Эмиль Габорио - Рабы Парижа
Тантен рассмеялся. Такая идея была довольно забавна. Правда, она отдавала египетскими пирамидами, но иногда могла оказаться действенной.
— Недурно придумано, — заметил он.
— Наконец-то вы признали, что я не дурак! Мне вообще-то пришла в голову еще одна неплохая идея. Если я не найду настоящего сына герцога, то вполне можно подсунуть ему чужого. Надо только обставить дело похитрее и потуманнее.
Тантен даже подскочил на стуле.
— Мне кажется, это будет чересчур уж смело! — проговорил он.
Перпиньян, заметив, какое впечатление произвело на Тантена его признание, решил, что Тантен в восторге от его ума.
— Да, вы правы, дело довольно рискованное, — продолжал он, — и я решил забросить его.
— Поди, испугались?
— Я! Я испугался?! Вот это забавно!
— В таком случае, почему же вы его оставили?
— Почему? Ха! Рад бы в рай, да грехи не пускают. Значит, есть тому причины!
— До сих пор я их не замечал.
— Есть, Тантен, есть! Дело в том, что у ребенка есть особая примета, по которой его можно узнать из тысяч. Но приметы этой герцог мне не сказал.
Узнав все, что его интересовало, дядюшка Тантен собрался уходить.
— Мне весьма жаль, дорогой Перпиньян, что я нарушил ваше уединение. Я ошибся. Мы с вами охотимся не на одного зверя. А потому — удачи вам…
Скажу вам откровенно: вряд ли вы найдете ребенка таким способом, но если вы поведете себя с герцогом правильно, то часть его кредитных билетов станет вашими. До свидания. Прошу простить…
— Есть особые приметы, — бурчал он себе под нос. — А я и не подозревал об этом. И Катен промолчал. Каков разбойник!
23К любому новому человеку, появлявшемуся на небосклоне Маскаро, он сейчас же приставлял, на всякий случай, соглядатая. Не избежал этого и Андре.
Едва он расстался с Модестой, как один из шпионов уже шел за ним по пятам.
Шпионом был приятель Бомаршефа, Кандель. Весьма надежный малый. Он получил задание следить за Андре так, чтобы тот ни в коем случае не обнаружил слежку. Правда, эта предосторожность была пока излишней.
Андре так был погружен в мысли о Сабине, так радовался, что ей наконец-то лучше, что не видел и не слышал ничего вокруг себя. Никогда еще его надежды не казались столь осуществимыми, как сейчас. У него появились друзья: барон Брюле и виконтесса Буа-д' Ардон!
Он ни минуты не сомневался в благожелательности и благородстве барона.
Теперь, когда жизнь улыбнулась ему, он решил работать с удвоенной энергией, чтобы наверстать упущенное.
Ему надо было систематизировать рисунки лепных работ, которые он взялся сделать для великолепного нового дворца старика Ганделю. Он взялся за оформительские работы во всем здании от верха до низа.
Поднявшись на другой день рано утром и взглянув лишь одним глазом на портрет Сабины, он засел за свои картоны. К десяти часам он должен был отнести их заказчику, отцу известного нам Гастона Ганделю.
Закончив работу, Андре вышел из дому.
Знаменитый подрядчик (отец пустоголового и жалкого Гастона Ганделю) жил на роскошной улице Шоссе-д' Антен, неподалеку от прелестного здания театра Парижской комедии, выстроенного им же.
Когда Андре вошел в переднюю респектабельного дома, навстречу ему вышел прилично одетый слуга и, извинившись, спросил:
— Не могли бы вы избрать другое время для посещения? Дело в том, что он в таком состоянии, что… За все пять лет, которые я прослужил в этом доме, я впервые такое вижу! Он переломал в кабинете половину мебели. И все это началось после ухода его адвоката, Катена!
— Ко мне это не относится, — улыбнулся Андре, — прошу вас — доложите.
Слуга нерешительно отправился к господину, а Андре остался в приемной.
Из кабинета доносились крики и проклятия, голос был далеко еще не старческий…
— А, это вы?… Берите кресло, если еще осталось целое, и садитесь! Вы мне нравитесь, — серьезно продолжал старик, — у вас хорошая голова, доброе сердце и вы никогда не скучаете на работе. И самое главное, вы всего добились сами!
— Это не совсем так. Ваш друг и мой покровитель, господин Лантье, был первым, кого я встретил в Париже и кто сделал мне так много добра…
— Может быть. Лантье хороший человек. Но, если бы в вас ничего не было заложено, то и доброе семя не принесло бы никаких плодов.
Андре не мог понять, что стряслось с этим весьма достойным человеком.
