Елена Арсеньева - Любимая девушка знахаря
– А ты откуда узнал, что я писательница Дмитриева? – насторожилась Алёна. – Феич проболтался, что ли?
– Феич – вроде моего отца, не зря же они двоюродные братья, – усмехнулся Понтий. – Нет, я тебя узнал. Года два назад был на твоей встрече с читателями в «Дирижабле». Помнишь, была такая встреча?
– Помню. У меня ощущение, что весь город на ней был! – угрюмо ответила Алёна, вспоминая, сколько самого разного народу в самое разное время упомянули при ней о той встрече и сколькими самыми разными приключениями расцветилась из-за этого ее биография[27].
– Я не только в «Дирижабле», но и в Ленинке, и в университете. И вообще, где какая встреча с тобой, я тут как тут. Только ты ведь очень редко соглашаешься выступать...
– Скромна не по годам, – буркнула Алёна. – Знаешь такую народную мудрость: кто умеет писать, тот говорить не мастер. А чего ты на встречи таскаешься, как нанятый? Только не говори, что мои детективы нравятся.
– Ладно, если ты так просишь, не скажу, – покладисто кивнул Понтий. – Но они мне в самом деле нравятся. И фантастика нравилась... Я, можно сказать, вырос на твоей фантастике! Еще совсем мальчишка был...
Темнота и опасности имеют то несомненное преимущество, что заставляют людей забыть о том, сколько лет их разделяет. Фантастику Алёна Дмитриева писала лет этак... в общем давно.
Настроение испортилось. Снова захотелось вытащить из-за пояса «беретту»...
– А еще, – сказал в то мгновение Понтий, и по его голосу Алёна поняла, что он улыбается, – моей любимой книжкой была одна такая... беленькая... со смешным названием – «Как мужик ведьму подкараулил».
Что рассказала бы Маруся Павлова, если бы захотела
Тимка покачнулся, завалился на стену сруба и сполз на землю.
Маруся дико вскрикнула – так, что чуть гортань не порвала криком, – но Митюха на нее даже не оглянулся. Бросился в избу, перескочив через неподвижного Тимку.
Девушка наконец-то нашла в себе силы пошевелиться, метнулась вперед, не понимая, что ее держит, рванулась. И только потом поняла, что все еще зацеплена за сук. Потянула платье, порвав его. Бросилась к Тимке – кровь пузырилась в его простреленной груди.
Маруся зашлась в рыданиях... Оглянулась – Тимкина рубаха, та, на которой рассматривали самородки, все еще валялась на земле. Маруся подняла ее, скомкала, прижала к ране.
– Да брось, – послышался равнодушный голос Митюхи. – Мертв твой Тимка. Вассиана цепкой придушил, а сам сдох от моей пули.
Маруся обратила к нему заплаканные глаза, проморгалась и разглядела, что Митюха держит в одной руке знакомый мешочек, а в другой – ее солдатскую одежду и сапоги, все, в чем она сюда пришла.
– Одевайся. – Он кинул ей штаны и гимнастерку. – Одевайся, и пошли отсюда, а я пока припас соберу. Теперь нам тут делать нечего, теперь мы богатые... – И с усмешкой передразнил Тимку: – «Я – жених с достатком, ты – невеста с приданым...» Слышь, невеста с приданым, замуж за меня пойдешь? Чтоб все по-хорошему, а не просто так на нарах поваляться. В сельсовете распишемся или в городе, а захочешь, так и обвенчаемся по-старому.
Маруся тихо заплакала, поглядев в лицо неминучей судьбе.
– Ладно, – ухмыльнулся Митюха. – Такое твое девичье дело – плакать. Только сейчас недосуг, потерпи пока, потом уж... Переодевайся, говорю.
Маруся торопливо влезла в штаны и гимнастерку, навертела портянки, натянула сапоги, сандалии привычно связала и повесила на плечо. Митюха подошел к ней с вещевым мешком:
– Тут крупа осталась да мука, с собой возьмем. Припас бросать грех, а патроны я по карманам рассовал.
Огляделся, подхватил с земли тетрадку Вассиана. Ветерок ворошил ее страницы, но Митюха заботливо замкнул застежку и, отряхнув с тетрадки землю, вновь обернул ее той же клеенкой, в которую она была завернута прежде.
– Надо прихватить, – буркнул. И сунул тетрадку в мешок с припасами. – Я до смерти сказки люблю, а коли и впрямь истории Софрона тут записаны, то они, знаешь ли, почище всяких сказок будут.
И подтолкнул Марусю к тропе, прикрикнув, когда она попыталась обернуться к срубу:
– Все, пошли, не наше дело.
– А если похоронить их? – заикнулась было Маруся, но Митюха равнодушно отмахнулся:
– Пустое. Было все да ушло, быльем поросло. Забудь!
Сунул руку в мешочек с самородками, пошарил там, вынул перстень со светлым камнем:
– На-ка вот, невеста. Чтоб знала: мое слово твердое!
