Чингиз Абдуллаев - Альтернатива для грешников
— С троими, — прошептал я, чувствуя, как бледнею от бешенства.
— Хонинов и Маслаков сказали, что ты говорил с ними, — кивнул Звягинцев.
Он еще не успел договорить, когда я выскочил в приемную. Я набросился на этого сукина сына, подставившего Зуева и Байрамова, предавшего Свиридова и Петрашку, убившего раненого Дятлова. Я бил, вкладывая в удары всю свою ненависть, накопившуюся за двое суток. Я вымещал на нем всю свою злобу и свое несчастье. Я бил страшным, смертельным ударом, и он даже не сопротивлялся.
Предателем был Миша Бессонов. Это он, единственный среди всех, не сказал, что я звонил сюда. Это он интересовался, где я нахожусь. И это с ним мне дали возможность говорить целых полминуты, пока я сам не повесил трубку. Они не боялись, что я ему что-то скажу. Они ничего не боялись.
Меня не могли оттащить сразу пять человек. Я рвал его на куски, бил его ногами и руками, бил, бил, бил. Я бил этого предателя, этого ублюдка, своего бывшего товарища, оказавшегося подонком. Меня держали все. Они, по-моему, боялись за мой рассудок. Даже Хонинов, поначалу ничего не понявший, все-таки начал вместе с другими оттаскивать меня.
— Он предатель, — вырывался я из рук своих товарищей.
А Бессонов молчал, глядя на нас ненавидящими глазами.
— Откройте конверт, — сказали за моей спиной, — конверт для Звягинцева из министерства.
— Нет, не открывайте, — вдруг закричал Михалыч и, бросившись на меня, упал вместе с нами, как бы накрывая нашу группу своим телом. И толкнул упавший конверт ногой в сторону уже поднимавшегося с пола окровавленного Бессонова.
Раздался взрыв.
Наверно, толчок в сторону Бессонова у Звягинцева получился бессознательно. Он просто хотел толкнуть конверт к окну, рядом с которым был Бессонов. А Михалыч хотел спасти нас всех. Бессонов был так избит, что не сумел еще подняться. Может, это и к лучшему. Его бы все равно разорвали на куски. Мы таких вещей не прощаем.
От взрыва погибло два человека. Сам Михалыч и подонок Бессонов. Михалыч прикрыл нас всех своим телом. Как настоящий командир, как капитан гибнущего судна, как орел, пестующий своих орлят. Он прыгнул на нас, поставив заслон между взрывчаткой и нашими телами. Ему в спину попало сразу три осколка. А может, он спасал и наши души тоже? Может, он в этот момент спас и душу Бессонова, который счастливо избежал унизительного и оскорбительного допроса? Я все время думаю, неужели Михалыч мог все так правильно рассчитать? В какую-то долю секунды?
А потом я сидел как в тумане. Кто-то рядом кричал, кто-то бегал.
Горохов искал Александра Никитича и требовал у Панкратова найти министра. Потом убирали трупы, вытирали кровь, перебинтовывали мне ногу. И наконец я услышал голос Горохова. Ему в приемную принесли утренние газеты. В семь часов утра, во вторник.
— В сегодняшних газетах написано о вас, ребята. Вы герои. Они пытались подставить вас. О вашей группе напечатано во всех газетах.
Это были утренние газеты. Мы все-таки продержались и победили. А Бурлаков, какой-то полковник ФСБ, который обещал Горохову все это устроить, сдержал свое слово.
Позже мы узнали и другие подробности. Метелина действительно работала информатором и ФСБ, и МВД. Она позвонила в одиннадцать вечера, чтобы на задание выслали именно нашу группу, дежурившую в ту ночь. В половине первого к дому Скрибенко подогнали автомобиль Липатова, на котором он поехал к Коробкову передать часть денег. Скрибенко считал, что у него не такие большие деньги. Он даже не подозревал про аптечку. А увидев нас, испугался и, перепутав все карты, выбросился в окно.
Тогда было принято решение о ликвидации Липатова, чтобы свалить все на него, приписав ему и деньги, находящиеся в аптечке. В газетах готовилась статья о его нелегальных доходах и банковских счетах за рубежом. Фотографию Горохова мы должны были найти только на следующий день. Никто не думал, что Скрибенко выбросится и мы сразу поедем к нему на квартиру. Все считали, что после официального допроса Скрибенко мы только днем в понедельник или во вторник поедем к нему с обыском, а самого Горохова к этому времени уберут. И Скрибенко останется в качестве «козла отпущения».
Самым страшным было предательство Миши Бессонова. Звягинцев сам брал его в свою группу. Может, Михалыч чувствовал свою вину за него. Он ведь держал его при себе напарником, когда мы шли на наиболее сложные и опасные операции.
