Ирина Мельникова - Агент сыскной полиции

Он молча принес из гостиной стакан воды. Женщина благодарно улыбнулась и медленными глотками опорожнила стакан. После этого глаза ее несколько ожили, и она уже с большим интересом стала наблюдать, как Алексей натягивает сюртук, а следом — шляпу.

— Не уходи, — попросила она вдруг хрипловатым шепотом, — ты ведь хотел остаться со мной… — Она вскочила с кровати и, как была, голышом подскочила к Алексею, обхватила за шею и стала покрывать поцелуями его лицо, не переставая шептать:

— Ты ведь говорил, что готов на что угодно…

— Да, я готов на что угодно ради тебя, — произнес он строго и попытался разнять ее руки. Но Завадская вцепилась в него мертвой хваткой, и его попытки не увенчались успехом.

Ее голова прижалась к его груди, и Алексей вдруг разглядел, что волосы у самых корней у нее совершенно седые. И эта едва наметившаяся светлая полоска, особо заметная на проборе, заставила его сердце невольно сжаться. Эта женщина нисколько не лукавила, когда говорила, что готова идти на плаху за высокие идеалы. И седые волосы, которые она вынужденно красила в рыжий цвет, сказали ему гораздо больше, чем все ее уверения в непоколебимости взглядов и верности идеям борьбы за счастливое будущее.

«Фанатичка! — вспомнились вдруг ему слова дядьки. — Такие ни перед чем не остановятся!..» И он почти нежно обнял ее за плечи и попросил:

— Расскажи, как тебе удалось бежать с каторги?

— С каторги? — Она подняла голову и снизу вверх посмотрела ему в глаза. — Я не могу рассказать тебе в подробностях, потому что тогда я выдам верных нам людей. Но одно скажу. Тебя удивили седые волосы? Тебе не понравилось, как я выгляжу? А ведь мне всего двадцать семь… — Завадская сдернула одеяло с кровати и закуталась в него. Затем с вызовом посмотрела на Алексея. — Мне б хотелось увидеть, милый мальчик с пухлыми щечками, как бы ты выглядел, пролежав сутки под покойником в холодном сарае, а потом стражник разбил бы голову мертвеца молотком, и холодные мозги брызнули бы тебе на лицо… А ты должен при этом лежать неподвижно, иначе все пропало…

Стоит пошевелиться, вздрогнуть, громко перевести дыхание, и все — считай, ты тоже мертвец. И если тебя не сгноят в карцере, то отправят на свинцовые рудники, откуда обратной дороги нет…

— Зачем они разбивают голову, — поразился Алексей, — боятся, что покойный воскреснет?

— Нет, просто были случаи, когда пытались сойти за мертвого и бежать подобным образом с каторги.

Кладбище находится вне острога, в версте от поселения, но побег не удался, потому что один из покойников не выдержал и чихнул в гробу… Возчики, которые везли гробы на кладбище, поначалу разбежались по кустам со страху, а потом самый ушлый сообщил начальнику тюрьмы, тот прислал казаков из охраны… — Завадская махнула рукой. — Дальше неинтересно…

— Почему же? Мне как раз очень интересно! — Алексей взял ее ладонь и прижал к своей щеке. — У тебя страшно холодные руки.

— Да, — ответила она тихо, — я очень волнуюсь.

Наш побег, я уверена, не раскрыт до сих пор, но более двадцати товарищей томятся в карцере и ждут отправки на свинцовые рудники. Если мы их не спасем, в начале июля их отправят за Вилюй… А там — смерть…

Алеша, — она жалобно посмотрела на него, — это наши лучшие товарищи. Смелые, надежные… Жандармы выследили нас, разгромили сначала петербургскую, затем московскую, в конце концов добрались до киевской организации. Пять человек повесили, остальных бросили в Шлиссельбург, в Петропавловку, после по этапу отправили в Тару… А там болота, вечная сырость, ночью — холодно, комары заедают. Днем и того хуже — жара несусветная и от мошки никакого спасения. Одежда ей не преграда, слишком мелкая дрянь, везде пролезет. Все тело в расчесах, язвах, коростах, лицо распухает… Люди гниют заживо… — Завадская как-то странно всхлипнула и закашлялась, прижав ладонь ко рту. Алексей быстро подал ей носовой платок, и она ответила ему благодарным взглядом. Кашляла она долго, с надрывом, все ее худое тело сотрясалось, и кашель был сиплый с подсвистом.

