Золото «Черного принца» - Ольга Баскова
Нехорошее предчувствие сжало сердце:
– А что с моей сестрой Валей?
– Она в садике. Сейчас ты сбегаешь за ней и будешь собираться. Вы уезжаете отсюда.
Нонна, словно не слыша, повторяла:
– Я хочу знать, где мои родители.
Незнакомец усмехнулся:
– Твои родители – враги народа. Лучше тебе ничего о них не знать.
– Это неправда!
Закрыв лицо руками, девочка громко заплакала. Не обращая никакого внимания на слезы, мужчина подошел к ней и, взяв за плечи, подтолкнул к двери:
– Быстро беги за сестрой.
Вытирая глаза, Нонна помчалась в садик. В тот же день их с Валей увезли сначала в севастопольский приемник-распределитель НКВД, а через месяц вместе с десятками других детей репрессированных руководителей города и флота направили в детский дом Волчанска.
Глава 19
Сибирь. Лагерь, 1938 год
Туз сидел на нарах и жевал пайку хлеба, любезно предоставленную ему новичком. Вот уже неделю он, исполняя просьбу НКВД, всячески издевался над Михаилом Андреевичем, провоцируя скандалы во время работы, прогулок и на пути в столовую.
Во время первого столкновения политический попробовал постоять за себя, однако это ему не удалось. Глухарь уже забыл причину, по которой ни с того ни с сего привязался к Шаткину, а тот, попытавшись дать отпор, был сбит с ног свитой Туза. Уголовники накинулись на беднягу и непременно забили бы его до смерти. Организовавший все это Туз вовремя остановил приятелей. Приказа о лишении жизни он не получал. К тому же из мертвеца не выудишь никакой информации.
После первой драки Михаилу Андреевичу сделалось так плохо, что сам начальник лагеря провел его в санчасть, где тюремный врач, тоже из политических, велел ему полежать не менее двух дней.
В тот же вечер Глухаря навестил Кононенко.
– Идиот! Если он сдохнет, не открыв тайны, я тебя сгною. Чтобы больше такого не было!
Слово «тайна» почему-то крепко засело в мозгу уголовника. Чутье охотника подсказало: она не имеет ничего общего с заговорами. Здесь нечто большее, возможно, при удачном раскладе найдется, чем поживиться, и ему.
Вот почему сейчас вор в законе жевал хлеб и напряженно думал, как поступить дальше, чтобы первым узнать то, что хочет знать НКВД.
Немного поразмыслив, он решил продолжать истязания.
«Интересно, как он поведет себя? Сколько выдержит?» – подумал уголовник.
Он не предполагал, что такие же вопросы задает себе и Михаил Андреевич, ощупывая спрятанный под матрасом твердый предмет – заточку, выменянную у зэка на порцию рыбной бурды. Он твердо решил: как только станет невмоготу терпеть физическую боль, он покончит с собой. Но прежде надо было переговорить с женой или написать ей письмо. Михаил не хотел уходить из жизни, не сообщив ей нечто важное.
Когда конвойный повел его к приехавшему следователю, бывший эпроновец даже обрадовался. Может быть, увидев, как ему трудно, сотрудник НКВД сделает наконец вывод: ни о каком золоте Шаткин и ведать не ведает.
Однако прибывший по его душу Викторов не думал сдавать позиции. С удовлетворением оглядев заключенного с головы до ног, он усмехнулся:
– Продолжаете упорствовать?
Не дожидаясь разрешения, Михаил Андреевич устало опустился на табурет.
– Если вы о том же, товарищ следователь, мы зря потеряем время. Насколько я знаю, из Севастополя путь неблизкий…
Анатолий еле сдержался, чтобы не ударить этого упрямца. Блеск золота ослеплял.
– Мне больно смотреть, как вы калечите свою судьбу и судьбу своих родных.
