Ольга Тарасевич - Чеченский угол
«Все не то, – с досадой подумала Вронская. – Кажется, пока не выясню, что же не самом деле случилось с генералами, ничего толкового не напишу. Пока то, что получается, мне активно не нравится…»
Пролистав записную книжку, Лика выдернула листок с адресом семьи Алпеевых, захлопнула за собой дверь квартиры и спустилась вниз к машине.
«Скорее всего, поездка эта будет носить формальный характер, – думала она, проскакивая широкие московские перекрестки. Почему-то всегда получалось: на желтый мигающий. – Вот и Володя Седов сомневается, что между убийствами генералов и генеральского сына есть связь. К сожалению, уровень преступности в столице низким назвать нельзя».
Вахтерша в «высотке», где жила семья Алпеевых, казалось, материализовалась из фильма «Москва слезам не верит» – такая же бдительная и ворчливая.
– А вам назначено? – поинтересовалась она, окидывая Лику таким подозрительным взглядом, отчего та, коренная москвичка, мигом почувствовала себя провинциальной стервочкой и засмущалась. – Вы по какому вопросу?
Выдумав сходу какой-то предлог – журналистка, собирает информацию о войне в Чечне, хочет поговорить с генералом Вадимом Алпеевым – Лика постаралась придать лицу выражение высокомерное и чуть усталое. Видели, дескать, мы и таких генералов, и кое-кого рангом повыше.
Номер не прошел.
– Разговаривать-то вам не с кем, – провозгласила женщина, и ее сверлящий взгляд сделался еще более подозрительным. – Схоронили мы недавно генерала.
Сердце Лики оборвалось.
– Как схоронили?!
– Как полагается. Провели человека в последний путь со всеми почестями. Вот в наше время…
– Очень интересно. Расскажите, пожалуйста!
Терпение Лики, выслушавшей панегирик про «наше время» с преувеличенным вниманием (а хотелось-то про другое расспросить!), было вознаграждено. Суровое лицо вахтерши смягчилось.
– Вы поднимитесь к Ирине Алексеевне, – пробормотала она уже без прежней агрессии. – Восемнадцатый этаж, квартира слева. Обрадуется она вам. Давно к ней уже никто не приходил. Вот в наше время…
И пока дребезжала уносящая Лику вверх клетка лифта, снизу доносилось гулкое:
– Все было честно и справедливо. Довели дерьмократы страну… Сталина на вас нету…
Стенания в русле «кто виноват» и «что делать» не помешали вахтерше позвонить в нужную Лике квартиру. Когда Вронская не без труда распахнула решетку лифта, на площадке уже стояла невысокая худощавая женщина с повязанным на голове черным платком.
– Проходите, – кивнула она. – Что вас интересует?
Столько радостной приветливости было в ее тоне, что Лика невольно смутилась. Может быть, бдительная вахтерша не так уж и не права. Во всяком случае, в частностях. Уж в советские годы генеральская вдова не страдала бы от одиночества так остро. Ходить строем и даже думать по команде – эти принципы ни в коем случае нельзя возвращать обратно. Но свобода не должна превращаться в равнодушное безразличие…
Скорее сознательно Алпеевы не меняли дышащий советской эпохой интерьер квартиры. Семейный достаток – огромный телевизор, ноутбук последней модели, DVD-плейер, дорогие экзотические растения, разросшиеся в просторной гостиной – безусловно, позволяет пригласить профессионального дизайнера. Значит, просто дорого это все – тяжелые книжные шкафы, массивная люстра, серпасто-молоткастая лепнина на потолках, громоздкие диваны и кресла.
Ирина Алексеевна, заварив душистый жасминовый чай, сама начала беседу с интересующего Лику вопроса.
– Горе-то какое на нас свалилось. Когда Геночку убили, муж сам не свой стал. А я, – голос Алпеевой дрогнул, – я сына так и не оплакала. Помню, лишь только похоронили Геночку, Вадим Петрович сильно расхворался. В больницу его положили. Но вы же знаете наши больницы, какой там уход. Все равно еду надо привозить – и куриный бульон, и паровые котлеты. Хлопотала, суетилась – это мне и помогло отчасти… Геночку в августе прошлого года убили. Муж пережил его всего на полгода. Вроде как выписали его из больницы, получше стало с сердцем. Через пару дней – инфаркт… Поздний у нас был сынок, единственный. Берегли мы его, как могли. Горе-то какое… Вы спрашивайте, спрашивайте. Не смотрите, что я плачу. Мне и поговорить о них не с кем. Так вы, вахтерша сказала, журналистка?
