Роберт Кемпбелл - Расчудесный Хуливуд
– Чего ради?
Собственный голос показался ему чужим.
– Посмотришь, как я там устроилась.
– Ладно.
Он швырнул огрызок – а точнее, добрую половину яблока – на стол и поднялся с места.
Она поднялась по лестнице первой, и он увидел, что на ней, кроме прозрачной ночной рубашки, ничего нет. Рванувшись вперед, он мог бы сейчас поцеловать ее в голую попку. Ему хотелось прикоснуться к ней, его разбирало нетерпение.
– А знаешь, что еще мне сказали?
– Что?
– Что если я буду рисовать и рисовать, то запросто могу вспомнить еще что-нибудь.
Он отдернул уже потянувшуюся к ней руку и полез в карман проверить, на месте ли перочинный нож.
Глава сорок пятая
Море было цвета серо-зеленой отравы, тучи висели так низко, что, казалось, задевали берег. Волнения, правда, почти не было. Где-то далеко над морем бушевала гроза. Она шла сюда и должна была разразиться в течение ближайшего часа. Туман казался саваном, опущенным на сырой песок.
И тем не менее Хобби решил искупаться. Может быть, машинально подумал и чуть было не пожелал он, молния, ударив с небес, поразит его в темя – самую высокую точку на поверхности океана, – и тогда он камнем пойдет на дно.
А думал он сейчас вот о чем: какая несправедливость наказывать человека его лет и масштабов за то, что вытворил пятнадцать лет назад глупый юнец. Пьянство, наркотики, женщины, порнография, поиски приключений, сексуальные эксперименты, оргии, таинственные церемонии – самое меньшее, одна из которых вышла из-под контроля и обернулась целой цепью нежеланных и непредвиденных последствий. Все это можно списать на разбухшие яйца и взбунтовавшиеся гормоны. Классический случай ограниченной ответственности за свои поступки, обусловленной самыми естественными причинами.
Да ради Бога! Как можно обвинять человека в том, на что его подбили фокусы матушки-природы. И разве гормоны сами по себе не являются столь же мощными источниками агрессивного насильственного поведения, как алкоголь и сахар? И разве не оправдали политикана из Сан-Франциско, ставшего убийцей из-за того, что он переел «Туимкиз»? И разве тех, кто избивает жен и даже убивает их, не выпускают на свободу только потому, что на момент совершения преступления они были пьяны или находились в стрессовом состоянии?
И вся эта ерунда с черными кошками, пентаграммами, «Водолеем», колесницей Люцифера, первосвященника адского воинства, с принесением в жертву козла, с целованием в задние уста, с дьявольскими пактами и обетами, с обнаженными женщинами, распластанными на плоском жертвенном камне. Все это было игрой, спектаклем, все это было полным дерьмом. Никто же не верил в это по-настоящему. Да ведь по-настоящему ничего и не происходило!
Волосы у него были влажными. На нем был всегдашний купальный халат. Ноги у него отливали синевой и напоминали ноги мертвеца в искусственном свете, заливавшем патио и проникавшем оттуда в гостиную.
Ева Шойрен сидела на большом кожаном пуфе возле кофейного столика с зеркалом. Из саквояжа она достала фиалы, шкатулки и свечи. На столике появилась и чугунная кадильница в форме жабы. Появился кинжал, появился экземпляр "Гримуара Гонория", в котором описаны ступени, нисходя по которым, вызываешь дьявола: заколов козла, обезглавив черного петуха, вырвав глаза у кошки…
Хобби наблюдал за ее действиями. Он постоянно клялся, будто не верит в весь этот вздор, но все равно испытывал сейчас сильное волнение, его сердце отчаянно билось, а дыхание никак нельзя было назвать ровным.
– Не уверен, что это удачная мысль, – сказал он.
– А когда появится Боливия?
– Он вообще не появится. Я позвонил ему и попросил приехать на небольшое совещание в связи с возникшей проблемой, а он ответил, что у него лично никаких проблем нет и ни в каких посиделках, связанных с заклятием дьявола, он участвовать не будет.
– Так и сказал?
– Слово в слово. И даже назвал эти посиделки говенными.
– Говенными? Не может быть!
– Да какая разница, как именно он выразился! Он не придет – и точка.
– Но он же хунган. Он сам меня всему научил.
– Он говорит, что пришел к богатству и власти, а все остальное как было говном, так и осталось и служило ему только затем, чтобы морочить простаков, пока он сам был всего лишь незаконным иммигрантом из Мексики. Говорит, меня не гребет, так я и подмахивать не стану. Кроме того, говорит, он заново родился во Христе и больше со всем этим говном дела иметь не желает.
Со стороны моря послышались раскаты дальнего грома, напоминая рык таинственных океанских чудовищ.
