Леонид Мендельсон - Пятый угол
- Я отвечу на этот вопрос, но не сейчас. Согласитесь, что знали или по крайней мере догадывались, где находится документ.
- Нет, мистер, это не более, чем ваши бездоказательные домыслы.
Наум встал, прошел в ванную комнату, вернулся с полотенцем и, не касаясь доски, завернул ее и спрятал в пакет.
- Хорошо, Джон. Вы не желаете быть откровенным со мной, будете иметь дело со Скотленд-Ярдом: на доске остались отпечатки Ваших пальцев.
- Имеются еще и многие другие. — На губах Джона появилось нечто похожее на улыбку.
- Ошибаетесь. С доски предварительно сняты все старые следы. А, кроме того, верхняя крышка была скреплена с корпусом несколькими тонкими волосками, которые вы, естественно, оборвали.
Наум блефовал: ничего подобного он не делал, а идея пришла экспромтом — игра стоила свеч, и теперь пришло время атаковать.
Минуту-другую Джон сидел, закрыв глаза. Трудно было определить, обдумывает ли он ситуацию или взял тайм-аут для отдыха. Наум не торопил, понимая, что основные карты уже предъявлены и, если они недостаточно сильны, уговоры не помогут, скорее наоборот, ослабят эффект.
- Предположим, что я догадался о месте нахождения документа, — Джон говорил тихо и спокойно, но чувствовалась в этом не традиционная английская выдержка, а усталость. — Но это — далеко не преступление.
- Смею вас уверить, комиссар может подумать иначе: вы не догадались, а знали, что документ находится в тайнике шахматной доски, потому что видели, как Моррисон помещал его туда. Знали, но скрыли от следствия, заставив полицию проделать пустую работу — а это уже мало приятное обвинение. Более того, сегодня вы совершили попытку украсть его… Да-да, не смотрите на меня так зло: это не я, а вы заварили кашу, а предпочитаете, чтобы расхлебывали ее другие.
Джон с трудом встал, взяв в руки плащ.
- Делайте что хотите. Я далеко не молодой человек и ничего не боюсь. — Достойное уважения решение старого слуги принять всю ответственность и удар на себя.
- Не геройствуйте, Джон. Ваше желание весьма похвально, но оно не выдержит и нескольких часов под напором многоопытного сыщика и его помощников, и придется сознаться, что действовали не один.
- Если вы думаете что это Роберт, то глубоко ошибаетесь. Мальчик совсем не в курсе дела, и не трогайте его.
- Хочу верить в это, но, как вы только что заметили, не без доказательств. А вот как вы объясните сэру Сэму Шоу зачем и кому в тот вечер открывали калитку на заднем дворе? Обратите внимание, именно в то время, когда покойный Моррисон готовился к отъезду.
Джон взорвался как небольшой паровой котел:
- Какого черта вы лезете не в свое дело?! — От его учтивости и холодности не осталось и следа. — Вы прилетели с другой планеты и решили навести свои коммунистические порядки! Да кто дал вам право вмешиваться в дела нашей семьи и вершить суд?!
Плащ он отбросил в сторону, сжал кулаки и весь трясся от негодования. Наум подал ему стакан холодной воды.
- К черту вашу воду!
Истерика продолжалась, но эмоций поубавилось.
- Может, что-нибудь покрепче?
«Кажется, это предложение более существенно», — констатировал Наум, поскольку, за бурчанием, последовало:
- Виски!
Глядя, как Джон в три-четыре глотка прикончил достаточно большую порцию крепкого напитка, не осталось сомнения, что в области этой «терапии» он далеко не дилетант. Молчаливая пауза длилась несколько минут. Наум стоял у окна, наблюдая, как ранние сумерки постепенно отвоевывают нижние этажи соседних домов.
- Еще, пожалуйста. — Стакан в протянутой руке слегка дрожал.
«Судя по вежливому обращению, налицо определенный прогресс». Наум смешал виски с содовой в двух стаканах.
«Еще немного алкогольного воздействия, и возможно будет продолжить нашу задушевную беседу, — именно так, ибо мой собеседник наверняка не прочь задушить меня».
- Джон, когда вы, с заслуживающим уважения патриотизмом, защищаете от меня честь семьи, то забываете, что я — тоже ее член, причем, смею вас заверить, не менее заинтересованный в ее благополучии. В противном случае мне было бы спокойнее передать завещание и все, что мне известно, комиссару и благополучно отбыть на эту самую планету, предоставив вам попотеть перед сэром Шоу и его командой, отвечая за все сделанное вами, да и не только вами. Не сомневаюсь — честь семьи от этого не выиграла бы.
- Что вы хотите от меня?
