Виктор Пронин - Божья кара
– Прямо-таки отошьешь?
– Если хочешь, сделай это сама. И им будет приятней, и меня избавишь от хлопот. Ну? Кивни своей юной головкой в знак согласия. И к грязной посуде больше не прикоснешься.
– Тяжело будет отвыкать, – вздохнула Наташа.
– К хорошему привыкают быстрей... По себе знаю. У тебя свой столик будет в зале, сама выберешь. Подружку можешь иногда пригласить... Дружка... Нет, дружка не надо. Выпить хочешь?
– За счет фирмы?
– А тебе-то какая разница? Хочешь – выпей за мой счет, хочешь – за счет фирмы... Холодное шампанское, а?
– Наливай.
Игорек чуть быстрее, чем нужно, подошел к холодильнику, опять же несколько суетливо вынул бутылку шампанского, с грохотом открыл ее, наполнил два хрустальных фужера. «Заранее приготовил, – подумала Наташа. – Был уверен, что соглашусь. И чего это они все так во мне уверены? Я еще ничего не сказала, ничего не решила, а он уже, похоже, победу празднует, шампанским обмывает...»
Наташа понимала – предложение Игорька, в общем-то, честное. Он сразу сказал все, что предлагает, чего хочет, даже сроки назвал, даже в будущее заглянул, но было, было одно обстоятельство, которое настораживало Наташу. Водилась за Игорьком маленькая слабость – любил он после застолья побаловать собутыльника любимой женщиной, попробуй, дескать, посмотри, каково мне с ней живется-спится-можется... Жаловались Наташе подруги на эту странность Игорька, кто с гордостью, а кто и со слезами на глазах.
Понимала Наташа, что, стоит ей согласиться на работу в баре, она тем самым примет и эту причуду Игорька, и с ней она как бы заранее соглашалась. Стояло за его предложением и еще одно обстоятельство – она уже не будет свободна в своих поступках, в выборе друзей, ведь открытым текстом сказал – шелупонь отшить. Ха, отшить милую моему сердцу шелупонь... А жить как?
После бокала шампанского дошло до Наташи еще нечто непроизнесенное – по сути, предложение Игорька ничем не отличается от предложения заблудшего цыгана, которого она как-то под настроение за пять минут сняла на набережной и притащила к себе – он обещал всю ночь петь ей цыганские песни. Один куплет из Козина он все-таки вспомнил, да и тот не до конца. Так вот, этот цыган предложил ей совершить совместный круиз по побережью до Судака и дальше.
– А куда дальше? – уточнила Наташа.
– Пока не надоест! – весело ответил цыган, сверкнув золотыми зубами.
– Или пока не надоем?
– Как скажешь, красавица! – расхохотался цыган. В тот вечер это были последние его слова в Наташиной каморке. Так она утверждает. Хотя на самом деле, возможно, и не последние, возможно, еще были между ними слова, из того же Козина.
Кто теперь об этом может сказать наверняка!
Игорек надеялся, что бокал шампанского расслабит Наташу, а произошло нечто противоположное – у нее пропала робость перед начальством. Вначале она слегка поддразнивала Игорька, но опять же от робости, все-таки Наташа зависела от него, он это видел и потому прощал невинные ее дерзости в разговоре.
И было еще одно обстоятельство, которое сдерживало Наташу, – Амок. Как бы она ни вела себя с ним последнее время, но своей неотступностью он все-таки чего-то добился, он вошел в ее жизнь. Сама того не желая, она постоянно оглядывалась на улице – идет ли следом Амок? И заметив его в толпе, успокоенная, шла дальше.
– Так что мы с тобой решим, Наташа? – напомнил о себе Игорек.
– Даже не знаю, что тебе и сказать. – Наташа поиграла-повертела хрустальным бокалом и залпом выпила шампанское. – Подумать надо.
– Что-то останавливает? Или кто-то? Амок? Этот плиточник из подворотни?
– В подворотнях плиточники не водятся. В подворотнях маньяки ошиваются. Подождем, Игорек.
– Долго ждать придется? Мне ведь в бар кого-то ставить надо. Переживания и чувствования – это ладно, работа не ждет.
– Все понимаю. Что-то должно произойти, чую, вот-вот что-то случится.
– С тобой? Со мной? В атмосфере?
– Ладно, Игорек... Если кивну головкой, как ты говоришь... Отступать не буду. Ты ведь меня немного знаешь.
– К Нюрке возвращаешься?
– Надеюсь, ненадолго.
– Я тоже на это надеюсь. Надежды юношей питают, как мы в школе учили.
– Мы с тобой, Игорек, далеко не юноши, поэтому нам не столько питаться, сколько подпитываться надо.
– Понял. – Игорек положил на стол полутысячную купюру и придвинул ее к самому краю.
– Вот это уже разговор. – Наташа легким движением руки смахнула бумажку со стола.
– Будем считать это авансом. – Игорек поднял вверх указательный палец.
– За работу в посудомоечной, – уточнила Наташа, тоже подняв палец.
– Ну и оторва же ты!
