Дик Фрэнсис - Игра по правилам
Крохотный будильник Джун неожиданно запикал. Все остальные стоявшие на столе штуковины не шелохнулись. Влетевшая в кабинет Джун шустро осмотрела их.
— Еще пять минут, — успокоил я. — Все игрушки на виду?
Она быстро проверила все ящики и заглянула в картотеки, оставляя по моей просьбе все открытым.
— Больше ничего не вижу, — сказала она. — А какая разница?
— Не знаю, — ответил я. — Хочу все попробовать.
Она внимательно посмотрела на меня. Я криво усмехнулся.
— Гревил оставил головоломку и мне, — пояснил я. — Я пытаюсь найти разгадку, хотя не знаю, где ее искать.
— А-а. — Она что-то уловила и без дополнительных объяснений. — Нечто вроде повышения моей зарплаты?
— Что-то вроде этого, — кивнул я.
«Но не совсем, — подумал я. — Несколько сложнее. Ей он хоть сказал, чтобы было что искать».
Шли минуты, и в четыре двадцать по часам Джун исправно раздался сигнал. Очень отдаленный, совсем не громкий, но настойчивый. Поспешно окинув взглядом все собранные безделушки, Джун приникла к ним ухом.
«Я думаю о тебе каждый день в четыре двадцать, любимый».
Так написала Кларисса на своей карточке на похоронах. Гревил несомненно делал то же самое в своем офисе. Они вдвоем придумали для себя этот тайный способ общения. И к бриллиантам он не имел абсолютно никакого отношения. Я с сожалением признал, что мне ничем не поможет то, что напоминало ему об их взаимной любви.
Тихий сигнал умолк. Нахмурившись, Джун подняла голову.
— Это что-то другое, — сказала она.
— Да. Где-то в столе.
— Но этого не может быть. — Она выглядела озадаченной. — Я все вытащила.
— Должно быть, есть еще ящик. Она покачала головой, но это было единственным логичным объяснением.
— Спросите у Аннет, — предложил я.
Озабоченно нахмурившись, Аннет ответила, что ничего не знает о существовании какого-то потайного ящика. Мы втроем смотрели на черную деревянную бездушную столешницу необъятного размера и толщиной в три дюйма. Она никак не могла оказаться ящиком, но и других вариантов тоже не было. Я вспомнил про зеленую каменную шкатулку, про скважину, оказавшуюся не скважиной, и про ее сдвигающееся дно.
К изумлению Аннет и Джун, я опустился на пол, залез под стол и посмотрел на него снизу. Он казался" сплошным, но в центре, на расстоянии трех дюймов от края, было что-то вроде кнопки. Довольный, я опять уселся в черное кожаное кресло и нащупал под столом эту кнопку. Я понял, что на нее надо было слегка нажать, и нажал, но ничего не произошло.
«Но должно же было что-то произойти, — здраво рассудил я. — Не просто же так там была эта кнопка. „Просто так“ — это не в духе Гревила». Я вновь с силой нажал на нее и попытался приподнять, сдвинуть — словом, хоть как-то пошевелить все, что было в пределах моей досягаемости. Никакого эффекта. Я с досадой стукнул кулаком по столу, и часть переднего края столешницы упала мне на колени.
Аннет и Джун в изумлении раскрыли рот. Отвалившийся кусок был похож на фанеру с металлическими защелками для крепления к столу. Под ним тоже было дерево, но уже со скважиной для ключа. Затаив дыхание, Аннет и Джун смотрели, как я извлек связку ключей Гревила и стал пробовать те, что были подходящего размера, и один из них послушно повернулся с едва слышным щелчком. Я потянул еще торчавший в замке ключ к себе, и широкий плоский ящик выполз ко мне легко и послушно.
Мы все посмотрели на его содержимое: паспорт, маленькие плоские черные штучки, четыре или пять.
Никаких бриллиантов.
Джун явно обрадовалась.
— Вот этот — «Чародей»! — воскликнула она.
Глава 14
— Какой из них «Чародей»? — спросил я.
— Вот этот.
Она показала на черный прямоугольник, значительно меньшего размера, чем книжка в мягкой обложке, и когда я, взяв его в руки, перевернул, там и вправду было написано золотыми буквами: «Чародей». Я протянул его Джун, и она, раскрыв его как книжку, положила на стол. На правой стороне было множество кнопок, и это было похоже на многофункциональный калькулятор. На левой половинке сверху был маленький экранчик, а внизу — сенсорная панель с надписями: «учет расхода», «таймер», «записи» и «справки».
— Он делает все, — сказала Джун. — Это и записная книжка, и телефонный справочник, и блокнот, и календарь, и счетчик...
— А нет ли в нем будильника, установленного на четыре двадцать?
Она включила эту штуку, нажала три клавиши и показала мне экран, на котором появилось: «Сигнал 16.20 ежедневно».
— Неплохо.
