Барбара Вайн - Книга Асты

— Нет, никогда.

Когда мистер де Филиппис дошел до событий, приведших к отъезду из виллы «Девон» 27 июля, Ропер снова замкнулся. Он опять опустил голову и бормотал, так что приходилось его просить говорить громче.

— Вернувшись домой, вы не попросили кэбмена подождать?

— Нет.

— Почему?

— Я думал, что задержусь.

— Почему вы так подумали?

— Я не мог вспомнить, где оставил монетницу.

Уже лучше, он произнес целых семь слов.

Мистер де Филиппис:

— Пожалуйста, расскажите Его Чести, почему вы не открыли дверь своим ключом.

Ропер:

— У меня его не было. Я не собирался возвращаться, поэтому оставил ключ дома.

— Вы оставляли эту часть жизни позади?

— Да.

— Вас впустила в дом мисс Флоренс Фишер. Что вы сделали потом?

— Пошел наверх.

— Вы сразу же пошли наверх?

— Нет, я сначала поискал монетницу в ящике вешалки для шляп.

— Вешалка находится в холле?

— Да.

— Сколько времени это заняло? Несколько секунд? Полминуты?

— Да.

— И затем вы пошли наверх?

— Да.

— Что вы делали наверху?

И здесь Ропер, видимо, осознал, что находится на суде, где решается его жизнь. Если его признают виновным в этом преступлении, то, конечно же, повесят. Причем казнь состоится не позже чем через три недели от этого дня или следующего. Перед тем как произнести следующую фразу, он взял себя в руки.

— Что вы делали наверху?

— Я поднялся на третий этаж в спальню жены, вернее, в нашу с ней спальню. Жена была там вместе с тещей и своей дочерью Эдит. Жена еще не сняла ночную рубашку, но уже не лежала в постели. На подносе стояла еда и чайные приборы.

— Вы говорили с ними?

— Я спросил жену, не знает ли она, где моя монетница. Она ответила, что, насколько ей известно, монетница всегда была на цепочке от часов. Большую часть своей одежды я забрал, но в гардеробе оставался костюм, который жена должна была привезти, когда поедет в Кембридж. Я проверил карманы, монетницы там не оказалось.

— Вы еще где-нибудь искали?

— Я заглянул в комод. Я помню, жена сказала, что я, наверное, уже опоздал на поезд. Я еще раз попрощался и, когда выходил из комнаты, вспомнил, что утром положил монетницу на камин в столовой. Я действительно нашел ее там и покинул дом.

— Как долго вы находились в доме?

— Минут пятнадцать или чуть больше.

— Вы заходили на кухню?

— Нет, не заходил.

— Вы не заходили на кухню и не брали из ящика хлебный нож?

— Конечно нет.

— Итак, вы отправились на стоянку кэбов на Кингсленд-Хай-стрит. Что случилось по дороге?

— На Форест-роуд я споткнулся о бордюр. Когда я падал, то подставил руку и ободрал ее. Рана кровоточила, поэтому я замотал руку носовым платком. Я нашел свободный кэб и поехал на Ливерпуль-стрит, на вокзал, где меня ждал сын.

— Вы убили жену?

— Конечно нет.

— Вы не перерезали ей горло хлебным ножом?

— Нет.

Объявили перерыв.

На четвертый день слушаний мистер Тейт-Мемлинг провел перекрестный допрос Ропера. Прокурор также получал односложные ответы обвиняемого на большинство вопросов касательно первых лет семейной жизни, его уверенности, что не он отец Эдит и откровенных разговоров с Джоном Смартом. Когда речь зашла о покупке и применении гидробромида, мистер Тейт-Мемлинг спросил, откуда обвиняемый узнал о свойствах препарата. Ропер без колебаний ответил, что прочитал об этом веществе, когда работал в фармацевтической компании. Мистер Тейт-Мемлинг особо заинтересовался токсичностью вещества:

— Пять гран — это смертельная доза, я прав?

— Полагаю, да.

— Вы слышали, что говорил доктор Понд? Думаю, вы не станете с ним спорить и согласитесь, что пять гран — смертельная доза.

— Да.

— Вы сообщили суду, что помещали десять гран в сахарницу, сахар из которой брала только ваша жена?

— Я смешивал их с фунтом сахара.

— Нас не беспокоит сахар. Вы поместили двойную смертельную дозу этого ядовитого вещества в продукт, который ела только ваша жена?

Ропер проявил признаки негодования.

— Это не совсем так, — возразил он.

— Вы хотите сказать, что являетесь более авторитетным специалистом в определении токсичности вещества, чем доктор Понд?

— Нет, но…

— Я думаю, с этим все ясно. А теперь объясните, почему вы не воспользовались своим ключом, когда вернулись на виллу «Девон» в половине шестого вечера 27 июля?

