Галина Романова - Последняя ночь с принцем
— Это еще кто? — поинтересовался Пирогов непозволительно громким шепотом.
— Милевин Валентин Михайлович, — прокричал тот с кухни, расслышав все прекрасно. — Прошу жаловать, любить не обязательно. Волею случая оказался знаком с вашей девушкой. Это ведь ваша девушка? Гм, странно. Помнится, в прошлый раз вы были несколько мельче в габаритах и цвет волос…
Мерзавец намекал на Кораблева. Серега это понял и завелся мгновенно.
— Это был не я! Что-то еще? — Он грубо выхватил из рук гостя чайник и, наполнив его водой ровно наполовину, с грохотом обрушил на плиту. — Если у вас есть вопросы, задавайте их и проваливайте.
Если нет, проваливайте без задержек!
Скажите, пожалуйста, как разошелся! Рита недобро покосилась в его сторону. Милевин не так давно, может, каким-то часом раньше вернулся оттуда, откуда и они. Цель его поездки была той же: узнать как можно больше о настоящем Кораблеве Эдуарде.
То, что, вернувшись, он сразу ринулся к ней, могло свидетельствовать о двух вещах. Первое — Милевин вернулся ни с чем и за ее счет хотел разжиться сведениями. Второе — он что-то разнюхал и примчался к ней, чтобы сверить и сопоставить это с тем, что у нее имеется.
А Серега его выставляет. Разве так можно? Это совершенно противоречит интересам того расследования, которое она затеяла. Если ее азартный интерес можно, конечно, назвать расследованием.
— Вы, Валентин Михайлович, не обращайте на Сережу внимания. Не в духе они, потому и грубят.
Вы присаживайтесь, присаживайтесь. Сейчас кофейку организуем. Хотя… Хотя я и съела бы чего-нибудь. Сережа, не сходишь в магазин?
— Нет! — отрезал он, сразу пресекая все возможности остаться им вдвоем и поговорить. — Обойдетесь тем, что имеется!
Да… Действительно, разошелся. Даже тот факт, что получил по физиономии, не настроил его позитивно. Неужели ревность так сильна?!
В холодильнике имелось четыре помидора, огурец, два плавленых сырка и две сардельки. Совершенно уставшая с дороги и сбитая с толку откровенной грубостью Пирогова-младшего, Рита позволила своим гостям управляться на кухне, ну и переругиваться попутно, если им уж так хочется, а сама ушла в ванную.
Закрепив лейку на стене, Рита встала под прохладную воду и зажмурила глаза от наслаждения.
Самое время было подумать, не отвлекаясь на настроение Пирогова и не обращая внимания на сарказм Милевина.
Это что же такое у нее получилось…
Почти год назад Кораблев поменялся местами с Баловневым? Может такое, в принципе, быть? Может, но не было на ее памяти ни разу. Ей, конечно, известны случаи, когда близнецы сдавали друг за друга экзамены, поступали в институт, проходили тестирование при поступлении на работу, а то и партнерами в личной жизни менялись. Здесь нет никаких вопросов. Причины были все объективные, к тому же люди состояли в самом тесном и близком родстве, начиная с одноклеточного своего состояния. А тут что?..
А тут совершенно чужие друг другу люди. Один другого нашел через Интернет. Раз съездил, вернулся разочарованным. Второй… А вот во второй, видимо, все сложилось. Как-то удалось убедить Кораблеву Баловнева. Или наоборот? Кто кого убеждал во второй раз?
Что-то же произошло с момента первого его визита! Что?! Что за причина заставила Баловнева сняться с насиженного места, уехать за тридевять земель и поселиться с ней на одной площадке? И всячески потом скрывать свое истинное лицо, называясь Кораблевым.
Причина…
Причина должна быть очень веской, чрезвычайно просто веской, чтобы лично она поверила в то, что такое перемещение возможно в принципе.
Чтобы под это самое перемещение подвести логичную основу и найти ему оправдание, тому человеку нужно было по меньшей мере.., кого-то бояться, к примеру. Не бегают же люди подобным образом от самих себя! И в людях Баловневу нечего было делать, коли он выходец из обеспеченных. О таком только Марк Твен и писал.
Принц и нищий…
Что хотел этим сказать Кораблев? Что-то же хотел, не просто так настучал этот набор букв на клавиатуре. Не просто…
Она нашла своих гостей тихо-мирно беседующими за ее кухонным столом. На столе перед ними красовалась эмалированная миска с салатом. Тарелка с пережаренными сардельками, которые кто-то из них потрудился построгать на пятаки. И еще одна тарелка с ломтями белого хлеба, намазанными плавленым сыром.
— Кофе будешь? — как ни в чем не бывало спросил Серега и, не дожидаясь ее ответа, метнулся к плите.
