Анна Малышева - Саломея
– Кира? – негромко окликнула девушку Елена.
Та шевельнула плечом, потом, опираясь на локоть, приподнялась, показав опухшее от слез лицо, наполовину завешенное растрепанными черными волосами.
– Что вам? – грубо спросила она. У женщины создалось впечатление, что Кира ее не узнает.
– Я пришла… – еще более нерешительно продолжала Елена.
– Пришли, ну и ладно! – Сев на постели, девушка на миг спрятала лицо в ладонях и тут же отняла их, несколько раз тряхнув головой, будто пытаясь проснуться. – Идите к столу, там тетя Наташа распоряжается.
Имя тетки она произнесла с такой ненавистью, что Елена вздрогнула. Переборов растерянность, она подошла к кровати и, не спрашивая разрешения, присела в ногах. Девушка исподлобья взглянула на нее, но ничего не сказала.
– А вы почему не за столом? – после тягостной паузы спросила Елена.
– Меня выгнали, – буркнула Кира.
– Кто?! Как вас могли…
– Ну да, меня, его дочь, выгнали, как паршивую собачонку, за то, что я сказала правду всем в глаза! – выпалила девушка. Ее миловидное лицо часто искажали судороги, было похоже, что она борется с подступающими рыданиями. – А они льстят друг другу… Пока сидят рядом, все святые, все замечательные! А потом расползаются по углам и шепчутся, прыскают ядом! Моя бы воля – я бы всех в две минуты отсюда выкинула! Но я здесь не могу распоряжаться, как же! Я – никто, соплячка, грубиянка, даже не дочь ему!
– Вы единственная наследница профессора, – возразила Елена, – и вы его дочь, что бы там ни говорили! Вы можете выразить свою волю… Но мне кажется, не стоит разгонять людей, пришедших на поминки. Вас за это осудят! А они все равно не задержатся, скоро уйдут…
– Я никогда не могу рассчитать, как себя вести, – помолчав, призналась Кира. – Порю горячку, потом жалею, да поздно!
Прерывисто вздохнув, она проглотила слезы и заговорила горячо, доверительно, совсем как прежде:
– На кладбище эта мегера испачкала юбку глиной, а когда приехала домой, надела мамино платье! Оно на ней сидит, как на корове седло, у мамы была красивая фигура, а у этой, сами видите, ни сзади, ни спереди! Ну, я схватила со стола графин, и….
Девушка красноречиво взмахнула рукой.
– Ужас! – воскликнула Елена. – Вы в нее попали?!
– Нет! – с сожалением ответила та и вдруг рассмеялась, негромко, истерично. – Она увернулась!
– А потом вы спрятались здесь, обдирали плакаты и плакали, потому что никто не пришел вас утешить… – тихо, будто про себя, проговорила женщина и, повысив голос, решительно добавила: – Вам нужно немедленно вернуться за стол!
– Что?! – недоверчиво воскликнула Кира, прижав ладони к груди. – Вы это серьезно?! Мне вернуться туда, к ним?! Выпивать и закусывать, как ни в чем не бывало?!
– Вот именно, – твердо повторила Елена, дивясь своей уверенности. – Неужели вы не понимаете, что играете на руку тем, кто хочет видеть в вас неуравновешенную психопатку? Вы сами себе вредите!
С минуту девушка молчала. Потом, откинув волосы со лба, внимательно посмотрела на Елену. Женщина выдержала этот взгляд. Глубоко вздохнув, Кира спустила ноги с кровати.
– Хорошо. Я пойду, – обреченно произнесла она и тут же оглянулась, ища поддержки: – А вы?
– И я с вами. Мне нужно увидеть Михаила.
– Он там, с тетей Наташей. Удивительно, как они поладили! – Девушка неприязненно скривила губы. – Раньше едва здоровались, а теперь – как родные. Даже смотреть противно!
– А вы не смотрите!
Они поднялись с постели одновременно, и пружины матраца протестующе взвизгнули. Кира взглянула на кровать с печальной улыбкой:
– Давно я этого звука не слышала! И вообще, как давно все было! – Oна указала на обрывки плакатов, валявшиеся на полу. Подойдя к окну, плотно прижала створку и повернула ручку. Комната совсем выстыла, день был хотя и солнечный, но прохладный, и Кира дрожала в тонком, поношенном свитерке, обтягивавшем ее худые плечи. Сама она холода как будто не замечала, потому что, никуда не торопясь, задумчиво проговорила:
– Когда я тут жила, мне хотелось только одного – уйти отсюда навсегда! А теперь как будто жалко чего-то.
– Скажите, вас сюда одну отпустили? – Не видя рядом с Кирой обещанного следователем сопровождающего, Елена начинала недоумевать все сильнее, но девушка со слабой усмешкой пояснила:
– Этот, из милиции, остался за столом. Я сказала, что приду, когда успокоюсь. Наверное, подслушивает пьяные разговоры… Смешной такой, молодой, сердитый. Знаете, с тех пор, как меня подозревают в убийстве, я на себе такие странные взгляды ловлю! Будто все хотят спросить о чем-то, а не решаются. И шарят глазами по всему телу… Кровь, что ли, хотят на мне увидеть?