– Да. Вот статью готовлю к десятилетию чеченской кампании. Хотела побеседовать с Вадимом Петровичем. Хороший был человек…
Лицо Ирины Алексеевны просветлело. Она гордилась мужем. Какая карьера – начинал с самых низов, по гарнизонам дальним помотался, все сам, без «волосатой руки», без малейшей протекции. В Чечню не стремился. Говорил, что войска не готовы для активной фазы боевых действий, ожесточенно спорил с руководством, доказывал. Но когда взяли в плен ту самую первую колонну танкистов, якобы чеченской оппозиции, а на самом деле перепуганных русских мальчиков, совсем детей, – до публичных комментариев, дескать, не наши это войска, не опустился, резал правду-матку в противовес «генеральной линии».
– Но ведь ваш сын Геннадий, – Лика уточняла то, что успел выяснить Седов и в принципе сомнений не вызывало, – в армии вообще не служил?
Ирина Алексеевна кивнула:
– Нет. Это мы с мужем даже не обсуждали. Поздний ребенок, единственный – и его в эту мясорубку? Ни за что. Уберечь хотели. Но не вышло.
С детских лет Геннадий ни в чем не знал отказа. Да и как не баловать его – единственного, долгожданного, кровиночку свою. И желание, и возможности были. Конечно, не следовало. Конечно, больше минусов, чем плюсов в таком воспитании. Привык жить на всем готовом, не прикладывая никаких усилий, все время рассчитывая на поддержку отца. Но если бы был просто слабым и безыницативным – это еще полбеды. Институт так и не закончил, бизнесом хотел заняться – прогорел, потом выяснилось, что есть в его жизни и наркотики, и криминальные знакомства.
– Хлебнули вы лиха, – сочувственно отозвалась Лика, в глубине души понимая: все, можно уходить, ничего нового для себя она уже не выяснит.
– Хотите посмотреть альбомы с фотографиями? Там и Геночка и Вадим… – Ирина Алексеевна вернулась через минуту с тяжелой стопкой и продолжила. – Да, с Геной приходилось трудно. Но вы знаете, в последнее время у меня появилась надежда, что его жизнь изменится.
Поглощенная созерцанием снимков упитанного младенца и счастливо улыбающейся четы Алпеевых, Лика пропустила последнюю ремарку мимо ушей. И совершенно напрасно. Потому что снимков человека, с которым Ирина Алексеевна связывала надежды на изменение жизни своего сына, в старом альбоме не было…
Вглядываясь в пожелтевшие фотографии, Лика спросила:
– Скажите, а вы не думали, что Гену убили чеченцы? Ведь Вадим Петрович командовал армией, которая завоевывала, как они считают, их страну. Мотив мести вполне вероятен.
Ирина Алексеевна горько усмехнулась:
– Следователь тоже об этом спрашивал. Но в протокол мой ответ не внес. Написал: «версию о чеченском следе отрицает» – и все. А ведь я ему сказала. И муж не один раз повторял: на этой войне надо бояться не чеченцев.
– А кого?
– Своими их назвать язык не поворачивается. Вот видите?
Лика задержала взгляд на снимке – двое мужчин в военной форме, улыбаясь, смотрят в объектив.
– Это друг нашей семьи рядом с Вадимом. Сейчас его уже нет в живых. Его колонну в упор расстреляли боевики уже во время второй чеченской войны. Маршрут продвижения держался в секрете. Только от боевиков нет секретов, они все узнавали.
– Каким образом?
– Вадим считал: есть у них свои люди на самом верху…
Уточнять? Или и так уже все очевидно? Лика решилась:
– Вы намекаете на Леонида Штейнера?
На лице Алпеевой появилась горькая усмешка:
– Вы же сами все знаете. Вадим не намекал – он был уверен.
У Лики промелькнула догадка:
– Так, может быть, убивая сына, на самом деле хотели уничтожить мужа? Ведь не сложно было выяснить, что генерал обожает Геннадия. И достаточно просто просчитать – не переживет. Я ведь так понимаю, он и на пенсию вышел по состоянию здоровья…
– Не думаю, – решительно сказала Ирина Алексеевна. – Эта тема так откровенно обсуждалась только внутри нашей семьи. На рожон Вадим Петрович не лез. Не потому, что боялся там кого-то, опасался за свою должность. Все проще. Ничего бы это не изменило. А смысл биться головой о непробиваемую стену? Я думаю, убийц Гены в другом месте надо искать. Много у него имелось подозрительных знакомых. Всегда общался с теми людьми, которых следовало бы сторониться. Но вы же знаете современную молодежь. Вы сами молоды. Прислушиваетесь к словам родителей?
Лика понурилась. Какое прислушивается – все делает с точностью до наоборот. Всегда так было. Одно из первых воспоминаний: до плиты не дотянуться, но вот если пододвинуть табуретку, то вполне можно прикоснуться к чайнику, из его носика валит пар, наверное, мягкий. А может, и вкусный…
