучит ужасно. И зачем ему еще трое всего через месяц? Не могли же ему предыдущие надоесть так быстро?
– Может быть, они достигли той степени разложения, когда уже даже некроманта больше не… возбуждают?
– Это безусловно. Разлагающиеся тела мало кого возбуждают. Но ведь Нев говорил, что некромант в силах заморозить разложение. А если он так за ними ухаживал, кормил их, не связывал, чтобы не оставалось ни ран, ни даже царапин, наверняка он позаботился и о том, чтобы они не разлагались… – Саша вдруг осеклась и посмотрела на Войтеха. – Раны… Ты представляешь, в каком виде их похоронили?
– В каком? – не понял Войтех.
– При вскрытии патологоанатом только на груди делает несколько разрезов, чтобы полностью обнажить грудную клетку. Это не считая всего остального. Потом, конечно, зашивает, но поверь, ни о каком эстетическом виде речи не идет. Поэтому тела одевают всегда в морге, прежде чем отдать их родственникам. Если он так заботился о сохранности их внешнего вида, представляешь, каково ему было увидеть их после вскрытия?
– Sakra, я не подумал об этом, – пробормотал Войтех. – Но тогда почему он так долго ждал? Он же сразу увидел, что стало с телами. Их похоронили в двадцатых числах сентября, могилы он, скорее всего, раскопал сразу после этого. Лена написала Марине о том, что он выбрал себе еще одну жертву только десятого октября, а каждую новую девушку он выбирает к середине следующей за похищением недели. Значит, он выбирает их всего два-три дня. Возможно, в этом для него тоже есть какой-то смысл. Значит, решение о похищении он должен был принять числа шестого или седьмого… – Войтех осекся, а потом схватил свой смартфон и принялся что-то в нем искать.
Саша отставила в сторону полупустую чашку, которую до этого так и держала в руках, хотя давно забыла про чай, и наклонилась ближе к Войтеху, пытаясь заглянуть в экран его телефона.
– Что?..
Войтех нашел в своих сообщениях ссылку на Инстаграм Вики, предположительно пропавшей на кладбище, открыл его и показал Саше.
– Вика и Инна пропали как раз седьмого октября. Я никак не мог понять, причем здесь они. Ведь убийство совсем не такое, я бы сказал, диаметрально противоположное. Но раз у меня было видение, связанное с ними, значит, они важны для нас. И теперь я понимаю, как именно. Их смерть и стала тем триггером, который запустил новую серию похищений.
Саша несколько мгновений смотрела на фотографию улыбающейся девушки в смартфоне, а затем подняла глаза на Войтеха.
– Но как? Какое отношение имеют две растерзанные девушки к этой истории? Да, дата и место определенно совпадают, но я все равно не понимаю, кто и зачем их убил? И кто та женщина, которую они успели сфотографировать на кладбище? – Саша нахмурилась. – Это же не могла быть одна из тех, кого маньяк сделал… кем он там их делал? Рабыня? Любовница? Что ей делать на кладбище через три недели после убийства?
– То, что мы не знаем, как она там оказалась, еще не значит, что ее там не могло быть. Каждый раз, когда я вспоминал эту картину, – Войтех прикрыл глаза, снова вызывая в памяти свое видение, – я спрашивал себя, как человек может такое сделать? Больше походило на работу дикого свирепого зверя, но и в эту теорию не укладывался тот факт, что останки тел сложили в дупле. Да и откуда посреди города такой зверь? Зомби и то выглядят правдоподобнее.
