Виталий Гладкий - Змея за пазухой
— Здравствуйте… — Никита сделал вид, что поперхнулся, — его почему-то переклинило от внезапно нахлынувших воспоминаний, и он едва не назвал старушку ее прозвищем. — Э-э… Матильда Ксенофонтовна, — вспомнил Никита не без труда. — Мне бы повидать главного режиссера.
Сарафановна ничуть не удивилась, что незнакомый молодой человек знает ее по имени-отчеству. Все городские сорванцы не раз бывали в детском театре (он и впрямь пользовался большим успехом, даже у взрослых; театру везло на талантливых режиссеров и артистов), и знали цербера в сарафане очень даже хорошо. Однажды, чтобы досадить Сарафановне, детдомовцы — те, кто постарше и кто мог позволить себе купить билет в театр, выучили из «Иоланты» арию Роберта «Кто может сравниться с Матильдой моей…» и начали напевать ее у входа, где на неизменном стуле с высокой спинкой восседала старушка, словно ожившее изваяние. Среди этих «теноров» — точнее, кенарей — был и Никита.
Ария произвела на Сарафановну потрясающий эффект. Вопреки ожиданиям великовозрастных балбесов, она приняла песенные упражнения детдомовцев не за злую шутку, а за признание ее несомненных заслуг на поприще городской театральной жизни. А поскольку обладала потрясающей зрительной памятью, отшлифованной за многие годы службы в театре, то, когда спустя какое-то время Никита и Олег попытались, как обычно, прошмыгнуть в фойе за спинами граждан с билетами, Сарафановна — наверное, впервые в жизни — сделала вид, что не заметила их. Так они потом и ходили в театр, экономя свои скудные сбережения, чтобы потратить на девочек — сводить их в кафе «Арктика», где подавали упоительно вкусное мороженое и клюквенный морс.
— А я вас помню, молодой человек… — Старушка вдруг заулыбалась и погрозила сухим пальцем. — Вы бывший детдомовец. Правда, время здорово изменило ваш внешний облик… но я все же узнала. — Это она сказала не без гордости. — Вы были, насколько мне помнится, большим шалуном.
Никита улыбнулся и ответил:
— Все верно — было, было, да прошло… Зато вы, Матильда Ксенофонтовна, прекрасно выглядите. Годы над вами не властны.
— Будем считать ваши слова комплиментом. Благодарю вас. Но это далеко не так… Впрочем, не будем об этом. Старики часто бывают чересчур болтливы, особенно если ударятся в воспоминания, но я вижу, вы торопитесь, поэтому постойте на входе вместо меня, а я приглашу главного режиссера. Кстати, его зовут Владлен Константинович.
— Большое вам спасибо…
Старушка достаточно бодро просеменила через фойе и исчезла за массивной дверью зрительного зала. Ждать пришлось недолго. Первым выскочил взлохмаченный низкорослый человечек в каком-то немыслимом костюме — желтом пиджаке в светло-коричневых яблоках и бордовых брюках с шитыми на бедрах вензелями, как у провинциального шпрехшталмейстера, который ведет цирковое представление. Вместо галстука на шее у него был повязан цветастый бант, а в нагрудном кармане пиджака торчала большая расческа, которой он, видимо, пользовался очень редко.
— Кто, что?! Вы ко мне? — затараторил он со скоростью пулемета. — Говорите, что надо, только быстро! Быстро, быстро!.. — От нетерпения он прищелкивал пальцами. — У меня репетиция, мил-человек! Генеральная!
— Владлен Константинович, быстро у нас не получится, — спокойно ответил Никита. — Но я отниму у вас не более пяти минут. Нам бы где-то уединиться…
— А, вы оттуда… — Режиссер многозначительно ткнул пальцем в потолок; что он подразумевал под понятием «оттуда», Никита так и не понял, но выяснять не стал, лишь согласно кивнул. — В таком случае милости прошу в мой кабинет. Матильда Ксенофонтовна, объявите труппе перерыв. Небольшой! Пять минут! А то знаю я их… башибузуков. Разбегутся, как мыши.
Кабинет режиссера был весьма просторный, но уютный: громадные кожаные кресла, широкий диван — он явно принадлежал к главным труженикам ТЮЗа, о чем свидетельствовали изрядные вмятины, — красивые гардины, массивный стол красного дерева, под потолком — приличных размеров симпатичная люстра с хрустальными подвесками, новенькое ковровое покрытие… Похоже, театр не бедствовал. Впрочем, это было видно и по интерьеру фойе. Никита хорошо помнил, что раньше оно не блистало красотой и ухоженностью — внешность не соответствовала содержанию.