Наконец она отняла платок ото рта, быстро взглянула на него и, скомкав, затолкала под подушку. И произнесла уже более спокойно, только теперь не смотрела в глаза Алексею, а возле губ залегла резкая складка:

— Одну из политических каторжан. Веру Покровскую, начальник тюрьмы велел высечь розгами. Она обварила кипятком казака из конвойной команды. Эта скотина обозвал ее грязными словами… Веру высекли, а она не выдержала унижения, повесилась… Наши товарищи взбунтовались. Бунт, конечно же, в одночасье подавили. Казаки нескольких человек забили нагайками, двоих застрелили, а остальные дожидаются, когда Вилюй после наводнения войдет в берега, тогда их отправят на свинцовые рудники…

— Я все понял! — Алексей слегка подтолкнул ее в спину. — Иди оденься, а после поговорим более обстоятельно. Возможно, я смогу тебе помочь, но пока не представляю, каким образом.

Завадская вернулась быстро, словно боялась, что он передумает. Слегка прикрутив фитиль лампы, она бросила беглый взгляд на настенные часы и опустилась на кожаный диван с высокой спинкой, которую по диагонали пересекала вышитая гладью салфетка.

Алексей сел в кресло, положил ногу на ногу и принял скучающий вид, словно не шел уже третий час ночи, а его не слишком интересовало, что произойдет дальше.

Завадская повела плечами и, отыскав глазами брошенную на стул пуховую шаль, попросила ее подать.

Алексей молча выполнил просьбу и вновь занял прежнюю позицию все с тем же выражением скуки на лице.

Затем сложил пальцы щепотью и, выставив их на свет, принялся рассматривать ногти. Этот прием он заимствовал у Вавилова, и знал, что он действует безошибочно. Никого не оставляет равнодушным демонстративное молчание и разглядывание ногтей с самым глубокомысленным видом. Это первейшее средство довести человека до белого каления и вынудить его сказать порой даже то, о чем он ни сном ни духом не помышлял сказать.

Завадская сжала ладони и гневно сдвинула брови, но заговорила вполне спокойно:

— Алексей, жизнь приучила меня быть осмотрительной и осторожной. Но вам я верю, хотя вы всячески пытаетесь вывести меня из себя. Возможно, вы мстите мне за то, что я пришла к вам в спальню? Но поймите, это было выше моих сил. И это не мгновенный порыв, который заволакивает мозг и лишает нас способности мыслить здраво. Нет, здесь другое… Я сама не пойму, что со мной происходит… — Она закрыла лицо руками и прошептала:

— Мне казалось, что я умру, если через секунду не поцелую вас.

— О чем вы говорите, о какой мести? — Алексей прекратил изучать собственные ногти и перевел взор на Завадскую. — Какой мужчина не мечтает о подобной мести со стороны красивой женщины? Я и подумать не смел, что вы обратите на меня внимание! — Он встал с кресла и пересел на диван рядом с Завадской. Взял ее руки в свои, теперь от них пахло лавандовой водой, и принялся покрывать их поцелуями. — Если вы позволите, я последую за вами хоть на край света. Вы только прикажите, я все исполню, лишь бы вы поверили, что я не бросаюсь словами. Ведь я не помышляю своей жизни без вас с того момента, когда вы попросили меня проводить вас до дома…

— Хорошо, Алеша. — Завадская мягко отстранилась, и он вновь поймал ее торопливый взгляд, брошенный на часы. — Вы сможете доказать это на деле, хотя я понимаю, ваша служба может послужить препятствием для выполнения моей просьбы.

— К черту службу! — воскликнул Алексей и привлек ее к себе за запястья. — Говорите, что я должен делать! Я готов на все, чтобы доказать вам свою преданность.

— Не горячитесь, мой друг. — Она легонько щелкнула его по носу. — Задание пустячное, но, если его удастся выполнить, вам придется покинуть не только службу, но и вовсе уехать из Североеланска. И, возможно, даже на некоторое время уйти в подполье?

— В подполье?

— Да, на нелегальное положение. Жить под чужим именем, по чужому паспорту. Скрываться, менять квартиры, переезжать из города в город. Даже ваша матушка не должна будет знать, где вы находитесь. Поверьте, это не каждый выдержит.

— Это настолько противозаконно?

— Поймите, Алеша, я вас еще раз предупреждаю, борьба против существующего режима всегда противозаконна для тех, кто эти законы пишет. У нас свои законы, и мы их свято соблюдаем. Если вы готовы жить по нашим законам, мы примем вас с распростертыми объятиями. Но учтите, мы тоже не прощаем тех, кто по какой-то причине их нарушает. И жестоко подобных отступников наказываем, особенно за предательство и трусость. Ведь одно без другого не бывает.

— Я все понял. Не надо мне дальше объяснять. — Алексей выпрямился в кресле и строго посмотрел на Завадскую. — Я принял решение и не отступлюсь от своего слова ни в коем случае. Я с вами, Александра, если вы склонны мне поверить. И я готов выполнить все, что потребуется, даже уйти в подполье. Но предупреждаю, я это делаю не ради ваших идеалов, а ради вас самой. Я хочу быть рядом с вами. И мне кажется, что я тоже вам не безразличен, если вы решились… — Он многозначительно посмотрел на нее.