Александра Маринина - Жизнь после жизни
— Слышь ты, зеленая, — процедил сквозь зубы Валерий Васильевич, — я от своего прошлого не отрекаюсь, что было — то было, но, как говорится, не пойман — не вор, а я именно что не пойман. И с этим делом давно завязал. На пенсии я, поняла? Я тебе сейчас в чем хошь признаюсь, потому как по моим художествам срок давности вышел. А ничего нового ты мне не пришьешь, и думать забудь.
— Да господь с вами, Валерий Васильевич, кто я такая, чтобы дело вам шить? А вот местные опера с удовольствием поспрашивают вас о том, кто заказал вам эти ваши фокусы в усадьбе. Вы совершенно правы, фокусы на уголовное дело никак не тянут, так что вы можете чувствовать себя спокойно. Максимум, что лично вам угрожает, это увольнение. Ну и не больно страшно, правда? Вы себе и другую работу найдете, анкета-то у вас чистая, и трудовая книжка наверняка имеется, хоть и липовая. Правда, с жильем туго придется, но вы уж как-нибудь справитесь, решите вопрос. А для вас, Аркадий Вольдемарович, перспективы вообще самые радужные. Вас ведь тоже наняли, правда? Или вы лично заинтересованы в ликвидации клуба и покупке усадьбы? Да нет, вряд ли, — она с сомнением покачала головой, — нет у вас таких денег, не тянете вы на олигарха. Вы обыкновенный наемный работник. Но вот ведь какая незадача, господа хорошие: на местном ОВД висят два нераскрытых убийства, и вы оба — самые чудесные подозреваемые, каких только можно придумать. Особенно господин Полосухин со своей выдающейся биографией. Как вы думаете, трудно будет приспособить вас к убийствам Корягиной и Павловой?
Полосухин начал медленно подниматься со своего места.
— Слышь, ты…
— Я думаю, не очень, — сказала Настя как ни в чем не бывало. Краем глаза она заметила через окно подъехавший автомобиль, из которого вышли Федулов, Вторушин и еще один милиционер в форме и с автоматом. — Было бы желание. Да вы сядьте, рано еще вставать, еще никто не приехал.
— Кто не приехал? — в голосе Николая Семеновича впервые за все время прозвучала тревога. — Мы кого-то ждем?
— Ну а как же, мы ждем людей из милиции, которым во что бы то ни стало нужно раскрыть два убийства. Они, можно сказать, ночей не спят, все ищут, на кого бы их повесить. Вот и нашли, слава богу.
— Как вы смеете… — начал Николай Семенович, но осекся под строгим взглядом подошедшего первым Дмитрия Федулова.
— Ладно, господа, — Настя встала и скользнула за спину Федулова, — я пойду, пожалуй, дальше мне неинтересно.
Ей действительно было неинтересно. Если убийства Корягиной и Павловой были инициированы теми, кто хотел приобрести усадьбу, то Аркадий Вольдемарович, он же Николай Семенович, не может об этом не знать. А коль знает, то обязательно рано или поздно расколется и расскажет все оперативникам, никуда он не денется, слишком интеллигентен для того, чтобы противостоять крепким провинциальным сыщикам, в меру грубоватым и в меру бесцеремонным. А уж если эти убийства с покупкой усадьбы никак не связаны, тогда ей тем более неинтересно. Потому что надо начинать все заново.
Глава 9
На свой день рождения Илья Вторушин пригласил Настю, которая идти не очень хотела, но не сочла возможным отказаться. Кроме Насти и Федулова, в кабинете собрались еще два оперативника, которые с удовольствием выпивали и ели принесенные Ильей закуски. Сам Вторушин довольно быстро опьянел, во всяком случае, после третьей, правда, довольно большой рюмки капитан показался Насте изрядно нетрезвым. Полное лицо его раскраснелось и покрылось мелкими каплями пота, в вороте расстегнутой сорочки проглядывали курчавые светлые волосы, такие же густые светлые волосы покрывали и предплечья Вторушина, открытые завернутыми рукавами, блестящие от жирной еды губы казались бесформенными и то и дело расплывались в пьяной улыбке.
Сперва разговор, как и полагается, вертелся вокруг служебных вопросов, в частности вокруг Полосухина и Николая Семеновича, сопротивление которых умелому натиску оперативников оказалось недолгим и которые в конце концов рассказали, кто и за какие деньги их нанял для того, чтобы пугать народ в клубе «Золотой век». Как и ожидалось, это оказались люди, приближенные к городской администрации, которые всеми силами пытались выдавить Бегорского из усадьбы. Но к убийствам Полосухин и Николай Семенович все-таки не имели никакого отношения, просто их наниматели решили с выгодой для себя использовать уже совершенные кем-то преступления. Легенду придумал все тот же Николай Семенович, который действительно жил в Санкт-Петербурге и бывал в Томилине лишь наездами, стараясь по мере возможности не выходить из гостиницы, дабы случайно не встретиться с обманутой им журналисткой.
— Вы все-таки полезли с ними разговаривать, — с упреком говорил Илья Насте, — хотя я просил вас обойтись без самодеятельности. Чего вам тихо не сиделось? Чего вы добивались этим выступлением?