– Какая есть, Игорек, какая есть, – без улыбки ответила Наташа и, махнув рукой, вышла из кабинетика.
Похищенные из гриновского Дома экспонаты – кораблик с выгоревшими парусами и безразмерный граненый стакан – повез возвращать Андрей. Сам напросился, а Наташа и Амок были только рады – камень с плеч. Объяснение пришло само собой – нашел, дескать, на набережной, в целлофановом пакете, у голубой скамейки. Ничего более убедительного придумать было нельзя, да и зачем? А догадался, мол, откуда эти вещи, поскольку в феодосийских газетах промелькнули заметки о ночном ограблении.
Сообщения эти всколыхнули сонных пляжников, в Старый Крым хлынули экскурсанты. Но интересовались все не столько печальной жизнью Александра Степановича Грина, сочинителя забавных морских похождений и красивых сказок о верной любви и мужской дружбе, сколько подробностями глупого похищения граненого стакана. Вскоре, однако же, об этом маленьком событии все забыли, и Дом Грина вернулся к своему обычному полусонному состоянию.
Подвез Андрея в Старый Крым все тот же Саша. Всю дорогу он про себя посмеивался, поглядывая на знакомый уже целлофановый пакет, из которого торчали тощеватые мачты кораблика. Вопросов не задавал и о ночном ограблении не рассказывал – опытным водителем был Саша, он больше других знал о ночной жизни Коктебеля и понимал, что это не тема для разговора со случайным пассажиром. Как бы хорошо ты к нему ни относился.
– Здесь каждый год такое безумное разнотравье? – спросил Андрей, показывая на обочину дороги.
– Бывает еще безумнее, – усмехнулся Саша. – Причем каждый год преобладают другие цветы... Сегодня вот голубые, в прошлом году обочина была красной от маков.
– А почему так?
– От весны зависит... Ранняя, поздняя, сухая, дождливая... А разным семенам требуются разные условия для старта... А вот и Грин... Новые экспонаты? – задал Саша первый вопрос.
– Да ладно тебе! Об этих экспонатах все газеты писали.
– Алые паруса?
– Почти. Когда-то они, возможно, и были алыми, – усмехнулся Андрей. – Подождешь, да?
– Конечно.
В хате было прохладно и сумрачно. Ни единого экскурсанта Андрей не увидел. Пожилая худенькая женщина поднялась было навстречу, но, поняв, что посетитель пришел по каким-то своим делам, снова опустилась на табуретку в углу. Андрей молча вынул кораблик, ухватив его за кончик мачты, рядом поставил стакан.
– Наигрались? – улыбнулась женщина.
– Похоже на то... По описи будете принимать или как?
– Поставьте кораблик вон на тот шкаф... Там для него подставка есть... – Женщина поднялась, взяла стакан и направилась с ним в другую комнату. – Там ему место, посредине стола.
– Грин в самом деле пил из этого стакана? – спросил Андрей.
– Что пил – это точно, есть тому доказательства... А из этого ли стакана, из другого... Он уж подтвердить не сможет. Но стакан нашли в этом доме, когда мусор убирали... Так что очень даже может быть.
– Что-то, я смотрю, вы и не обрадовались возвращению экспонатов?
– А я знала, что этим все кончится. Отсюда нельзя ничего унести так, чтоб наказание не настигло. Лучше уж сразу вернуть... Сам хозяин присматривает.
– Это кто же?
– Александр Степанович Гриневский. Он же Грин.
– Что... Навещает?
– Случается... Антонина Николаевна меня зовут... А вас, простите?
– Андрей.
– Это вы взяли попользоваться?
– В Коктебеле нашел, на набережной. У голубой скамейки, – зачем-то добавил Андрей.
– Знаю я эту скамейку. Да, наверно, все ее знают... И не только в Коктебеле. Я и в московских газетах о ней читала... Своеобразная публика собирается у этой скамейки по вечерам...
– Я тоже из этой публики, – признался Андрей.
– А... Тогда вы и Наташу должны знать?
– Встречались.
– Она у нас бывает. Тянет ее сюда... Придет, постоит перед парусами, по комнатам пройдет... И уходит. Грин, может быть, и хороший писатель, но не всегда его сказки на пользу, ох, не всегда. Случается, что своими придумками жизнь людям ломает.
– Это как?
– А вот так... – Антонина Николаевна установила стакан посредине стола, накрытого белой скатертью, посмотрела со стороны, хорошо ли он стоит, повернулась к Андрею. – Та же Наташа... Прочитала когда-то «Алые паруса», и вот, пожалуйста... Не может жизнь свою устроить. Ждет корабль под парусами, и чтоб шлюпка к берегу... Как-то приехала к нам под хорошим таким хмельком... Поплакала, приоткрылась чуть... Перевернуто в ней все этим Грином... Язык не поворачивается сказать, что дурью девка мается, но ведь душа-то места себе не находит, бросается в такие провалы... Ну да ладно, – вздохнула Антонина Николаевна. – Спасибо, что привезли, заходите, коли будет желание... С Наташей приезжайте, она совсем недавно была здесь, дня три-четыре назад, с дочкой приезжала, с Лизой.