– Твои друзья предают тебя, – сказала она так, словно наложила на него тяжкое проклятие.
– Какого хера! О чем ты говоришь?
– Боливия отказывается поделиться с нами своим могуществом. Поросенок Дули, выполняя твой заказ, промахнулся.
– Было темно, и он принял кочан капусты за голову Янгера. Ничего не поделаешь, бывает.
– Вот и я о том же. Бывает. Но бывает ведь не просто так. Бывает, потому что все для этого подстроено. Потому что это часть определенного плана. – Она сделала вид, будто отгоняет от глаз дым, которого на самом деле не было. – Пусть пройдет.
Она продолжила свои приготовления, выкладывая на стол необходимые для колдовства предметы один за другим с такой торжественностью, как раскладывает продукты шеф-повар перед тем, как начать готовить фирменное блюдо. Выложила кокаин, выложила шприцы, зажгла ароматическую свечу, набила трубки с тем, чтобы подкурить и "крэк".
"Тот, кто кует образ, тот, кто чарует —Презрительное лицо, дурной глаз,Лукавый рот, лукавый язык,Лукавые губы, лукавые речи.Дух бе…
– К чему все это дерьмо? – удивился Хобби.
– А тебе что, не нравится?
– Я хочу сказать, какой в этом смысл? Этому говнюку ничего не нужно, кроме выпивки. Если хочешь лишить его чувств, запасись спиртным. Ни кокаин, ни «колеса» не понадобятся. Только галлон самогонки.
– Это не для него, – ответила Ева.
– Какого хера? Тогда для кого же?
– Для тебя. Для меня. Подготовить нас, чтобы мы сумели сделать то, что нам нужно сделать.
– Не верю я во всю эту херню, – сказал Хобби. – Да и никогда не верил. Я занимался всем этим только для забавы. – В голосе его слышались нотки отчаяния. Могло показаться, что он надеется на то, что, продемонстрировав ей свой скептицизм, освободится тем самым от взятых на себя обязательств. – Сам не понимаю, каким образом тебе удалось заставить меня заняться всей этой ахинеей.
– Никто тебя не заставлял. Тебе самому хотелось. Ты шел навстречу этому с распростертыми объятьями. Ты изнывал от жажды.
Голос ее звучал устало. Словно ей надоело, смертельно надоело фиглярничать и притворяться.
– Только не читай мне проповедь. Ты ведь не начинаешь очередную проповедь, я могу на это надеяться? Потому что мне хочется объяснить тебе раз и навсегда – да я это, впрочем уже не раз делал. Я не верю во все это дерьмо. И никогда не верил.
Ева улыбнулась.
– Ну да, конечно же. Я понимаю. Значит, ты не веришь. А присоединился ты к нам, потому что у нас были женщины и острые ощущения.
– И фокусы. Знаешь, те фокусы, которые я мог вставлять в свои картины. Вся эта штука с козлами. Я хочу сказать, ритуальное заклание.
– Голые актрисы, разлегшиеся на плоском камне, позволяя тебе использовать собственное тело в качестве жертвенного алтаря?
– Совершенно верно.
– Свечи и факелы, кровь и жир на огне, пульсирующая жилка на горле…
– Прекрати.
– Пульсирующая жилка на шее у шлюхи, которую сейчас зарежут, – столь же непринужденно сказала Ева.
– Господи!
Хобби выдохнул это так, словно она только что напомнила ему о том, что он самым тщательным образом старался забыть.
– Его, пожалуйста, не призывай, – сказала Ева. -В него ты тоже не веришь. Разве не об этом ты мне всегда твердил? Не верю, мол, ни в Отца, ни в Сына, ни в Святого Духа. Не верю ни во что, кроме того, что волнует меня, возбуждает, подстегивает, торопит навстречу смерти со скоростью мили в минуту. Да и кому какое дело до того, во что ты веришь? В богиню ли со слоновьей тушей и алчными руками. В бога ли с головой коршуна. Или в седобородого старца, восседающего на валуне. Или в несчастного сукиного сына, которого распяли на кресте. Или в летучую мышь с языком из живого пламени.
Она прижала руки к бокам и запрокинула голову.
– Астарта, Асмодей, молю вас принять жертву, которую мы вам принесем, чтобы вы сделали для нас то, о чем мы попросим.
– Если надо замочить его, то давай замочим без этой комедии, – сердито сказал Хобби.
Ева, рассмеявшись, уронила руки.
– А если он не явится? – спросил Хобби.
– Явится, никуда не денется.
– А как он доберется?
– Я одолжила ему свою машину.
– Что?
– Я приехала сюда на такси. Велела водителю высадить меня за милю от твоего дома. Сказала, что посижу на пляже и пропущу в одиночестве бокальчик вина.