Рита тряхнула влажными после душа волосами, расправила пряди над воротником старенького байкового халатика и молча села к столу.
Никаких пальмовых ветвей! Решила она строго.
Сдержанность и неприступность.
— С легким паром, — осклабился Милевин, с неприкрытой жадностью рассматривая ее босые ступни. — Тапочки подать?
— Обойдусь, — отрезала Рита и потянулась к миске с салатом. — Давайте перекусим.
Пирогов вернулся от плиты с тремя вилками и тарелками под второе. Разложил на правах хозяина каждому всего понемногу. Сел поближе к Маргарите, и они начали есть.
Ели быстро, молча, без конца поглядывая друг на друга. Когда пришло время кофе, она не выдержала:
— Итак, Валентин Михайлович, что у вас? Только не нужно делать таких огромных глаз, мы знаем, что в доме, где прежде проживал Кораблев Эдуард, вы нас опередили на полкорпуса!
Милевин сделал пару глотков, хмыкнул чему-то своему и проговорил:
— Вы, признаться, очень заинтриговали меня, Маргарита Николаевна… Слушай, а по-моему, мы с тобой на «ты» переходили. Или я что-то путаю?
Ладно, не переходили, так перейдем… Так вот, я решил все это дело проверить и поехал по месту прежней прописки Кораблева. Ну, и опередил вас ненамного. С Татьяной, его подружкой, мне увидеться не удалось. Ну, да, да, рассказал мне Сергей, с кем и о чем вы там разговаривали… Зато я был на прежнем месте работы нашего уважаемого Кораблева Эдуарда, то есть в его адвокатской конторе. И говорил с сотрудниками, то есть с его бывшими коллегами.
Никто почти ничего мне не сообщил нового. Блестящий адвокат, въедливый, но беспринципный. Брался за все, не щадя живота своего и репутации. А потом уехал. Просто взял расчет и уехал. Но неделю назад прислал одному из своих бывших коллег послание.
— Что за послание? — не выдержав, перебила Рита, слишком уж заунывно и витиевато излагал Милевин. То и дело теребил воротник рубашки, чем-то шуршал в кармане, снова цеплялся за воротник, и так до бесконечности.
— Послание? Да так… Обычный конверт с вложенной туда газетной вырезкой. Вернее, туда были вложены две газетные вырезки. Одна трехлетней давности, вторая трехнедельной.
— Что за вырезки, да не тяни ты, Валентин! — взорвалась Рита, прихлебывая кофе, щедро сдобренный молоком, и таская с тарелки ломти белого хлеба с плавленым сыром.
Милевин не разомкнул рта до тех пор, пока не опустошил свою кружку и не дожевал последний пятачок жареной сардельки. Промокнул рот бумажной салфеткой, и где только Серега их отыскать ухитрился, и со значением так заявляет:
— На вырезках один и тот же человек — Баловнев Роман Иванович. Об этом, во всяком случае, свидетельствует сноска под портретом. Три года назад и, соответственно, три недели назад.
— И???
— Ничего! Один и тот же человек, по-моему.
Как две капли воды похожий на Кораблева Эдика.
Того, с которым я беседовал в день убийства. — Валентин явно тянул время, нагнетая напряженность, знал бы он, как тяжело все это давалось Маргарите. — Один и тот же, если бы не его часы.
— Что — часы? — не сразу понял Серега, он уже все съел и принялся таскать тарелки в раковину.
— У того, что на снимке три года назад, они на левом запястье. А у того, что на снимке три недели назад…
— На правом, — ахнула Рита, тут же вскочила с места и, подлетев к Милевину, толкнула его в плечо. — А что я говорила!!! Я же говорила, что это два разных человека! А мне никто не верил! Теперь-то ты мне веришь?!
— Теперь верю. — Милевин даже виновато улыбнулся ей. — Теперь верю и даже начал кое-что понимать.
— Что?
— Ну, то, например, почему погибла гражданка Соколова.
— И почему же?
— Она узнала Баловнева, это ведь был он. Узнала. Возможно, даже приехала в этот город следом за ним. Но ему отчего-то не хотелось, чтобы она его узнавала.
— Ты так думаешь? — Рита подошла к окну, облокотилась о подоконник и начала вспоминать. — Знаешь, она в тот вечер все приставала к нему. Хохотала до визга и призывала меня сыграть с ней в игру…
— Какую игру? — Милевин тут же достал блокнот и взял на изготовку шариковую авторучку.
— Я, говорит, сейчас напьюсь и стану искать десять отличий. Несколько раз повторила. Эдик, или как там его, очень сильно нервничал. Потом мы ее проводили, а потом…
— А потом он ее убил, — закончил за нее задумчивый Милевин, неутомимо занося что-то в крохотные странички своего блокнота. — Ты уснула.
