Юлия Алейникова - До последнего удара сердца
– А что тогда случилось? – решила начать хоть с чего-то журналистка, а Дима поднял камеру на плечо.
Петр Тарасович его жест заметил, но промолчал.
– Ладно, Петя, решили уж все. Давай рассказывать, – положив ему руку на плечо, проговорила Клавдия Сергеевна и повернулась к Жене. – Мы бы сами ни о чем и не догадались. Не до того нам было. Сына хоронили. Все Михайлов. Как он нас отыскал?
– Да как, как? В медкарте у Никиты адрес был указан, вот и нашел. Он же сам тебе говорил, – недовольно одернул жену Харченко.
– Да это понятно, – отмахнулась от него в свою очередь Клавдия Сергеевна. – Я про то, как он все раскопал? Ведь у самого сын умер!
– Не дурак был, вот и раскопал! – снова недовольно оборвал ее муж. – Полковник все-таки, хоть и в отставке, а не сапожник.
– Ну, да, – снова согласно кивнула Клавдия Сергеевна и поправила пышно взбитую, немодную прическу, похожую на большую махеровую шапку. – Так вот, он к нам пришел, уже со всеми бумажками, со справками, даже Никитушкино заключение о вскрытии принес. Как он его раскопать смог?
– Да за деньги. Как? – снова буркнул Петр Тарасович.
– Ну, да. И заключение не то, что нам дали, а развернутое, и написано в нем было, что никакой пересадки почки Никитушке не делали! – вытаращив большие, сильно накрашенные глаза, проговорила Клавдия Сергеевна.
– Сволочи! – Петр Тарасович неожиданно ожил и громко, грозно ударил крепким мужицким кулаком по стоящему рядом журнальному столику, заставленному горками посуды. Посуда звякнула, но устояла.
– Да! А ведь Никитушке только двадцать семь исполнилось! – запричитала вздрогнувшая от удара Клавдия Сергеевна. – Мальчик мой!
– Три месяца, как двадцать семь исполнилось, – подтвердил скупо Петр Тарасович. – И ведь не хотел я этого делать! – почти крикнул он. – Так ведь насели на меня с этой врачихой! А? – обернулся он к жене, но та только громче запричитала, спрятав лицо в огромный клетчатый платок. – Ну, ладно, ладно тебе, – неожиданно смягчился Петр Тарасович и неловко погладил супругу по большой покатой спине. – Я думал, в Германию лучше. Все равно, что так, что так квартиру продавать пришлось, – тяжело вздохнул он.
– А почему квартиру продавать пришлось? – не поняла Женя.
– Так чем за почку-то платить? – пожал широкими плечами Петр Тарасович. – И за операцию, чтобы вне очереди, и за уход, и за хороший наркоз, а еще лекарства дорогущие. Да потом еще на восстановление деньги требуются.
– А вы что, почку покупали? – удивилась Женя.
– Ну да. А то где бы мы ее достали? – выглянул из-под кустистых бровей Петр Тарасович. – У меня? Или вон у матери? Так мы старые уже, куда годимся?
Клавдия Сергеевна снова всхлипнула и проговорила:
– Родня у нас на Украине, под Харьковом. Работы там нет, жизнь, сами понимаете, никудышная, вот племянник Петра Тарасовича и зачастил в Москву на заработки. А только семья-то на Украине осталась, не наездишься. Он бы и рад всех в Москву перетащить, а жить где? Да и жена его, Дашка, вопила: забирай нас отсюда да забирай. Двое детей у них. Вот мы и предложили.
– Ты нам почку, мы тебе полквартиры, – перебил жену Петр Тарасович. – У нас раньше хорошая квартира была, трехкомнатная, почти в центре. Ее еще свекор мой покойный выменял, ее отец, – кивнул на жену Петр Тарасович. – Он у нее зав. ателье был. Сейчас должность не большая, а по тем временам значительный человек был.
– Все от него досталось, – кивнула головой Клавдия Сергеевна. – И сервиз вот этот, «Розенталь», между прочим! – со значением пояснила хозяйка, Женя уважительно, восхищенно выдохнула. Что за «Розенталь», ей было неведомо, но демонстрировать свое невежество она не собиралась. – Хрусталь чешский, потом…
– Заканчивай болтать, – оборвал ее на полуслове Петр Тарасович, – люди по делу пришли. – А сам продолжил: – Большой человек был. И приданое у Клавдии было по высшему разряду. Обеспечил покойничек. Но уж когда Никита заболел, не до жиру стало. Когда вопрос об операции встал, я сразу сказал, надо за границу ехать. Да она вот перепугалась. Куда мы поедем, не понимаем ничего, обманут, даже лекарство как принимать, не поймем! А тут еще врачиха эта, Дробышева. Так насела, просто клещ, давайте оперироваться, у нас лучшие специалисты, у нас маршал оперировался, у нас космонавт оперировался. Задурила, в общем! Вот мы с Максимом и договорились. С племянником.
