Анатол Имерманис - Гамбургский оракул
- Что там такое? - глухо спросил Мун. - Что-нибудь о Баллине?
- Угадали! Слушайте! "Не удержался, проговорился на радостях Дитеру. Он сказал, что я напрасно предаюсь оптимистическим иллюзиям. По его мнению, мой испанский врач просто шарлатан. Дитер утверждает, что на рекомендованного им в свое время мюнхенского специалиста можно абсолютно положиться - до сих пор профессор Литке ни разу не ошибался, предсказывая неизлечимым пациентам максимальный срок, на который они могут рассчитывать. Я притворился, будто поверил ему. Сегодня же надо немедленно покончить с идиотской детективной игрой. Звонил Клайну. Не было дома. Обязательно позвонить еще раз".
- Все ясно! - Мун встал.
- Подождите. Осталась одна последняя запись. Вчерашнее число! "Перечел в третий раз "Заговор генералов". Воистину документальная книга. Но обилие достовернейших фактов не является оправданием для неправильного цитирования стихов, а тем более гётевских. Для писателя, - а ведь Дитер считает себя таковым, - это не простительно. Я знаю всего Гёте наизусть, но если бы не знал, скорее перелистал бы все его двадцать томов от корки до корки, чем позволил бы себе неправильно цитировать его". Все, дальше - белая бумага! Енсен захлопнул тетрадь. - Посмотрим, какую песенку запоет Боденштерн, когда я предъявлю ему это существенное дополнение к предсмертному письму самоубийцы.
- Я лично смог бы вполне обойтись без этого дополнения, - проворчал Мун. - Стихотворение говорило само за себя... - Он повернулся к Ловизе и только теперь заметил, что она спит. - Проснитесь! - сказал он тихо.
- Что такое? - Она испуганно раскрыла глаза. - Я спала? - Она окинула удивленным взглядом пустую комнату. - Унесли? Все? А рукописи?
- На подоконнике.
Ловиза облегченно вздохнула, протерла глаза, потом виновато объяснила:
- Простите... Прошлую ночь я тоже не спала... Я так боялась... Надеялась до самого последнего момента... Бывают же чудеса!.. Только что я видела во сне Магнуса... живого... он подшучивал надо мной... Сказал, что вовсе не умирал, что все это мне только приснилось, что будет еще долго-долго жить...
- Это могло быть правдой! Именно поэтому его убили. - Мун посмотрел на голубое небо, потом перевел взгляд на картину. - Скажите, Енсен, вы ведь разбираетесь в живописи... можно сделать копию, ничем не отличимую от настоящей?
Енсен молча покачал головой.
- Но в Нью-Йоркском музее висит Рембрандт, о который все эксперты сломали себе зубы. А он все-таки фальшивый.
- Секрет старых мастеров - в блестящей технике, в особых красках. объяснил Енсен. - Такой секрет можно, в конце концов, раскрыть и повторить. Скопировать душу, характер нельзя. Разве можно повторить Магнуса Мэнкупа? Мне кажется, именно этим ему был так близок этот живущий в изгнании немец. Он как бы второй Мэнкуп, только вместо пера пишет кистью - та же высекающая искры черная желчь, из которой рождается великая непримиримость ко злу.
- Жаль! Мне так хотелось иметь копию. - Мун повернулся к Ловизе и жестко сказал: - Адрес Баллина! Быстро!
ДИТЕР БАЛЛИН
Гуманный принцип правосудия: "Лучше
освободить десятерых виновных, чем
осудить одного невиновного" - применяется
и у нас. К сожалению, лишь по отношению к
тем, кто в свое время придерживался
совершенно противоположного принципа.
Магнус Мэнкуп
Баллин жил сравнительно близко, и Мун был рад, что дал себя уговорить пойти пешком. Умение почти полностью выключаться между двумя напряженными раундами помогло ему и сейчас. Он довольно прищурился от яркого солнца и рассеянно слушал Енсена.
- Классический двойной мотив. - Енсен любил порассуждать на ходу. - С одной стороны, десять тысяч были нужны, чтобы отделаться от вымогателя, с другой стороны, если бы Баллин не смог заплатить, Мэнкуп узнал бы всю его подноготную. Так или иначе, у него был только один выход - убить!
Зелени было не так уж много, но после мэнкуповской квартиры Муну казалось, что он дышит чистым кислородом. Дело было вовсе не в табачном дыме, Мун даже не замечал его, не в квартирной затхлости. Просто там даже при распахнутых повсюду окнах, при сплошном сквозняке, устроенном грузчиками, все еще сильнее всех других запахов было тяжелое дыхание смерти. А здесь кипела жизнь - люди, автомобили, дома, наполненные суетливым сердцебиением повседневных дел.
Но чем ближе к центру, тем заметнее становилось, что этот августовский день, освежаемый порывами увлажненного Эльбой ветерка, обещает быть жарким. В переносном смысле, а местами в самом прямом. Об этом раньше других примет говорили стенды газетных продавцов.
