Убийства в Чумном дворе - Джон Диксон Карр
– Этот дворецкий, он?.. – поднял брови Г. М.
– Н-нет. Я бы сказал, что с ним все в порядке, сэр. Отличные рекомендации. Он назвал имя человека, на которого раньше работал, тоже в Мейфэре. Тот позвонил ему, как только о смерти Дарворта написали в газетах, и предложил вернуться на старое место. Мы проверили. Так и есть.
– Ага. Моя жена такая же. Не полагайся на сплетни, Мастерс.
– Я так понял, что он занял это место потому, что тут у него было много свободного времени. Уловили, сэр? Я спросил его о посетителях и спиритических сеансах. Он сказал, что знал об интересе Дарворта к оккультизму. Но всякий раз, когда должен был состояться спиритический сеанс, ему давали выходной. Внутри дом мрачный, как музей. Каминов нет, всего несколько жилых комнат, полно всяких дурацких картин и скульптур. Мы поднялись наверх, в спальню и гардеробную Дарворта, и Стиллер открыл стенной сейф в гардеробной. Там было мало интересного – Дарворт очень заботился о своих бумагах или же хранил их где-то в другом месте. Потом мы пошли в комнату для спиритических сеансов. – Лицо Мастерса стало насмешливо-удивленным. – Это было большое помещение под самой крышей. Черный, мягкий, как пух, ковер и занавешенный альков, в котором мог сидеть медиум. Ох-хо-хо! А потом, сэр… признаюсь, что мы испытали чуть ли не шок. Внезапно наткнулись на нее – сидит, откинув голову на спинку кресла, и вертит ею так, словно ей больно, а в окнах только этот тусклый свет… Честно скажу, готов признать…
– На кого наткнулись? – спросил Г. М. и открыл глаза.
– Именно это я и собирался вам сказать, сэр, когда зазвонил телефон. На леди Беннинг. И она стонала.
– О да. Да. Что там делала леди Беннинг?
– Я не знаю, сэр. Она несла какой-то бред о том, что это комната Джеймса и что мы должны убираться куда подальше. Портер – это тот человек, дворецкий, – клялся, что не впускал ее в дом. Потом она начала проклинать нас. Боже ты мой, это было ужасно, сэр! То есть она леди, утонченная и все такое… Тут, знаете, поневоле оторопь возьмет. И к тому же пожилая леди… От этого было только хуже. Мне стало жаль ее, потому что она сильно хромала, когда поднялась с кресла. Но никому не позволила помочь себе и снова села… Что ж, мы не могли попусту тратить время, нам пришлось заняться этой комнатой…
– В каком смысле заняться комнатой? Как?
Снова легкая, сдержанная усмешка Мастерса.
– Говорю вам, сэр, с таким маразмом мне еще не доводилось иметь дело! Как Дарворту это сходило с рук, ума не приложу. Господи, он никогда не находился под судебным расследованием… Вся комната была опутана проводами. Электрические катушки и магнит в столе для спиритических штучек-дрючек. Диктофон на люстре, так что каждое произнесенное слово было слышно в другой комнате – мы нашли небольшое помещение, что-то вроде кладовки, на том же этаже, где Дарворт мог сидеть и контролировать весь сеанс. Одно из тех домашних беспроводных устройств, спрятанных в панели за нишей медиума, – микрофон, настроенный так, что Дарворт мог говорить с его помощью разными голосами. Пакеты с марлей для эктоплазмы[18] медиума, панель, затянутая марлей, для проектора в виде волшебного фонаря, показывающего плавающие лица, тамбурины на проволочках, резиновая перчатка, набитая влажной папиросной бумагой…
– Плевать на эти устройства, – раздраженно перебил его Г. М.
– Ну, сэр, мы с Бертом взялись за работу и очистили комнату от этой дребедени. И леди Беннинг – забавно, как шум, должно быть, действует на некоторых людей… Она наблюдала за нами. Каждый раз, когда мы вырывали провод или что-то подобное, она напрягалась и закрывала глаза. Вытащив очередное устройство из-за алькова медиума, я положил его на стол и увидел, что из ее глаз текут слезы… Она плакала не так, как обычно плачут люди, даже не моргала, ничего такого – просто сами собой лились слезы. Потом она встала и снова собралась уходить, и, признаюсь, я занервничал. Я бросился за ней (она позволила мне поддержать ее) и сказал, что отведу ее на улицу и посажу в такси.
Это воспоминание взволновало Мастерса. Он погладил свой твердый подбородок и, казалось, был недоволен собой из-за того, что поделился скорее «впечатлениями», чем фактами. По этой причине он взял себя в руки и сухо отчитался в странной манере, как перед полицейским судом:
– Я проводил свидетельницу вниз. Э-э… свидетельница посмотрела на меня и сказала: «А с меня вы не хотите содрать одежду?» Она сделала ударение на слове «одежда», так что я… э-э… не понял, к чему она, господи… э-э… к чему она клонит, сэр. Она была одета во что-то модное и совсем не похожа на пожилую леди – на ней было много макияжа.
По знаку Г. М. я подошел, чтобы пополнить наши бокалы, и мы с Г. М. посмотрели на инспектора. Шипение сифона с содовой, казалось, вернуло его в реальность.
– Именно так, сэр. Я поймал такси и посадил в него свидетельницу. Она высунулась из окна и сказала… – Мастерс взял блокнот. – Буквально слова были такими: «Сегодня утром я разговаривала с невестой моего дорогого племянника, сержант. Я думаю, вам следует поинтересоваться этими людьми. Особенно после того, как дорогой Теодор счел нужным так внезапно уехать».
Г. М. кивнул. Казалось, это его не слишком заинтересовало.
– Занятно, – сказал я. – Сегодня утром Физертон разговаривал по телефону с леди Беннинг, но она не упомянула о том, что…
– Естественно, это была неприятная новость, сэр, – продолжил Мастерс. – Я поспешил внутрь и позвонил Латимерам. Судя по голосу, мисс Латимер была очень расстроена. Я был довольно резок с ней, но она мало что могла сказать. Она вернулась домой (они живут в Гайд-парк-Гарденс) только в начале седьмого утра. Брат вернулся раньше ее – она увидела его шляпу и пальто в прихожей, но не стала его беспокоить и легла спать. Когда она проснулась, горничная передала ей записку от брата. Там было сказано: «Разбираюсь. Не волнуйся». Горничная сказала, что он вышел из дома с дорожной сумкой около десяти часов утра. Было одиннадцать, когда мисс Латимер получила записку. Я спросил ее, почему она сразу не дала нам знать, и она призналась, что побоялась. Она умоляла меня не обращать на это внимания, сказала, что это еще один