– Обобрал нас, как липок! – всхлипнула снова Клавдия Сергеевна. – Мне потом умные люди сказали, что почку-то на черном рынке намного дешевле купить можно. Да кто же знал про рынок этот? А тут родной человек, своя кровь! Мы к нему от отчаяния, а он, паразит, догола нас раздел! – причитала она обиженно, забыв даже плакать.
– Ладно тебе, – шикнул на нее Петр Тарасович. – Куда нам теперь это все? В гроб с собой не потащим. Никита у нас один был. Надо было троих рожать! А ты все фигуру берегла! По парикмахерским бегала. Начальство!
– Я, между прочим, заведующей работала в садике, на меня люди смотрели! – обиженно пискнула Клавдия Сергеевна. – Да и как раньше детей растить было? Не то что сейчас. Тут тебе и машины-автоматы, и памперсы, и детское питание. А я что, деточку не хотела?
– Да что уж теперь, – снова махнул на нее рукой Петр Тарасович. – Вот живем теперь одни, в берлоге этой, барахло чуть не на голове стоит. И выбросить жалко, и не нужно оно теперь.
– А Никиточка у нас и музыкальную школу закончил, и на фигурки я его водила, и на языки, – перечисляла Клавдия Сергеевна, загибая пальцы.
– А что все-таки с Дробышевой и с угрозами? – решила прервать грозящие затянуться до бесконечности воспоминания Женя.
– Когда мы заявления в прокуратуру написали и жалобы, которые Михайлов составил, нам по телефону звонить стали с угрозами, Петя их послал куда подальше, сказал, что его не запугать, – горячо заговорила Клавдия Сергеевна, – они раза три звонили, не меньше. А потом он домой с работы шел вечером, ему по затылку железной трубой дали, да еще и избили после, бессознательного!
Петр Тарасович во время рассказа непроизвольно поглаживал крупной ладонью затылок.
– А полиция что же? – возмущенно спросила Женя.
– А что полиция? Есть им до нас дело? – обиженно проговорила Клавдия Сергеевна. – Сказали, что наркоманы наверняка напали, и дело с концом.
– Кошелек у меня и правда вытащили, – буркнул Петр Тарасович.
– Ясно, – кивнула журналистка. – Ну а еще какие-то подробности того дела вы помните? Какие-то детали, события? Ну, хоть что-то?
Супруги недоуменно нахмурились. Было заметно, как мысли их шарят в дальних уголках памяти, пытаясь отыскать там хоть что-то важное, интересное, забытое, перебирают мелкие детали, пересыпают слова, перетряхивают давнишние встречи.
– Не знаю, насколько это важно или интересно, – с сомнением проговорил Петр Тарасович, – но, когда все это началось, я в больницу ездил, хотя Михайлов и не велел, с санитаркой говорил, которая за сыном ухаживала, перед операцией. – Он как-то неуверенно взглянул на жену. – Я тебе не сказал тогда. – Он снова потупился, пошевелил седыми бровями и продолжил: – Я ей тысячу в карман сунул и велел на лестницу выйти поговорить, она не хотела, боялась, наверное, но я еще тысячу сунул, она и вышла. Только не на лестницу, а велела на чердак идти, там у них вроде курилки что-то. Стулья сломанные, столы колченогие, – словно вспоминая в подробностях тот день, не спеша рассказывал Петр Тарасович. – Она не сразу пришла, минут через двадцать. Александра Васильевна ее звали. Старая уже была, но энергичная. Таких битюгов ворочала, о-го-го, – с восхищением заметил он, отвлекаясь.
– Так что она вам рассказала? – нетерпеливо спросила Женя, которой ужасно хотелось успеть на ночной поезд и вернуться в Петербург в понедельник утром. Как там у Володи дела со Стрижелецкой?
– Мне пришлось ей пятерку заплатить, чтобы она хоть что-то сказала, – крякнул Петр Тарасович, отчего припудренные щеки Клавдии Сергеевны вспыхнули нездоровой яркости натуральным румянцем.
– И? – снова поторопила Женя.
– Она сказала, что Дробышевой очень боится, что у той покровители такие высокие, что в ее дела даже главврач не лезет. Делает вид, что ничего не знает, – взглядывая на девушку, рассказывал Петр Тарасович.
– Значит, главврач здесь ни при чем? – удивилась Женя. – А кто именно ей покровительствовал?
– Понятия не имею. Но только мне кажется, что ей заказы давали на органы. Потому что Александра говорила, что у них и обычные операции проходили, а потом вдруг суета какая-то начиналась. Дробышева вдруг начинала больных, которые на диализе, к себе на беседы приглашать, а потом сразу несколько операций проходило, и не все удачные. Но это-то как раз понятно, гарантий в таком деле никто не даст, но все же как-то это странно было. – Петр Тарасович замолчал.
– А что еще она говорила? Где ее сейчас найти, не знаете? – стала тормошить его журналистка.
