Смерть и круассаны - Йен Мур
— Ты не возражаешь? — И она умолкла. — Благодарю. Вероятно, сигналы, которые вы отправляли мафии, не сопровождались последующей отправкой… чего там… вина?
— Да, дешевого вина, на которое потом клеили этикетки дорогих марок. Старый трюк. — Он предупреждающе взглянул на Валери. — Ты бы, без сомнений, дошел до этого, Ричард.
Он не обратил на нее внимания.
— Риззоли видят, как Мелвил отправляет конверт, и начинают подозревать Граншо в обмишуливании.
— Обмишуливание? Что это значит?
— Надувательство, афера. Сицилийских заказчиков ставят в известность, и они устанавливают награду за голову мсье Граншо. Мсье Граншо или кто-то, похожий на мсье Граншо, начинает появляться в разных публичных местах, а затем разыгрывает свою смерть. Кровавые отпечатки, разбитые очки и так далее. Но теперь он и правда мертв, а вы все хотите первыми найти доказательства, чтобы сорвать куш!
— Отлично, Ричард, браво!
— И ты даже не собираешься этого отрицать! — Он застыл в позе победителя.
— Нет. А должна?
— Тебе все равно, кто его убил? Мне — нет. Ведь его могла убить ты!
— О, не глупи, Ричард. Если бы это сделала я, у меня уже были бы доказательства.
Его пьедестал победителя пошатнулся.
— Черт, точно! Прости.
— Полиция полагает, что его убил Шарль Полин.
Это замечание сделала мадам Таблье, всем своим видом показывая, как она относится к полицейским и их предположениям.
— Шарль Полин? Этот дряхлый городской пьяница, серьезно?
— Да. Я недавно разговаривала по телефону с мадам Полин. Они давным-давно развелись, но она остается ему самым близким человеком. Некоторое время назад он пропал, как с ним это частенько бывало. Наверняка ушел в запой. И теперь полиция считает, что это сделал он.
— Но почему?
Даже у Валери не было на это ответа.
— Они старинные друзья, воевали вместе. Решили, что Полин завидовал. Я на это не куплюсь. Граншо присматривал за Шарлем Полином, подкидывал ему то деньжат, то кое-какую одежду со своего плеча. Они дружили. Полин этого не делал.
— Это правда, — подтвердила Мари, — мсье отдавал кучу старой одежды мсье Полину, когда они виделись. Тот, бедняга, всегда выглядел так, словно спит под забором.
— Так он обычно и спал там, где упадет! — Мадам Таблье не проявила ни капли сочувствия.
— Ладно. — Ричард почувствовал, что теряет ведущую роль в этом разговоре, и ему захотелось еще немного погреться в лучах славы. — Помимо этого вы, — тут он указал на Мари и Мелвила, — решили вломиться в мой дом, видимо, решив, что у нас есть доказательства.
И снова эта парочка уперлась глазами в пол.
— Телефон, пистолет… — перечислила Валери.
— Телефон и пистолет! — ненужно повторил Ричард.
— Разбитые очки, окровавленные обои.
— Разбитые очки и окровавленные обои!
— И отрезанная рука, — тихо добавила Мари.
— И отрезанная рука! — уверенно повторил Ричард. — Так, стоп! Что еще за отрезанная рука?
Глава двадцать восьмая
С момента кончины Авы Гарднер, за которую он затаил нешуточную обиду, Ричард стал еще внимательнее к оставшимся курам. Проверял их при любом удобном случае, чтобы убедиться, что и Лана Тернер, и Джоан Кроуфорд все еще на месте. Он подумывал о том, чтобы заменить Аву, но понял, что еще очень рано, это почти неуважение. Ведь ее смерть по-прежнему оставалась неотмщенной. «Но разве в этом все дело? — думал он, рассеянно швыряя зерно в сторону двух уцелевших куриц. — Речь о мести? Именно поэтому я во все это влез?»
Он тяжело вздохнул. Признаться, и он осознавал всю трагичность этой правды, да, дело действительно было в мести за Аву Гарднер, курицу. В некотором роде она олицетворяла его и то, кем он являлся. К тому же птица ведь была просто бедной беззащитной курочкой, господи боже, за что ее так? Однако тут было кое-что еще, и он всю ночь размышлял над этим. И, наполовину осушив бутылку дешевого местного вина, пришел к выводу, что в среднем возрасте как раз и ищут равновесия. Равновесия между тем, что делать нужно, и тем, чего хочется, и в его жизни слишком долго был перекос в пользу «нужно», а не «хочется». А всю эту неделю, следовало признать, в основном благодаря Валери, все происходило совсем наоборот. Он отчетливо помнил, как, проснувшись однажды утром, всего-то на прошлой неделе, с тоской понял, что самым ожидаемым событием предстоящего дня станет его привычный послеобеденный сон. Тогда он влачил жалкое существование, а сейчас живет полной жизнью.
К тому же он сам себе удивлялся: внешне производил полное впечатление человека, вырванного из привычного мира, захваченного стихией по имени Валери, участвующего в принятии решений не больше Паспарту, а если быть до конца честным, то еще и меньше. Но, очевидно, все это захватило его больше, чем он сознавал, поэтому вчерашним детальным разбором текущей ситуации ему удалось поразить всех, в том числе самого себя.
Но что дальше? Каким должен быть следующий шаг? Один человек был мертв, а второй — по общему мнению, незаслуженно в этом обвинен. Ричард знал Шарля Полина: несмотря на аристократичное имя, тот был жалким, безобидным созданием. Городской пьянчужка, никому не причинявший зла, человек, съехавший с катушек под давлением обстоятельств, он вызывал лишь жалость у окружающих. Образ жестокого, мстительного убийцы никак не вязался у Ричарда с человеком, которого он знал, того самого, что едва на ногах держался уже к обедне в местной церкви. Но все же убийца существовал, как и два миллиона евро, ожидающие того, кто заявит о выполнении заказа или представит доказательства этого: к примеру, руку, — но даже одна мысль об этом вызывала у него дрожь.
Без сомнения, вся эта история была просто омерзительна, и он печально покачал головой, размышляя о том, во что превратился мир под влиянием человечества. Но, пусть даже мир с бешеной скоростью летел в тартарары, он сам, грубо говоря, как никогда наслаждался жизнью.
— Твои куры растолстеют, если ты не прекратишь их перекармливать. — Валери снова неслышно возникла у него за спиной. — Это же не гуси; фуа-гра[77] из них не получится.
— Даже если бы и получился, есть его я не стал бы, — ответил он резковато.
— Ты все еще сердишься на меня, Ричард?
Ну серьезно, что не так с француженками? Ни вступления, ни разогрева, ни самого простенького предупреждающего удара, сразу хук слева — и готово.
Он со вздохом кинул курам последнюю горсть зерна.
— Нет, — признался устало, — я на тебя не сержусь. Думаю, ты могла бы быть со мной чуточку откровеннее, но нет, не сержусь.
— Я думала, ты теперь не слишком-то жалуешь честность.
— Ха! Полагаю, тут