Ее голос повысился и угрожающе зазвенел. Предвидя близкую истерику, Елена взяла девушку за руку и крепко сжала ее пальцы. Тихо охнув, Кира высвободила руку, ее взгляд снова стал ясным и серьезным.
– А вот вы – не такая! – сказала она, глядя в лицо женщине. – Сколько вам лет?
– Тридцать два, – немного удивившись, ответила та.
– Маме едва исполнилось тридцать три, когда она умерла. И хотя вы совсем на нее не похожи, я почему-то думаю о ней, когда смотрю на вас. Это глупо, да?
– Не знаю. Наверное, не очень, – дрогнувшим голосом ответила женщина. – Идемте к столу!
И Кира доверчивым, детским жестом протянула ей руку, словно соглашалась идти, куда бы ее ни позвали. Ведя девушку по коридору в сторону столовой, Елена пыталась придумать слова, которыми встретит Михаила, и нащупывала свободной рукой ключ в кармане куртки. На этот раз она положила его поближе, чтобы не забыть.
Глава 12
Их появление прошло незамеченным, обернулись лишь те, кому пришлось потесниться, давая им место. Прочие гости смотрели на другой конец стола, где разглагольствовал подвыпивший Исай Саввич. Его маленькое потное лицо блестело в свете люстры, галстук съехал набок, из нагрудного кармана пиджака выпадал изжеванный платок, которым оратор явно неоднократно успел воспользоваться. Его приятельница сидела рядом с каменно-неподвижным лицом, мерно постукивая лезвием ножа по краю тарелки, в такт и не в такт его словам. Исай Саввич вдохновенно вещал:
– И хотя Вадим Юрьевич вел напряженнейшую научную работу по обе стороны Атлантики, так сказать, он не забывал о том, что долг каждого крупного ученого – вырастить и воспитать себе смену, передать, так сказать, эстафету познания другому поколению…
– Ну, поехал! – громко и со скукой произнесла дама, бросая нож на скатерть и оскорбительно потягиваясь.
– Позвольте, Анна Петровна, – ощетинился старичок, – что я сказал такого, почему вы так меня комментируете?!
– Да потому что никому не интересно, что вы там говорите, – все так же громко и абсолютно бесстрастно ответила та. – Ей-богу, зря сотрясаете воздух.
– Ну, уж это… – Исай Саввич растерянно обвел взглядом присутствующих, будто предлагая им разделить свое возмущение.
– Все мы знали Вадима Юрьевича, и в частности, знали, как он относился к таким славословиям. – Дама говорила категорично, будто не рассчитывала услышать возражения, и в самом деле никто ей не возражал. – Он их ни во что не ставил и часто признавался, что чем больше комплиментов в свой адрес слышит, тем большую зависть за ними различает.
– Когда это он так говорил? – не выдержал кто-то.
– Ох, ну вы-то, вы-то молчите! – отрезала дама.
Присмотревшись к ней, Елена обнаружила, что та успела изрядно опьянеть за короткое время, которое прошло после памятного разговора в спальне. Лицо Анны Петровны еще сильнее раскраснелось, а голос звучал так оглушительно, что сидевшие рядом испуганно отодвигались:
– Подхалимы, сплетники, любители присвоить чужой успех! Вот кто окружал Вадима Юрьевича в последние годы жизни. А уж никак не достойная смена, о которой нам пытался поведать Исай Саввич. Представьте, когда мне передали, что его убили, едва он успел вернуться из последней поездки, я даже не удивилась! За то время, что он отсутствовал, на нашей кафедре была успешно защищена диссертация на тему, которую Коломенцев единолично разрабатывал последние годы и ни с кем, подчеркиваю – ни с единой душой, – результатами не делился! Все знали, что это плагиат чистой воды, и все молчали, все голосовали «за» на защите, потому что заму по науке нужно было пропихнуть в кандидаты своего племянника, который в геологии не смыслит ни уха, простите, ни свиного рыла!
– Ложь! – истерично и одиноко прокричал тонкий женский голос, и его тут же накрыла возмущенная волна восклицаний:
– Безобразие!
– Клевета!
– Что вы себе позволяете, Анна Петровна?!
– А если вы знали, что это плагиат, что же молчали на защите?! – снова взвился к потолку тонкий женский голос.
– Да как будто это первый случай! – в сердцах ответила Анна Петровна и, налив полную рюмку водки, порывисто опрокинула ее в рот.
– Да она пьяна! – догадался вдруг Исай Саввич, до этого слушавший свою приятельницу с болезненно искаженным, посиневшим лицом. – Вы пьяны, голубушка, и устали, только и всего!
