Последний день осени - Влада Ольховская
– Ты… кто? – с трудом прохрипел Емельян.
Он ожидал ответа – угроз, шантажа, послания… Не может быть, чтобы спектакль этот устроили просто так! Однако тот, кто держал его, не спешил ничего объяснять. Он действовал все так же спокойно, уверенно, и это выдавало в нем опытного профессионала.
Он заставил свою жертву сделать несколько шагов в сторону, а потом Емельян почувствовал резкую и быструю боль укола. Он сразу понял, что это, но знание было бесполезным, оно ни от чего уже не могло спасти.
Спустя пару минут темнота сделалась абсолютной – и вечной.
29. Остается память
Женя раньше и предположить не могла, что однажды ей доведется радоваться чужому горю. Но случившееся с Серебряковым защищало ее семью, к тому же он нарвался сам, так что своих чувств девушка не стыдилась.
Она не сомневалась, что продюсер собирался ей мстить. Она помнила, как он смотрел на нее в том кафе – он даже не усомнился, что это она его сдала! А Женя понятия не имела о его связи с наркотиками. Она могла бы предположить, что Серебряков хранит немного для личного пользования, вот только у него нашли не немного… Хотя стоит ли удивляться? Он был не лучшим агентом, а жил богато. Теперь становилось понятным, откуда на самом деле шли деньги.
Судя по уверенным действиям полиции, Серебрякова и правда кто-то сдал, тут агент не ошибся. Но вот то, что его задержали во время встречи с Женей, – всего лишь совпадение. Девушку даже толком не допрашивали, просто узнали, кто она такая, и отпустили. Им не нужны были ее показания, все, что надо, им рассказал кто-то другой.
Она не представляла кто, да и не хотела знать, ведь враг врага не всегда становится другом. Женя следила только за Серебряковым, она знала, что его перевели под домашний арест. Это напугало ее, она понимала, что в таких условиях возможности у него будут намного шире.
А уже на следующее утро повсюду полыхали новости о том, что знаменитый продюсер оказался в больнице из-за передозировки наркотиков. Предполагалось, что Серебряков поддался стрессу из-за серьезности обвинений, решил расслабиться и неверно выбрал дозу. Произошедшее с ним все считали несчастным случаем, подозреваемых никто не искал. По предварительным сведениям, которые самые беспринципные из журналистов анонимно добыли у таких же сотрудников больницы, Емельян Серебряков мог в лучшем случае выжить, но никак не стать прежним, головной мозг оказался безнадежно поврежден.
Вот этому и радовалась теперь Женя – потому что подозревала, что Серебряков подготовил для ее брата куда худшую судьбу. Теперь же, когда не в меру активный продюсер исчез с радара, можно было снова надеяться на лучшее.
Костя не говорил с ней о случившемся, он с самого начала делал вид, что Серебряков его не очень-то и беспокоит. Но Женя видела, что брат заметно расслабился, начал улыбаться, стал спокойней. О Сергее он больше не заговаривал – но исключительно для того, чтобы избежать ссоры. Женя чувствовала: его по-прежнему смущает «какой-то бандит» в ее окружении. Возможно, если бы она познакомила их, все решилось бы быстро и просто. Однако она пока не была уверена, что готова сохранить связь с Сергеем.
Сейчас основное внимание нужно было сосредоточить на конкурсе, это и пыталась сделать Женя. Она лично привозила брата в павильон и по возможности оставалась рядом, словно ее присутствие могло уберечь его от беды. Объективно это было бредом: девушка не смогла бы перехватить падающую рампу. Но самой Жене так было спокойней.
– Не каждая мать так заботится о своем ребенке, как вы – о своем брате.
Женя, наблюдавшая за сценой, не ожидала, что к ней кто-то обратится, но и страха не почувствовала. Голос был тихий, женский и знакомый, это успокаивало. Обернувшись, Женя увидела рядом с собой ту, кого и ожидала увидеть: Маргариту Павловскую.
После странного обеда в ресторане они больше не встречались, да и не должны были. Слишком уж нервно вела себя Павловская, а про ее отца и вспоминать не хотелось. Однако теперь Маргарита выглядела совершенно спокойной, поэтому Женя не стала поспешно и неуклюже сворачивать разговор.
– Это несложно, у меня хватает времени, а для Кости это важно. И потом, я ему должна.
– В каком смысле?
– Думаю, я сделала его жизнь намного сложнее, – печально усмехнулась Женя. – Да и не была я никогда лучшей сестрой, что скрывать. Но вам это неинтересно.
– Почему же? Интересно. Мне кажется, вы просто наговариваете на себя… Чувство вины не так уж редко встречается среди ответственных опекунов, это важный показатель вашего отношения к Косте.
– Увлекаетесь психологией? Тогда вы должны знать, что общие принципы применимы не ко всем.
– Я не говорю про всех, – пожала плечами Маргарита. – Просто вы кажетесь мне хорошим человеком.
– Ну и зря. Лет десять основной моей миссией было превратить жизнь Кости в ад.
Павловская рассмеялась, натужно, неловко, приняв все это за плохую шутку. Женя не стала ей ничего объяснять, не хватало еще откровенничать перед посторонними! Но сама-то она знала правду, от собственной памяти не убежишь.
Она понятия не имела, кто стал ее отцом. Этого человека не было в жизни Жени, возможно, ее мать и сама не была уверена до конца, от кого забеременела. Но это не из-за сомнительного образа жизни, наоборот. Ее мать была самодостаточной женщиной, знаменитым хирургом и преподавателем. Она и вовсе собиралась отказаться от семьи, сосредоточившись на карьере, однако случайная беременность подкорректировала ее планы.
Она оставила Женю, но образцовой матерью так и не стала. Она продолжила работать, свободного времени у нее почти не было, а дочерью занимались те, кто оказывался рядом – или кому мать платила.
Женя старалась быть хорошей девочкой. Ей говорили, что мама – герой и нужна всему миру. Женя верила в это, не капризничала и не устраивала скандалов. Она искренне радовалась, когда маме удавалось уделить ей хоть какое-то внимание.
Так прошло десять лет, и в их доме появился Костя, тогда еще бестолковый орущий ребенок. Внезапно, без какого-либо предупреждения или даже обсуждения. Поступок матери тогда никто не понял: она не успевала присматривать за родной дочерью, куда ей еще усыновленного младенца воспитывать!
Но оказалось, что мать собиралась жить