— Ведь вот вышел же из вас такой прекрасный человек, что, клянусь, если бы у меня была дочь, я не желал бы лучшего зятя! Но, что поделаешь, — с горечью продолжал он, — у меня нет дочери. И мне не на кого рассчитывать, кроме самого себя…
Андре все еще ничего не мог понять.
Старику Ганделю никто не давал больше пятидесяти лет, хотя на самом деле ему было уже около семидесяти. Высокий, мощный, с массивными, крепкими руками… Казалось, что он тоскует по блузе мастерового, которую он носил в молодости. Этому человеку было чем гордиться. Он составил свое трехмиллионное состояние, ничем и никак не замарав себя.
— Да, — продолжал он, — не на кого! А между тем, ведь у меня есть сын.
Лицо его исказилось.
— Вы знаете моего сына?
Вот теперь Андре все понял. Он вспомнил обед у Розы, обезьяньи ухватки Ганделю-младшего, и искренне пожалел старика.
— Да… я имел честь раза два быть в его обществе… Месье Гастон…
Старик вздрогнул.
— Ради Бога, неужели вы думаете, что я мог дать своему сыну такое имя?! Я окрестил его Пьером! В честь его деда, простого землекопа. Но этот болван стыдится носить это имя честного человека. Ему, видите ли, надо что-то типа конфеты! "Гастон" — звучит, как банка из под помады! Если бы только это! Он заказал себе визитные карточки. Он теперь — маркиз де Ганделю. Маркиз!!! Сын того самого Ганделю, у которого мозоли на спине еще не сошли от ящиков с кирпичами и известкой! Хорош "де"!…
— Ну, это еще не преступление, — заметил Андре, желая утешить старика, — молодые люди любят подчас щегольнуть…
Но старый Ганделю считал, что такие вещи задевают его честь.
— Получается, что он стыдится своего отца! Меня, который обожает его. Ведь я ни разу, с самого детства, не сказал ему "нет". Ему милее общество плутов и пропащих женщин, которые его обирают и над ним же смеются! Идиот! Он ведь не понимает, что вся эта сволочь поклоняется не ему, а моему карману! А он считает, что его достоинствам! Скажите на милость: каким таким достоинствам?!
Андре чувствовал себя очень неловко.
— Человеку нет еще двадцати лет, а на кого он похож? Истаскан, лыс, ни на что не годится. Стоять прямо не может! Если бы я не знал его мать (бедная покойница!), я бы усомнился: мое ли это дитя?!
И чего ему нужно? Полторы тысячи франков он получает от меня ежемесячно "на сигары". И при этом каждому встречному-поперечному толкует, что его отец-скряга и жмот, у которого каждый грош надо вырывать!
Вдруг старик замолчал и прислушался. Лицо его нервно подергивалось.
Андре тоже прислушался. Но тут дверь отворилась, и на пороге возник пестрый, надушенный и напомаженный юный Ганделю, по обыкновению очень довольный собой.
Старик вздрогнул и пошатнулся.
Но юный шалопай, ничего не замечая и даже не сняв шляпы, развязно произнес:
— Здравствуй, папа, как ты сегодня чувствуешь себя?
Несчастный отец задрожал сильнее.
— Прочь от меня, — закричал он, — не подходи ко мне!
Тот остановился, повернулся на каблуках и развязно заявил:
— А, вы опять в дурном настроении…
Подрядчик схватил трость и взмахнул ею.
Андре бросился между ними. Но старик уже овладел собой. Отбросив трость в угол, он холодно произнес:
— Не пугайтесь, я еще не сошел с ума.
Гастон явно струсил, но, пытаясь сохранить достоинство, заявил:
— Что все это значит? Хочу вам заметить, что я вовсе не желаю этих театральных сцен. Здесь не водевиль…
Он не успел окончить. Андре сжал его руку и прошептал ему в самое ухо:
— Молчите! Ни слова больше!
Но идиоту-сыну такой совет пришелся не по нраву.
— Чего он вечно придирается ко мне? Хорошо вам говорить "молчите". Он же не молчит!
— Не молчу, потому что должен я когда-нибудь облегчить душу, — с горечью произнес старик. — Послушайте, Андре, вы поймете мои страдания. Этот несчастный, который был моей гордостью, моим счастьем, способен держать пари на мою смерть!
— Ну, это уж слишком, — вскричал шалопай, стараясь казаться возмущенным. — Это черт знает что такое!
Отец презрительно обернулся.
— Может, вы скажете, что это неправда? На прошлой неделе вы объявили, что с минуты на минуту я должен умереть, и под это пари старались занять сто тысяч франков! Жалкое существо! Имей хотя бы твердость выслушать перечень своих пороков и преступлений!
— Однако, папа…