Маруся, словно на чужой палец, не понимая, что делает и зачем, надела перстень.
Пошли к лесу. Маруся впереди, Митюха позади. Марусе было сначала жутко: казалось, что в спину ей смотрят не только Митюхины неотвязные глаза, но и дуло обреза. А ну как он нарочно наговорил про женитьбу? А ну как по пути раздумает жениться и золотом делиться – да и пальнет меж лопаток, а Маруся и знать не будет, когда смерть поразит ее?
Томимая страшными мыслями, обернулась, но никакого обреза не увидела: Митюха убрал его под свой поношенный, пропотевший пиджак. Там же, в каком-то кармане, был припрятан и мешочек с золотом.
Поймав испуганный Марусин взгляд, Митюха понимающе ощерился и похлопал себя по груди:
– Вот здесь наше добро. У самого сердца!
Они уже миновали рощу и подошли к завалу, при виде которого Марусю озноб пробрал. Стоило представить, что сейчас опять придется пластаться, лезть под ним, как у нее в глазах мутилось. Да, вот таков человек – сколько бы страшного ни оставалось за плечами, боится он только будущего. Два трупа смотрели вслед мертвыми глазами, но куда больше она боялась корявых сучьев, которые могут вцепиться в спину. Впрочем, оно и правильно, наверное: мертвые уже мертвы, не встанут, не догонят, а вот если потянешь за какой сук, весь завал на тебя рухнет...
– Ну, давай, – сказал Митюха. – Ложись на пузо и двигай. Да смотри, задницу не воздымай, а то нацепляешь на себя...
И игриво шлепнул Марусю пониже спины.
«Вот, уже руки распускает, – угрюмо подумала девушка. – Как будто я уже его собственность. Будто он уже мой хозяин...»
Почему-то эта мысль сейчас затмила даже страх зацепиться за какой-нибудь опасный сук. Маруся и не заметила, как одолела завал, как выскользнула из-под него. Выпрямилась, отряхнулась, крикнула:
– Я добралась уже!
– Ну, теперь я полезу, – донесся голос Митюхи, а потом раздалось и его тяжелое дыханье. Вот он уже снова оказался рядом с Марусей, счистил землю с пиджака, глянул одобрительно:
– Молодец ты, девка! Честно скажу, опасался я...
– Чего ты опасался? – невесело спросила Маруся, не имея ни малейшего желания отвечать улыбкой на его улыбку.
– Опасался, что возьмешь ты – и дернешь за опасный сучок, порешишь меня за то, что я миланчика-желанчика твоего сгубил. И правильно сделала, что дождалась меня: во-первых, золото на мне осталось бы, ни крупинки его ты не получила бы, не смогла бы завал разобрать, а во-вторых, бабе мужик нужен, одна она перед жизнью – что лозина перед бурей, всякий ветерок, если не сломает, так согнет. Ну и ни за что не дошла бы ты без меня до деревни, заблудилась бы. А меж тем, тут другая тропа есть, короткая и безопасная. Но ее только Тимка с Вассианом знали, царство им небесное. Знали да мне рассказали. Вот она, тропа эта, ведет по азам. Нужно идти и примечать, на стволы смотреть. Там тропочка из берез прошита меж елок... и на всех березах вырезана буква «аз». Коли углядишь их, за три часа, не более, к околице Падежина выйдешь. Потеряешь – значит, сама потеряешься. Так ты лучше судьбу не пытай, без меня не...
Громыхнуло совсем близко, Митюха покачнулся, оборвал свои слова и издал пронзительный крик.
Громыхнуло снова. Митюха опять покачнулся и тяжело грянулся наземь. Маруся с ужасом увидела, что ноги его покрылись множеством мелких рваных ранок, как будто кровь его вдруг начала вырываться из кожи, прихватывая с собой клочки кожи, мяса и ткани, из которой были сшиты его штаны.
– Что это? Кто это меня? – мучительно вопрошал Митюха, озираясь выкаченными глазами с выступившими на них кровавыми слезами.
– Не оставляй неубитого, Митюха! – раздался сдавленный, хриплый хохоток.
Марусю словно бы тоже прострелило, потому что она узнала и этот хохот, и этот голос, которые могли принадлежать единственному человеку на свете. Тимка! Неужели он жив? Оклемался, перевязал рану своей рубахой, которую милосердно бросила на него Маруся, и пустился в погоню за бывшими подельниками, которые обратились во врагов.
– Не оставляй неубитого! – снова выкрикнул Тимка. – И ты, Маруська, тоже хороша. Ну ничего, вот сейчас я до вас доберусь!
По надсадному его дыханию Маруся поняла, что Тимка лезет под завалом.
– Убьет он нас, – простонал Митюха, пытаясь повернуться и достать из лямки обрез. – И меня, и тебя. Возьми обрез у меня под пиджаком, а как Тимка высунется, ты его в лоб...
– Не успеет она! – раздался задыхающийся голос двужильного Тимки, и его лицо показалось из-под сплетенья ветвей. – Кишка у нее тонка!
