Кибер-Ангел - Елена Фили
– Была. И жила в Сибири. Только умерла несколько лет назад. Отец мне про нее ничего не рассказывал, так, обмолвился пару раз, что есть сестра. Я даже имени не знал. Нора все разнюхала, я от нее и услышал историю своей семьи. Если бы я не был тупым самодовольным пентестером[5], интересовался бы семьей и предками, ничего бы этого не случилось. А я даже не додумался навести справки, когда Нора только появилась.
Оба помолчали. Лиза вдруг засмеялась:
– А мама замуж выходит. За твоего начлаба. Представляешь? Она его нам с бабушкой официально представила. Он так стеснялся!
Лиза произнесла, словно попробовала на вкус: «Дядя Боря», – и снова засмеялась.
– Я когда услышала, что он интересуется архивом академика Сутонина, испугалась. Не хотела, чтобы мама снова попала в ловушку. Они же очень разные: мама и дядя Боря. А все оказалось проще. Помнишь, сразу после сцены с подставным тележурналистом Тимуром начлаб помчался к ней на свидание? Просто хотел предупредить, что архивом интересуется телевидение. Но это было все равно бесполезно. Мама про архив ничего не знала, а то, что ее отец – академик Сутонин, надо было еще доказать. Фамилии-то разные. Но то, что начлаб беспокоился о маме, и примирило нас с бабушкой с новым маминым замужеством.
Шум в кафе стал стихать. Посетители, заканчивая обедать, расходились по местам своей работы. Официантки, гремя тележками, собирали со столов грязную посуду. Без конца хлопала входная дверь, выпускавшая на улицу завсегдатаев кафе и новых клиентов. Павел подал руку Лизе:
– Пойдем? Я хочу проводить тебя к Елене Александровне и официально представиться. Хочу быть твоим другом, иметь право защищать тебя и проводить с тобой время.
Глядя на покрасневшую Лизу, Павел добавил:
– И еще хочу сказать бабушке, что мне очень нравится твоя новая стрижка.
* * *
На следующий день позвонил Шарьяж:
– Привет! Как сам? – В трубке слышались мужские голоса, среди которых выделялся командирский – Виктора. – Тебе Лиза сообщила, что я познакомил ее с Виктором и она надиктовала ему по памяти черновики работ деда по защите от нейропрограммирования и метаударов?
– Сообщила. Слушай, я на работе сейчас, если ты хочешь просто поболтать, приходи вечером в гости. Тетя Паша с утра пела арию мистера Икс «Всегда быть в маске – судьба моя», а это хороший знак. Рассчитываю минимум на пирог с мясом.
– Нет-нет, – заторопился Шарьяж, – я тоже устраиваюсь на работу. Возвращаюсь в отряд телохранителей. Я вот что звоню. Помнишь, ты мне рассказывал про письма с угрозами, которые нашел в компе отца?
Павел насторожился. Про письма, если честно, он забыл. Круговерть последних событий начисто отбила память о чем-то еще, кроме поисков убийцы отца.
– И что?
– Я нашел адрес и контакты человека, который посылал эти письма. Сейчас пришлю. Или уже не надо?
– Присылай. Разберусь.
Спустя два дня, в свои первые законные выходные, стоя перед воротами сварного металлического забора, опоясывающего территорию детского дома, Павел никак не решался нажать на кнопку звонка. Он сжимал в руке листочек с распечатанным адресом и именем человека, который писал угрозы отцу, и не мог поверить, что это правда. Не может быть. Не может. Этого. Быть.
Наконец он с силой нажал на круглую холодную кнопку, придумывая, что сказать, если спросят причину посещения детского дома. Но замок просто щелкнул, калитка приоткрылась, и Павел, облегченно вздохнув и обрадовавшись, что не пришлось врать, прошел к крыльцу. Оттягивая момент, когда нужно будет войти, объяснять охраннику, кто ему нужен и зачем, Павел тщательно и долго счищал грязь с ботинок о ржавую прямоугольную решетку.
– О как. Главный, – неожиданно услышал Павел над головой знакомый голос.
Павел изумленно уставился на Гуськова-Громилу, вышедшего из дверей, и перевел взгляд на вывеску, где было написано: «Детский дом».
– Привет, Гуськов. Ты что, сирота?
Гуськов захохотал:
– Нет. Есть у меня и папка, и мамка. И брат. А здесь работаю учителем физкультуры. Ну, чего встал? Проходи.
Ведя Павла длинным коридором, Гуськов все еще хихикал:
– А я думаю, кто там такой робкий? В калитку прошел, а в здание не заходит. Охранник на обеде, попросил присмотреть тут. Мало ли. Ты, вообще, к кому?
Павел протянул ему смятый листок.
– Зачем тебе наша уборщица? – удивился Гуськов.
– Надо кое-что выяснить.
– Ну, пойдем, отведу тебя.
Павел оглянулся. Холл с кадками с фикусами, столиками и диванчиками пустовал.
– А где все?
– Кто «все»?
– Ну, начальство и дети?
– Говорю же – обед. В столовой все. Пойдем. Уборщица должна на месте быть. На первом этаже ее рабочее помещение. Ну как рабочее, она в этом помещении и живет. Я ей помогал туда кровать из спальни старшеклассников перетаскивать. Она хорошая, если что. Хоть по твоей классификации и входит в восемьдесят процентов.
– А ты давно тут работаешь? – стараясь не отставать от Гуськова, поинтересовался Павел. Так он пытался отвлечься от того, что ему предстояло.
– Нет. У нас в подъезде семья алкашей жила, их родительских прав лишили. А пацана, естественно, в детдом. Мы с ним не то чтобы дружили. Он ночевал у нас дома, когда родители пьянки устраивали и дрались. Я ему обещал, что буду рядом, когда за ним из соцзащиты пришли. Вот теперь он здесь живет, а я работаю. И мне нравится.
Гуськов помолчал и спросил:
– А ты с Лизой видишься?
– Да. Представляешь, она косу остригла.
– Глупая. Ей с косой классно было. Ну вот, пришли.
Гуськов остановился перед неприметной дверью в стене.
– Ты… Это… Я не знаю, зачем тебе наша уборщица, но не обижай ее, понял? Она и так нахлебалась. Плакала однажды, рассказывала, что от ребенка отказалась в роддоме, пожить для себя хотела. И наркотиками баловалась, и автостопом с дальнобойщиками путешествовала по стране. В конце концов в тюрьму попала. Там и взялась за ум. Вышла – ни профессии, ни жилья. Сначала уборщицей вахтовым методом работала, там платят хорошо. Но контингент, сам понимаешь. И алкаши, и наркоши. К нам пришла. Зарплата гроши, зато комната, есть где жить. И питание бесплатное. Правда, за это посуду на кухне приходится мыть.
– А где ребенок, от которого она в роддоме отказалась?
– Так вырос уже, наверное, – Гуськов пожал плечами. – А отец его отказался