Может, поэтому Михалыч и принял решение взорвать его и подставить себя самого под этот взрыв? Этого я уже никогда не узнаю.
Миша приехал из деревни, был аккуратным, исполнительным, дисциплинированным парнем. Когда мы шутили про девочек или про нашу прежнюю жизнь, он краснел и тихо вздыхал. Только однажды он позволил себе чуть открыться, сказав Дятлову, что тому повезло больше. Влад вырос в хорошей московской семье, учился на дневном факультете престижного московского вуза.
Может, это была зависть? Или просто в душе он считал, что ему повезло меньше других и он обязан был это как-то компенсировать?
Почему так получается, что люди, у которых было трудное детство, вырастают людьми озлобленными и завистливыми? Даже если пытаются подавить это в себе? Может, играют роль какие-то комплексы? Я ничего не понимаю в этом, но каждый раз, думая о предательстве, я вспоминаю Мишу Бессонова. Ведь у него не дрогнула рука, когда он затягивал леску на шее своего товарища. Кстати, от шока, вызванного убийством Дятлова, никто сразу не сообразил, что Бессонов ездил три дня назад в рыболовный магазин покупать леску. Это было, пожалуй, самое убедительное доказательство.
Глава 39
Когда зазвонил телефон правительственной связи он испуганно обернулся.
Телефон позвонил во второй раз. На столе у Александра Никитича лежали утренние газеты. Почти во всех было напечатано о том, как сотрудники ФСБ и МВД пытались подставить премьер-министра и его аппарат. В нескольких газетах прямо указывалось на него как на главного виновника всего случившегося. Другие намекали и на более высокие сферы.
Первый заместитель министра внутренних дел распорядился не принимать журналистов. Он заперся в кабинете и не отвечал на телефонные звонки. Он не ответил даже на звонок министра. Но когда позвонил этот телефон, он невольно обернулся. Телефон прозвенел еще три раза и смолк. Неожиданно открылась дверь и в кабинет вошла секретарь.
— Вам звонят по городскому, Александр Никитич. Говорят, что ваш бывший товарищ. И что вы ждете его звонка.
— Он сказал фамилию? — встрепенулся хозяин кабинета.
— Да, — она назвала фамилию молодого человека с которым он встречался вчера дважды.
Услышав эту фамилию, он вздрогнул. Но потом сказал:
— Я возьму трубку. Переключите телефон на меня. «Они поняли, что я не беру трубку, и решили позвонить по городскому телефону», — подумал он. И поднял трубку.
— Вы читали сегодняшние газеты? — неприятно резким голосом спросил молодой человек.
— Читал. Вы хотели большой скандал, и вы его получили. Только не такой, какой хотели вы, а другой.
— Не нужно все говорить по телефону, — предостерегающе раздалось из телефонной трубки, — мы совсем не хотели ТАКОЙ скандал. Надеюсь, это вы хотя бы понимаете?
Он промолчал. Спорить уже не имело смысла. Его собеседник воспринял молчание как знак согласия. И уже более примирительным тоном сказал:
— Ваше увольнение уже подготовлено. Сегодня президент его подпишет.
Единственное, что вас может спасти, — это благоразумие. И полное молчание.
Никаких интервью, никаких журналистов. Вы меня поняли? Только в этом случае мы можем гарантировать вам, что прокуратура не станет копать слишком глубоко.
— Но вы же знаете…
— Ничего не нужно говорить, — прервал его молодой человек, — я звоню по городскому телефону. Министр уже ждет вашего рапорта. Не обязательно к нему ходить. Можете отправить рапорт с фельдъегерем.
— Понимаю, — горько сказал генерал, — вы меня предаете.
— До свидания. Жаль, Александр Никитич, что вы так ничего и не поняли.
— Молодой человек положил трубку. Хозяин кабинета вздохнул, схватился за сердце. Сегодня утром оно болело особенно сильно. Он наклонился, чтобы достать лекарство из ящика стола, и вдруг, застонав сильнее, откинулся на спинку кресла, сбивая левой рукой сразу несколько телефонов.
Когда в комнату вошла секретарь, она застала его в таком положении. Она хорошо знала, что нужно делать в таких случаях. Когда через минуту в кабинет вошел другой генерал, первый заместитель министра все еще сидел в своем кресле, запрокинув голову. Чужой генерал подошел к телефонам, аккуратно положил все трубки на место и затем, подняв трубку аппарата правительственной связи, набрал номер.
— Он умер, — сказал другой генерал, — у него инфаркт. — На другом конце помолчали. Потом наконец сказали:
— Это лучшее, что он мог сделать. Мы ждем вас, генерал, в назначенное время.