— Много ты понимаешь, — пытался заступиться за нее Дмитрий Федулов, — Анастасия Павловна лучше знает, нашел кого учить. Она еще тебя поучить может.
— Илья, я объясню, — спокойно ответила Настя. — Есть люди твердые и упертые, то есть негибкие, и если огорошить их чем-то внезапным, неожиданным, то они, скорее всего, начнут колоться, потому что не смогут быстро перестроиться и выработать линию защиты. Если бы мы имели дело именно с такими людьми, то мой разговор с ними был бы совершенно неуместен, тут вы правы. Но в нашем случае люди были с развитым интеллектом, гибкие, сообразительные. Ведь если бы Лерка Енот был тупым, он не смог бы столько лет безнаказанно воровать и не попадаться. А уж про Николая Семеновича я вообще молчу, там и интеллект, и образованность. С такими людьми никогда не знаешь, чего ждать, они способны на неожиданные ходы, причем как раз в ситуации внезапной атаки, как крысы, загнанные в угол. А вот если дать им возможность подумать и подготовиться, то они и сами придут к тем выводам, которые мы хотим им навязать: лучше сразу признаться в меньшем, чем рисковать быть обвиненным в большем. Понимаете?
Но служебные вопросы вскоре оказались исчерпанными, вернее, присутствие Насти не давало оперативникам возможности обсуждать их в том объеме, в каком хотелось бы, и перешли к разговорам на вполне нейтральные темы, в частности, обсудили перспективы наших спортсменов на грядущей Олимпиаде в Ванкувере, а также варианты проведения летнего отпуска. Именинник с воодушевлением рассказывал о том, как ездил вместе со своей бабушкой в Египет, причем рассказывал, судя по всему, специально для Насти, потому что все остальные едва скрывали откровенную скуку: вероятно, историю эту они слышали далеко не впервые.
— …мечта была посмотреть на пирамиды и покататься на верблюде. К пирамидам я ее свозил, брал машину напрокат, а когда дело дошло до верблюдов — вот тогда самое страшное и началось. Бабуля у меня немолодая, не очень здоровая, полная, но энтузиазма и молодого задора в ней на десятерых хватит. На верблюда-то она с горем пополам влезла, а вот одета она оказалась неправильно и стерла себе все бедра и даже ягодицы. Я ей потом помогал мазать потертости кремом и пластырем заклеивал, она, бедненькая, еле ходила. И вы думаете, ее это расстроило? Да ни капельки! При каждом шаге боль ужасная, а она все ходила достопримечательности смотреть. Вот какая у меня бабуля! Она так радовалась этой поездке! И вообще она у меня лучше всех! А какая кокетка! И это в ее годы! Мы ей там купили серьги, огромные такие, яркие, висячие, и еще она высмотрела в лавочке зеркальце в национальном стиле, так бабуля эти серьги сразу же надела и все время в зеркальце на себя смотрела, до того ей нравились и серьги, и зеркальце, и она сама в этих серьгах. Но правда-правда, серьги ей очень шли, она такая красавица была!
Настя даже не могла понять, почему ей так неприятно все это слышать. Восхищение бабушкой казалось ей наигранным, слишком демонстративным, слишком слащавым и вообще каким-то противным и нездоровым. «Ты сошла с ума, — одергивала она себя, грызя палочки соленого копченого сыра, — почему любовь к родной бабушке и восхищение ею вызывают у тебя такую неприязнь? Может быть, дело в том, что у тебя самой никогда не было бабушек и ты просто не знаешь, как можно их любить? Тебе самой не дано испытывать такую любовь к старшим родственникам, и тебе кажется, что это не может быть искренним. Возьми себя в руки, Каменская, в тебе говорит обыкновенная зависть. Да-да, признайся себе: ты банально завидуешь Илье Вторушину, потому что у него есть то, чего нет у тебя, у него есть замечательная бабушка и любовь к ней». Но уговоры не помогали, чем дальше — тем больше капитан делался ей противен.
Воспользовавшись первым же благовидным предлогом, Настя покинула праздник, села в машину и отправилась назад в усадьбу. По дороге ее стали одолевать совсем уж неприличные мысли о том, что если второе убийство было имитацией первого, то кто, как не Вторушин, мог так точно знать и воспроизвести все детали. Федулов, конечно, тоже мог, как и любой из милиционеров, присутствовавших при осмотре трупа, но именно Вторушин так похож на психа, зацикленного на пожилых женщинах. Настя мысленно представила себе, как он мажет кремом и заклеивает пластырем потертости на ягодицах и внутренней стороне бедер любимой бабушки, и ее чуть не стошнило. А этот его рассказ про серьги и зеркальце? Хотя зачем ему так подставляться? Если Илья Вторушин и есть тот самый маньяк, совершивший оба убийства или хотя бы одно из них, то он должен делать все, чтобы на него не пало ни тени подозрения. И уж конечно, он не будет рассказывать про бабушкины ягодицы, про серьги и про зеркальце. Но, с другой стороны, ведь он выпил. И, значит, потерял контроль над собой.