Джон полулежал в кресле и выглядел вялым и сонным, что было неудивительно после такого эмоционального взрыва и изрядной дозы алкоголя.
- Я хочу услышать от вас рассказ обо всем, что случилось в тот вечер, ничего не утаивая. Предполагаю, что наделано немало глупостей; да и потом тоже. Нужно оценить размер проблемы, а затем действовать.
- Может быть, в другой раз? Я очень устал.
- Исключено. В другой раз уже может быть поздно. Пройдите в ванную комнату и приведите себя в норму.
Кажется, Джону удалось это сделать, потому что начал он свое повествование достаточно бодро:
- Невозможно одними только фактами объяснить, что произошло и почему; вряд ли вы почувствовали все тонкости взаимоотношений между членами семьи за столь короткий срок. Вам может показаться, что это не так, но не верьте своему ощущению. У меня нет сил на долгий рассказ, да и не вправе я превышать свои полномочия. Хочу лишь начать с того, что до вашего приезда сохранялся определенный порядок или, по крайней мере, неустойчивое благополучие. Но в горах и маленький камень может вызвать большую лавину..
ГЛАВА 9
На столе комиссара Шоу по-прежнему красовался комплект знакомых фигурок, но кресло хозяина пустовало. Полицейский, сидящий за соседним столом, поднялся и представился как сержант Уорбик.
- Я просил встречи с комиссаром, сержант, — обратился к нему Наум.
- Сэр Шоу отсутствует, и вы можете сообщить мне все, для чего пришли сюда. Я вхожу в группу комиссара, расследующую ваше дело, мистер Вольский.
- Мне необходимо поговорить лично с комиссаром.
- Это невозможно сегодня и вряд ли завтра тоже.
- Но дело срочное, прошу сообщить ему.
- Я уже объяснил вам, что это невозможно. Положите ваш пакет на стол и рассказывайте. Кстати, что там внутри?
- Шахматы.
- Какие шахматы? Те, что были обнаружены в машине Моррисона?
- Да, сержант.
- Рассказывайте.
- Ничего не могу вам сообщить, а если комиссар не в состоянии со мной встретиться, приду в другой раз.
- Здесь так не разговаривают! Примите это к сведению и выкладывайте, зачем пришли!
Приказной и безапелляционный тон Уорбика вызвал протест, желание отреагировать в том же стиле, но, памятуя где он находиться, необходимо было сдержаться.
- Тем не менее, я предпочел бы сейчас уйти.
- Здесь решаете не вы, мистер Вольский.
Наум чувствовал, что если немедленно начнет отвечать, то наговорит глупостей; нужно досчитать до двадцати.
- Я жду.
- Мистер Уорбик, если мне не изменяет память, я ни в чем не подозреваюсь и пришел сюда добровольно. Кроме того, являюсь гражданином другой страны, так что вопрос о моем задержании вам необходимо решать с посольством Советского Союза и при участии моего адвоката.
Два тяжелых кулака сержанта, как два молотка, обрушились на крышку стола; сейчас он напоминал разъяренного бульдога, сдерживаемого коротким поводком. Нетрудно было догадаться, что будь на то его воля, Науму пришлось бы очень тяжко. Но только комиссар мог или отпустить этот поводок, или сдержать пыл своего коллеги. К чести Уорбика, ему удалось обуздать свой гнев.
- Хорошо, попытаюсь поговорить с сэром Шоу, хотя шансов на это немного — он болен и находится дома.
Долгие гудки, и, наконец, на другом конце провода подняли трубку.
- Миссис Шоу, говорит сержант Уорбик.
Не нужно быть физиономистом, чтобы прочесть нелицеприятность ответной реакции супруги комиссара: сержант краснел и закрывал ладонью микрофон, чтобы не выдать свою реакцию, среднюю между стоном и рычанием. По его красноречивым взглядам в сторону Наума следовало, что хотя бы часть «комплиментов», выдаваемых миссис Шоу, перепадет и ему.
Наконец, в монологе наступил перелом, потому что сержант назвал его имя и просьбу. Что произошло там, на квартире комиссара, остается загадкой, но менее чем через минуту Уорбик произнес:
- Слушаюсь, сэр.
И еще через полчаса миссис Шоу, радушно улыбаясь, открывала Науму дверь в квартиру.
Вид у комиссара был действительно больной: нос, и в здоровом состоянии немалой формы, походил на большую розовую грушу, глаза слезились, а голос напоминал басовые звуки трехрядной гармони. В кабинете было более чем тепло, но хозяин кутался в теплый халат.
- Извините, сэр, за настойчивость, но я не знал, что вы больны, а сообщение, с которым я приехал, на мой взгляд, срочное.