— Так что вас привело ко мне? — спросил режиссер, усевшись на свой «трон» — кресло-вертушку, в котором он утонул.
Похоже, главный режиссер ТЮЗа страдал комплексом Наполеона и был привержен гигантизму. А еще Владлена Константиновича переполняла самоуверенность в непогрешимости собственных суждений, чему Никита сильно обрадовался, — коротышка в желтом пиджаке даже не подумал потребовать от него хоть какой-то документ, пришлось бы врать и изворачиваться. Для него «оттуда» значило больше, чем официальные бумаги.
— Мне нужны некоторые сведения об одном из ваших артистов, — сказал Никита сухим, официальным тоном и назвал имя.
— Георг? — изумился режиссер. — Он что-то натворил? Не может такого быть! Это очень способный актер — талантливый актер! — и весьма приличный молодой человек. Не пьет, не курит, не волочится… м-м-м… за женщинами, наконец, спортсмен. Исключительно порядочная личность! Вот что угодно мне говорите, но я не поверю. Не поверю!
Последняя фраза была сказана с исключительным апломбом; Никита не считал себя большим театралом (да и не был им), но о великом актере и режиссере Станиславском и его знаменитом «Не верю!» был наслышан. Наверное, Владлен Константинович в этот момент воспарил в заоблачные выси, представив на миг, что он театральный мэтр и его суждения — это истина в последней инстанции.
— Не волнуйтесь, — поспешил успокоить его Никита, — ни в чем предосудительном Георг не замешан.
— Тогда я не понимаю причины вашего визита…
— Все очень просто: нам… — Это слово Никита сказал с нажимом. — Нам нужно кое-что проверить. Вы, наверное, знаете о смерти отца Георга?
— О, это был такой человек… — подкатил под лоб глаза режиссер. — Он много помогал нашему театру. Как теперь будет… трудно сказать. Для нас его смерть просто трагедия. Что вы хотите знать?
— Ничего такого, на что у вас не нашлось бы ответа.
— Я весь внимание.
— Мне бы хотелось выяснить, все ли актеры были заняты в спектаклях?.. — Никита назвал, в каких именно, а также дни и часы, когда они шли. — Или, может, кто-нибудь отсутствовал?
Режиссер возмущенно фыркнул:
— Зачем это вам?! Это наши внутренние проблемы, и мы их решаем вполне успешно.
— Надо, Владлен Константинович, надо! — сурово ответил ему Никита голосом всенародного любимца, студента Шурика из кинофильмов Гайдая.
«Доводы» Никиты показались настолько убедительными, что режиссер даже изменился в лице. Похоже, в советские времена ему приходилось встречаться с представителями «конторы глубокого бурения», как тогда втихомолку именовали КГБ, и эти встречи оставили в его памяти неизгладимый след. Видимо, он считал, что и Никита представляет эту «контору», которая поменяла вывеску, но не свою суть.
— Да-да, конечно, конечно… — заторопился Владлен Константинович и начал с лихорадочной быстротой что-то искать в ящиках стола. — У меня все записано… Вот! — Он положил на стол толстую конторскую книгу. — Тэ-экс, посмотрим… — Режиссер полистал страницы и с торжественным видом подсунул книгу поближе к Никите. — Прошу убедиться. Здесь перечень исполнителей и оценки, которые я обычно выставляю актерам по окончании спектакля. Объясняю — от оценок зависят премиальные. Судя по записям, труппа была в полном составе, ни больных, ни отсутствующих по каким-либо иным причинам. Впрочем, я на память не жалуюсь и могу это подтвердить с полной ответственностью.
— А у вас нет второго состава? Ведь на главные роли, насколько мне известно, обычно готовят двух человек. Мало ли что может случиться с ведущим актером…
— Да, это так. Тем не менее в эти дни играл основной состав. По крайней мере, в «Сказе о Даниле-мастере» — точно. Это наша новая постановка, так что, сами понимаете, играли только лучшие.
— И все же, посмотрите… — Никита подсунул режиссеру листок из блокнота, на который он списал из афиш несколько фамилий актеров-мужчин, в том числе и Георга. — Все они были заняты в спектаклях или нет?
Режиссер некоторое время поизучал каракули Никиты (больше из вежливости, нежели по необходимости) и твердо ответил:
— Все.
Никита поднялся.
— Не буду вас больше задерживать, — сказал он официальным тоном. — Благодарю за сотрудничество. До свидания. — И вышел.
Сарафановна сидела на своем «троне» в стеклянной будочке сбоку от входной двери и наблюдала за ними не по-стариковски живыми глазами. Как он не заметил ее, когда вошел? Наверное, она куда-то на минутку отлучилась.