— У меня его не было. Он остался в доме.

— Вероятно, вместе с монетницей?

— Я не знаю.

— Впустив вас в дом, мисс Фишер вошла в столовую?

— Я не знаю, куда она пошла.

— Она вошла в столовую, а вы отправились на кухню и взяли хлебный нож?

— Нет. Я искал монетницу в ящике вешалки для шляп. Там ее не оказалось, поэтому я поднялся наверх.

— Полагаю, вы вошли в спальню и обнаружили жену в одиночестве. Она спала.

— Она не спала.

— Полагаю, она спала, как часто бывало в это время дня из-за снотворного действия препарата.

— Нет, она не спала и даже не лежала в постели.

— Разве вы не посчитали ее легкой жертвой, когда она глубоко спала под воздействием лекарства, одна?

— Нет!

— Она так глубоко спала, что даже не пошевелилась и не закричала, когда вы перерезали ей горло от уха до уха?

— Я не делал этого!

— Вы даже прикрылись покрывалом, чтобы не испачкаться в крови, однако она попала вам на правую руку и рукав пальто.

— Я поранил руку при падении. Это моя кровь!

Мистер Тейт-Мемлинг снова и снова возвращался к тем пятнадцати минутам, которые Ропер провел на вилле «Девон», но тот не сдавался и не менял своих показаний. Мистер де Филиппис сморкался и пил воду. Он уже использовал пять носовых платков, и чистым оставался только один. Но кульминацией этой драмы стал последний вопрос прокурора. Услышав ответ Ропера, публика ахнула.

— Вы любили жену?

— Нет, я больше не любил ее.

Господа присяжные заседатели! Благодарю вас за исключительное внимание, с которым вы подошли к слушанию данного дела. Я лишь хочу напомнить, что вы должны вынести вердикт, ответственность за который лежит только на вас, опираясь не на слова адвоката или заключительную речь судьи, а на факты, и только факты.

Никто не отменял презумпцию невиновности, которая является фундаментом уголовного права. Я надеялся, что мой друг в заключительной речи обвинения скажет, что не будет больше вести дело, основываясь только на подозрении. Но я не думаю, что сожалею об этом, раз вы выслушали и защиту. Надеюсь, что благодаря моим аргументам вы вынесете вердикт «невиновен».

Возможно ли, чтобы человек совершил такое убийство днем в доме, где находились еще две женщины и ребенок? Возможно ли, что он позвонил бы в дверь, будь у него собственный ключ от входной двери? Возможно ли, что, испачкавшись кровью жертвы, человек не сделает попытки уничтожить ее следы на рукаве или руке, а вместо этого просто замотает руку носовым платком? Возможно ли, что человек, задумывая убийство, не добудет заранее оружие, а оставит все на волю случая, когда все зависит от маловероятного отсутствия служанки на рабочем месте?

Я внимательно выслушал все предполагаемые мотивы преступления. Существует два вида убийств: немотивированные и мотивированные. Убийства без повода совершаются, как правило, сумасшедшими. И я спрашиваю вас, уважаемые господа присяжные, — в чем мотив этого преступления?

Может ли муж убить жену просто потому, что охладел к ней? Если бы это было так и наше общество дошло бы до столь жалкого состояния, когда члены его пренебрегали бы старомодной добродетелью, то убийство жены стало бы обычным явлением. Но нет! Муж, охладев к жене, продолжает жить с ней, исполняя свой долг и обязанности, или же обращается к закону, который в таком случае быстро предоставляет ему свободу. И если на самом деле его страдания становятся невыносимыми, возможно подогреваемые ревностью и страстью, то бывали отдельные случаи, когда муж неожиданно, в приступе ярости, нападал на жену и даже совершал убийство. Но при этом он не планирует это, не забывает специально дома ключи и монетницу, не травит свою жертву долгое время и убеждается, что возможные свидетели преступления чем-то заняты в других комнатах.

Где заключение психиатра о состоянии обвиняемого, которое объяснило бы совершение данного преступления? Представило ли обвинение свидетелей, которые сказали бы, что слышали угрозы Ропера в адрес покойной? Есть ли у вас свидетели ссор между ними? Имел ли место хоть один акт насилия, совершенный обвиняемым над покойной до убийства? Ничего этого представлено не было. Нет, нет и еще раз нет! У нас есть только собственное заявление Альфреда Ропера, в котором вы, как гуманные люди, как люди с жизненным опытом, можете разглядеть трагедию, которая, возможно, тронула вас до слез. Нет, сказал он, я больше не любил ее. Это было его единственное высказывание, джентльмены, о годах страдания и о состоянии его души: «Я больше не любил ее!»