Один валялся опрокинутый, полицейский подбирал разметавшиеся по пыльной мостовой шуршащие пачки. Чуть подальше они увидели пылающий на обочине костер. Прохожие, кто просто из любопытства, кто с довольной усмешкой, глазели на вылетавшие из пламени обгоревшие, покрытые типографским шрифтом бумажные хлопья. Одна страница целиком взвилась вверх и, мгновенно охваченная огнем, рассыпалась на глазах. Мун успел заметить знакомую фотографию - лицо Мэнкупа за решеткой черной полицейской машины.
Загадка окончательно прояснилась, когда они поравнялись со станцией метро. Здесь все еще было тихо. В скверике уставшие от беготни по магазинам женщины перебирали свои покупки, пенсионеры грелись на солнышке, в детских колясках кричали младенцы, их старался перекричать пожилой мужчина с протезной рукой и двумя железными крестами на суконном френче:
- Покупайте "Ди Вельт"! Единственная правдивая информация! Великий циник покончил с собой! Трусливая смерть Гамбургского оракула! Магнус Мэнкуп увильнул от справедливого возмездия!
Мун и Енсен на минуту задержались. Хлынувшая из метро необычно большая для такого часа толпа преградила им дорогу. Возбужденные молодые люди, перебрасываясь на ходу короткими фразами, быстро пробежали дальше, не обращая внимания на притихшего продавца. Когда почти все уже скрылись за углом, замедливший шаг парень мимоходом полоснул по пачкам газет пламенем зажигалки. И бросился наутек. Газеты вспыхнули разом. Затрещала загоревшаяся фанера. Продавец пронзительно закричал. Ему ответил быстро приближавшийся свисток.
- Вы будете свидетелями! - Продавец, все еще кипя от ярости, обратился к Енсену.
- И не подумаю.
- Проклятые коммунисты! Этот тоже один из них! - Продавец ткнул пальцем в Енсена, обращаясь к подбежавшему полицейскому.
- Криминал-ассистент Енсен! - Енсен небрежно показал свое удостоверение, потом тихо сказал продавцу: - Убирайтесь лучше подобру-поздорову! Не то с вас сегодня сдерут железные кресты вместе со шкурой.
- Не слишком ли это неосмотрительно? - спросил Мун, когда они свернули в тихую боковую улицу.
- Я стараюсь сдерживаться. - Енсен виновато улыбнулся. - Конечно, у нас на службе не все такие, как комиссар Боденштерн, но все же лучше помалкивать. Но иногда прорывает. Дерьмо!
- Мангус Мэнкуп был очень популярен? - спросил Мун. Им пришлось повернуть назад. Переулочками, петляя и путаясь, они пробирались к цели.
- Не сказку, чтобы очень. Пророков боятся, но их не любят. Сейчас, когда он умер, каждый честный немец понимает, что потерял... Да, есть у нас и бездомные, и безработные, и просто нищие, но большинство получает свой, пусть маленький, ломтик "экономического чуда". А по ночам пробуждается тревога за будущее. Когда живого Мэнкупа сажали в тюрьму и обливали помоями, они молчали. Но надругательства над его гробом они не простят. Возможно, они никогда не читали его статей. Но всем им известно его прозвище...
- Гамбургский оракул?
- И второе! "Мятежная совесть немецкого благополучия"! Вот мы и пришли!
Улочка была похожа на декорацию к вагнеровской опере. Седые, неправильной формы камни, седой мох, будто прорастающий из булыжника, выбивающийся из щелей каменных оград. Эта улочка, вероятно, пережила не только страшные бомбардировки второй мировой войны, но и большой гамбургский пожар. На замшелой гранитной балюстраде стоял потрепанный петух и победоносно кукарекал навстречу солнцу. Из открытых окон шел тонкий аромат горшечных левкоев и гиацинтов. Где-то пропели старинные часы, им откликнулся хрипловатый звон потрескавшихся колоколов церквушки, спрятанной за черепичными крышами. Потом все опять застыло в вековой дреме.
- Самое подходящее место для убийцы, - усмехнулся Мун.
Решетчатые чугунные ворота пропустили их во внутренний дворик. Возможно, это был когда-то сад, по которому прогуливался придворный. Каменный фонтанный лев все еще плевался струйками воды. По деревянной решетке, за которой виднелась тенистая галерея, сползали виноградные лозы.
- Господин Баллин дома? - спросил Енсен.
- Нет, со вчерашнего дня еще не приходил. - Моложавая старушка пытливо оглядела гостей, потом, подбодренная интеллигентным видом Енсена, ударилась в откровенность. - Я-то отлично знаю почему. Сегодня надо платить за квартиру, а у него, скажу вам по секрету, денежки лежат в банке, который обанкротился еще при покойном Вильгельме Втором. Литератор! - Она презрительно фыркнула.