Аннет, похоже, уже успокоилась. Сказав, что у нее еще есть дела, она удалилась. Джун вызвалась убрать все эти игрушки в стол и закрыть ящики. И пока она этим занималась, я продолжил исследовать содержимое все еще открытого ящика.
Меня несколько смутил паспорт. Я предполагал, что Гревил направлялся в Харидж для того, чтобы сесть на паром. «Конингин Битрикс» отправлялась каждый вечер...
Однако если посмотреть на это иначе, та же самая «Конингин Битрикс» ежедневно плавала и из Голландии в Харидж. Раз он не взял с собой паспорт, то, вероятно, собирался встречать «Конингин Битрикс», а не плыть на пароме.
Встречать, но кого!
Я взглянул на его фотографию, которая, как и все фотографии на документах, была не особо хороша, но живо помогала представить Гревила в этом офисе, в его кабинете, где сейчас сидел я в его кресле.
Заглянув мне через плечо, Джун тихо охнула.
— Знаете, а я очень скучаю по нему.
— Знаю.
Я с грустью положил паспорт в ящик и вытащил оттуда плоский квадратный предмет размером не больше «Чародея». Из него торчал узкий завиток бумаги.
— Это принтер, — пояснила Джун.
— Принтер? Такой маленький?
— Он печатает все, что заложено в «Чародее».
Она подсоединила короткий проводок принтера в гнездо сбоку «Чародея» и ловко нажала несколько кнопок. С тихим урчанием крохотная машинка заработала и начала печатать чуть ли не половину телефонного справочника.
— Здорово, правда? — сказала Джун, нажимая на другую кнопку, чтобы остановить принтер. — Когда мистер Фрэнклин куда-то ездил, он вводил туда всю информацию о своих расходах, и, когда он возвращался, мы ее распечатывали или закладывали ее из «Чародея» в основной компьютер... Боже мой! — Она подавила в себе охватившее ее горестное чувство и, пытаясь справиться с дрожью в голосе, продолжила:
— Он заносил туда много такого, о чем нужно было вспомнить по приезде домой. Например, кто предлагал ему какие-то необычные камни. Потом он рассказывал об этом Просперо Дженксу, и довольно часто мне приходилось писать по этим адресам запросы на камни.
Я смотрел на маленькое черное электронное чудо. Как много информации покоилось в его схемках.
— А есть какая-нибудь инструкция? — спросил я.
— Конечно. Все инструкции в этом ящике. — Она выдвинула один с правой стороны. — Там лежат гарантийные талоны и прочее. — Она бегло просмотрела ряд буклетов. — Вот, пожалуйста, одна — для «Чародея», одна — для принтера, одна — для счетчика.
— Я возьму их, хорошо? — спросил я.
— Теперь они ваши, — безучастным тоном ответила она. — Разве не так?
— Мне к этому не менее трудно привыкнуть, чем вам.
Я положил инструкции на стол рядом с «Чародеем» и принтером и достал из потайного ящика третий предмет.
Он не требовал объяснений. Это был микрокассетный магнитофон, кассеты к которому я нашел в книгах-шкатулках.
— Он приводится в действие от голоса, — пояснила Джун, глядя на магнитофон. — Он может часами тихо лежать, а потом, когда кто-нибудь заговорит, все запишет. Мистер Фрэнклин надиктовывал на него письма или заметки, потому что, работая с этим магнитофоном, можно было, сказав что-нибудь, подумать, потом опять сказать, не тратя массу пленки. Я обычно прослушивала эти записи и перепечатывала прямо на процессор.
Она стоит жемчужины с нее весом, считал Гревил. Я бы не стал с этим спорить.
Положив микрокассетник рядом с остальными вещами, я вытащил две последние штуковины. Одной из них оказалась крохотная фотокамера «Минолта», которой, по словам Джун, Гревил довольно часто фотографировал необычные камни для Просперо Дженкса, а последняя представляла собой нечто серое, с кнопкой включения — выключения, без труда умещавшееся в руке, но ничего не говорившее о своем возможном применении.
— Это для отпугивания собак, — с улыбкой пояснила Джун. — Мистер Фрэнклин не любил собак, но, как мне кажется, стыдился этого и потому сразу не хотел говорить мне, что это такое, когда я поинтересовалась.
Я не знал о том, что Гревил не любил собак. Мне страшно захотелось увидеть его живым только для того, чтобы подразнить по этому поводу. Трагедия утраты состоит в том, что многое остается невысказанным, и понимание того, что это сожаление было всеобщим, отнюдь не успокаивало.
Я положил отпугиватель собак рядом с паспортом и микрофотоаппаратом, в котором не было пленки, потом закрыл и запер этот мелкий ящик и со щелчком пристроил на место кусок фанеры. Обширная поверхность стола вновь стала казаться единым целым, и я подумал, купил ли Гревил стол из-за этого ящика или он был сделан на заказ.
