Андрей Троицкий - Смерть по вызову
Опустив номерок в брючный карман, и взяв со стойки пакет, Розов прошел к лестнице, пообещав меланхоличному юноше быстро вернуться. Нажав кнопку вызова лифта, Розов вместо шума спускающейся кабины услышал звонок, раздавшийся откуда-то из глубины шахты.
– Тьфу, – выдохнул Розов.
Он начал подниматься по лестнице медленным шагом. На площадке между вторым и третьим этажом остановился, убедившись, что рядом никого, раскрыл пакет, вытащил из него белый халат и натянул его на себя поверх черного свитера. Розов машинально заглянул в пакет, словно хотел проверить, не потерял ли по дороге мандарины, кулек с конфетами, несколько пачек импортных сигарет. Убедившись, что мандарины в сохранности, он одернул халат и повел плечами, отметив, что халат тесноват в плечах, короток, даже бедер не прикрывает, и к тому же мятый. Ничего, присматриваться никто не станет, а человек в халате почему-то всегда вызывает доверие, – успокоил себя Розов. Поднявшись на один лестничный пролет, он ступил в длинный темноватый коридор травматологического отделения, отметив про себя, что столик дежурной сестры пуст.
В коридоре никого, лишь одинокая фигура на костылях удалялась от Розова, видимо, в сторону курилки. Палата номер триста десять оказалась второй по ходу от лестничной клетки. Для приличия, постучавшись костяшками пальцев в притолоку, Розов ещё раз осмотрел пустой коридор, переступил порог палаты и закрыл за собой дверь.
* * *Несколько пар глаз уставилось на неурочного посетителя. Один из больных, дотянувшись рукой до тумбочки, убавил громкость радиоприемника. Розов молча осмотрел одну за другой шесть коек, показалось, он ошибся, попал совсем в другую палату, а брата здесь нет.
– Здравствуйте, – наконец сказал Розов только для того, чтобы вообще что-то сказать.
– Доброго вам здоровичка, – ответил старик в пижамной куртке с загипсованной рукой.
– Проходи, Аркаша.
На дальней кровати у окна зашевелился сосед старика, мужчина с задранной кверху ногой, покрытой короткой простынкой. Приподнявшись на локтях, он закивал Розову головой.
– А, вот ты где спрятался.
Переложив пакет из руки в руку, Розов прошел вдоль кроватей до самого подоконника и, увидев пустой стул, придвинул его к изголовью кровати, но тут споткнулся, едва не разлив на пол содержимое эмалированной «утки».
– А ты сильно изменился, – вырвалось у Аркадия Семеновича, когда он, наконец, сев на стул, разглядел брата, сильно похудевшего, бледного в несвежей больничной рубашке на завязках. – Ты вес сбросил. Но тебе всегда шла худоба.
– Что, на черта похож? – спросил Николай Семенович. – У меня тут, как видишь, зеркала нет. Поэтому верю тебе на слово.
– Про черта я ничего не сказал, – ответил младший брат, поставил пакет на пол и удобнее устроился на стуле. – Просто не успел ничего такого сказать.
– У меня просьба к тебе, – здоровой рукой брат взял с тумбочки листок бумаги с накарябанным на нем телефоном, протянул бумажку гостю. – Вот, позвони Маше. Ты её помнишь, моя подруга. Скажешь, чтобы сюда она больше не ходила. Не хочу, чтобы она видела меня в таком состоянии. Я сам себя испугаюсь, когда увижу, – Николай Семенович ощупал ладонью похудевшее лицо. – Скажи, что у нас карантин. Сюда нельзя приходить недели три. Хотел вон его попросить, чтобы позвонил, – Николай Семенович кивнул на старика с загипсованной рукой. – Но уж коли ты пришел…
– Без проблем, – Аркадий Семенович сложил бумажку вчетверо, привстав со стула, сунул её в задний карман брюк. – Что врач-то говорит?
– Врач? – переспросил брат. – Недавно обход закончился. Но врач и сегодня ничего не сказал, темнит что-то. Он вообще от меня морду воротит после того, что обо мне в газете пропечатали. Принимает меня за какой-то отброс общества. Да, не знаю, за кого он меня принимает, но разговаривать он почти перестал.
– Ты, пока тут лежишь, сделался знаменитым, – кивнул Николай Семенович. – Это же надо такое выдумать: ты связан с бандитами, с мафией.
– Как только выйду отсюда, я на эту подтирку в суд подам, – сказал Николай Семенович постным голосом и стало ясно: в суд он подавать не собирается. – Пусть напечатают опровержение и заплатят мне хотя бы символическую сумму за моральный ущерб.
