Перевод с особого - Евгения Михайлова
– Конечно. Твое желание приезжать к Светлане с Катей совпадает по размеру с их ожиданием твоего приезда. И в результате вы одинаково радуетесь… Вы попадаете на правильные места. Но ты так волнуешься, прямо задыхаться стал. Не надо, я же просто так говорю.
– Да мне теперь уже многое стало интересно, – не выдержал Николай. – А мое место рядом с тобой – оно правильное или нет?
– Конечно. Очень даже правильное.
– И почему же ты не предлагаешь мне вернуться к вам с Настей?
– Ты только не обижайся, но с мамой не получается правильный ответ.
– Можешь объяснить?
– Мама не ожидает тебя так, как Светлана с Катей. Она хорошо к тебе относится, но не радуется так сильно. И потом мы с мамой уже на правильных местах, нам не хочется их менять.
– В смысле, освобождать кусочек и для меня? Ну, ты и мудрец-путаник, – выдохнул Николай. – Это же надо – людей на составные части разбирать и потом складывать, как пирамиду.
Они долго ехали молча, каждый явно справлялся с потоком мыслей и эмоций. Николай опять не выдержал первым:
– А можно тебя спросить, сынок, почему ты на правильном месте рядом со Светланой увидел меня, а не, к примеру, Дениса? Они вообще соседи, давние друзья, привыкли и тоже радуются друг другу.
– Радуются, но немного иначе. Как будто им просто приятно увидеться. Но они вместе очень горюют по папе Кати, который умер. Они его сильно жалеют, а вместе им не так уж и хорошо. Денис все время смотрит на часы, думает о работе и боится за Марину. И потому у них не получаются правильные места. Раз ему не сильно хочется там находиться. Денис даже не улыбается там почти никогда. Он… Ой, ладно.
– Да нет уж, говори, не я все это начал. Ты хотел сказать, когда Денис улыбается?
– Ну да. Когда маму видит, тогда улыбается. И мне тоже, но сначала он всегда видит ее.
– Как интересно, – задумчиво проговорил Николай. – Я не знал, что он к вам приезжает.
– А он не приезжает. Ни разу не был с того дня, когда приполз, раненый, к нашей двери. Мы навещали его в больнице. А теперь у Степановых иногда встречаемся. И да, он улыбается. Сначала маме, потом мне.
– И что у тебя получается с теорией правильных мест?
– Пока ничего. Денису было очень больно, страшно, тяжело. Он привык такое скрывать и прятать. И он боится прийти к кому-то и узнать, что из-за него все места стали неправильными. Он так думал тогда в коридоре, когда лежал на полу в крови и собирался там ночевать, потому что мама боялась его впустить. Он пообещал ей не умирать у нас под дверью. Хотел дождаться утра и уйти. Но я увидел, что он не сможет сам уйти, и сказал маме, чтобы она впустила… А он чуть не умер у нас. Игорь привез врачей, его резали и зашивали. Мы плакали. Потом стали возить ему малину, и он поправился.
– Да, сложная получилась эта история. Трудно ее вписать в какое-то уравнение. Ну а где правильное место Игоря?
– Конечно, со мной, – рассмеялся Артем. – Когда мы решаем вместе, ему больше никто не нужен. Даже мама ему мешает. Мне – нет, никогда не мешает.
Они подъехали к дому Степановых. Артем сразу побежал искать Катю, а Николай прошел в кухню, налил себе большую кружку холодной воды, долго пил, унимая смятение и непонятную тревогу. Он чувствовал себя слишком тяжелым, старым и неспособным что-то понять в этой путанице дней, событий и ощущений. Только малолетнему гению дано порхать и пить нектар с цветов самых невероятных открытий. Иногда это открытия о людях, которые уверены, что никто не видит их чувств и не читает их мыслей.
– Чертова засада, – растерянно выдохнул Николай.
В кухню уже заходила Светлана, улыбалась, и он поймал себя на том, что отвечает ей такой же радостной улыбкой. А эта кухня, быть может, самое удобное для него место. Правильное или неправильное – это уж бог весть… Взрослые понятия и логика привычек – это минное поле и тяжелые цепи. Как сквозь все это пробраться к детской легкости правильных решений?
Праздник свободы и печали
Было уже темно. Первый тонкий лед сковал дневные лужи, украсил блестками сырые газоны, покрытые гордо умирающими листьями. Фонарь освещал тот самый подъезд. Того самого дома. А мраморная площадка у порога вдруг пошатнулась, поплыла под ногами, как от толчка землетрясения. Но то был толчок крови Дениса, которую разогнало неожиданно сильное и острое волнение. У этого порога закончилась одна часть его жизни, которая казалась вполне осмысленной, устойчивой и даже в чем-то плодотворной, и началась другая. Настолько отличающаяся, что перемены почти невозможно обозначить словами, а чувства страшно понять, расшифровать. Да и по-прежнему трудно поверить во все, что произошло за год, даже сейчас.
Денис позвонил в домофон, Настя открыла дверь подъезда, встретила на этаже, провела в квартиру. В ту самую, куда тогда втащила окровавленное подобие человека. В одном Денис мог признаться только себе. Он так тщательно, почти маниакально оберегал от всех, включая себя, это место и этих людей, что постоянно глушил в себе даже воспоминания. Яркие волшебные картинки с очертаниями нереальных золотых фигурок, сказочных лиц, как будто из его горячечного сна. Рыжие спасители в ночи – женщина и ребенок. И уже, наверное, давно не в спасении дело, а в том, что судьба в самый страшный час подарила Денису столько искренности и доброты, сколько он вряд ли заслужил на этом свете. Но подарок принял и несет его с той ночи в самом главном тайнике сердца. Но это только его занятие и забота – хранить и оберегать сокровище, которое ему не с чем сравнить. Для Насти и Артема та ночь, те больные и страшные события – просто испытания, тягостные открытия. Это прошло для них, осталось лишь воспоминанием, которое не должно иметь продолжения.
Вот почему Денис никогда не поддавался искушению навестить рыжиков после своего восстановления. Он боялся, что они все слишком отчетливо вспомнят и заново страстно переживут, они ведь только так и умеют переносить невзгоды и напасти. Он никогда не забудет, как они плакали, когда его увозили из этой квартиры.
Они втроем вошли в кухню, в которой Настя после звонка Дениса накрыла стол со всем, что было вкусного в холодильнике. Денис поставил на стол бутылку вина. Открыл ее, разлил