– Ты знаешь, если бы не эта газетка, короче, я не знал, где ты находишься, – Аркадий Семенович улыбнулся. – И никто не знал, где тебя искать. Ты просто исчез – и все. И вдруг эта публикация. Вообщем нет худа без добра. И не расстраивайся – любая газета живет только один день. Кто вспомнит об этой грошовой заметке через неделю, через месяц? Все пустое. – Может, ты и прав, – Николай Семенович кивнул. – Аркаша, мне тут плохо. Совсем плохо. Я весь извелся, я больше не могу лежать на спине. Она болит, вся занемела. Тут в матрасе какие-то насекомые, они меня кусают ночами. Я не могу заснуть и снотворное не помогает. Я хочу помыться.
– Ну, потерпи, – Аркадий Семенович искал слова утешения. – Потерпи, теперь дела на поправку пойдут. Вот весна пришла, – он показал пальцем в переплет окна, там, за стеклами, набегали друг на друга серые мглистые тучи, напоминавшие о скором снегопаде. – Хоть и погода так себе, – он повел носом, почуяв не сладостный аромат просыпающейся природы, а лишь запах нечистот. – Но воздух уже весенний. Весной мы себя чувствуем бодрее. Вот посмотришь, станет легче. Может, поговорить с врачом? Договориться с сиделкой, чтобы тебя помыла?
– Сволочи они, эти сиделки, потаскушки, им не до больных, – Николай Семенович запустил пятерню в слежавшиеся волосы, почесал голову. – Запираются ночами в ординаторской с какими-то кобелями, только слышно, как диван скрипит. Им не до больных. За мной он ухаживает, – Николай Семенович снова кивнул на старика со сломанной рукой. – Я ему свой завтрак и обед отдаю, а он меня бреет, умывает. А сегодня утром мне грудь губкой протер. Без него я бы тут завшивел. А здешний обед я все равно жрать не могу. Суп из капусты с какими-то ошметками и плов без мяса. А ему даже нравится, – он показал пальцем на старика. – Ведь тебе нравится обед, дядя Петя?
Старик, продолжавший неподвижно сидеть на своей кровати, подтверждая услышанные слова, застенчиво улыбнулся.
– Видишь, ему нравится, – Николай Семенович вытер намокший нос кулаком. – Ему нравится, а я здесь просто подыхаю. Вон туда, в тот угол посмотри, – он понизил голос до шепота. – Туда положили доктора физико-математических наук профессора. Множество печатных трудов, книги, монографии издал, трактаты какие-то, вообщем, мировое светило. Но между нами: полный мудак. Ему тоже здесь нравится. А до профессора на той кровати бомж лежал, его выписали. Бомжу тоже здесь нравилось. А я, Аркаша, натурально загибаюсь. Мне кажется временами, что у меня гангрена. Посмотри мою ногу, пожалуйста. Старик её уже смотрел, но он ничего не смыслит. А врач молчит. Ты посмотри.
Аркадий Семенович привстал со стула, потянул за краешек простыню, покрывавшую сломанную ногу брата. Осмотрев пальцы, щиколотку, икроножную мышцу и бедро, он взмахнул простыней, сел на место.
– Вроде ничего. Цвет нормальный. Никаких темных пятен на коже нет. Не нагоняй на себя лишние страхи.
– Ты прав, – кивнул брат. – Нечего себя зря пугать. И все равно: мне здесь так плохо. Кажется, никогда не выйду из этой больницы, вперед ногами вынесут.
– Хватит, ну что ты хнычешь, как маленький, – Аркадий Семенович склонил голову набок. – Потерпи. Может, всего месяц тебе здесь лежать. Образуется на месте перелома этот самый, как там его, – хрящ. И тебя сразу выпишут. Ни дня лишнего не станут держать, потерпи.
Брат тяжело вздохнул, снова вытер мокрый нос и заерзал на кровати, почесывая таким странным способом спину.
– Я тут тебе гостинцы принес.
Аркадий Семенович нагнулся над раскрытым пакетом, выложил на крашенную тумбочку кулек с карамелью, полтора десятка мандаринов с зеленоватыми бочками, распахнув дверцу, сунул внутрь тумбочки сигареты.
– А, вот у меня ещё масло с собой, совсем забыл про масло, – он повертел в руках пачку импортного масла в блестящей бумажке, не зная, что с ней делать, положил рядом с мандаринами. – Сам когда-то лежал в больнице. И мне всегда не хватало животных жиров, масла то есть.
– А поесть ты ничего не принес? – спросил Николай Семенович, кося глазами в сторону тумбочки. – Ну, что-нибудь пожевать, существенное?
– Только это принес, – Аркадий Семенович пожал плечами. – Не знал, что в больнице так голодно.
– Давайте я масло в холодильник уберу, – подал голос старик со своей кровати. – Я тут в палате староста. Потому что ходячий. Помогаю кому чего, окна открываю проветривать помещение. Староста, одним словом.
– Не убирай масло, дядя Петя, – попросил Николай Семенович и облизнул губы языком в нездоровом белом налете. – Намажь мне кусок. И себе, если хочешь, тоже намажь, – здоровой рукой он взял с тумбочки и передал старику пачку масла.
