Игра против правил - Александр Сергеевич Рыжов

мокрухе не попадались. Они вон и гражданина Фомичева не стали убивать, оставили беспомощного посреди леса в надежде, что и так умрет. С профессором, правда, этот номер не прошел бы. Ограбить квартиру в его отсутствие — задача сверхсложная. Я осматривал дверь, она стальная, замок западного производства, и в довершение сигнализация с сиреной, которая подняла бы на уши весь дом. У Анисимова не имелось выбора, он должен был застать профессора дома… Допускаю, что смерть Миклашевского входила в его планы, иначе бы он не захватил с собой обличающую вас улику. Учитывая ваши с ним непростые отношения, о которых мне рассказали в команде, вы были подходящей кандидатурой, чтобы свалить на вас убийство. Но при виде трупа на него напал мандраж. Это часто бывает с неопытными преступниками. Он уже плохо контролировал себя и постарался поскорее убраться. Добыча оказалась не такой богатой, как ему бы хотелось, и он не стал делиться ею с сообщниками. Но они явились к нему домой, потребовали свою долю. Вспыхнула ссора, в пылу которой они прикончили Анисимова и забрали похищенное…

— Но почему-то забыли браслет? — не сдавался Касаткин, привыкший докапываться до сути.

— Либо впопыхах обронили, либо нарочно оставили для милиции. Дескать, вот вам грабитель и виновник смерти профессора. Как видите, все объяснимо.

— А кто тогда вчера вечером вломился к Юле… к Миклашевской?

— Кто-то из приближенных Лешего, недовольных, что у богатого профессора взяли так мало. Не исключаю, что и сам Леший.

— Нет, тот человек был пониже.

— Значит, мелкая сошка… во всех смыслах. Со временем узнаем.

Разжевал, разложил по полочкам. Но кое-что не учел. Об этом Касаткин не стал говорить, приберег на будущее.

— И что вы будете делать? Я имею в виду милицию.

— Искать Лешего, Рейха и остальную шушеру. Теперь нам есть за что их привлечь. Доказать вину в убийстве Анисимова и соучастие в ограблении профессора не составит труда.

— А я свободен?

— Как птица. Хотите, до дома вас подброшу? Или вы предпочитаете еще посидеть с вашим другом?

— Я посижу.

Колокольников расплылся в улыбке, как будто этот ответ Алексея его несказанно обрадовал.

— Великолепно. В таком разе не стану вам докучать. До свидания, еще увидимся… А к вам, Денис Романович, я зайду сегодня вечером, подпишете протоколы.

Колокольников сделал прощальный взмах рукой и исчез за дверью. Касаткин с Фомичевым остались наедине. Алексей заговорил тихо:

— Ну… а теперь выкладывай, как все было по правде.

Дениса это требование если и смутило, то не так чтобы очень.

— А откуда ты знаешь, что я рассказал не всю правду?

— Я знаю, что бандиты не за деньгами и браслетами к профессору приходили. Так?

— Так. — Денис поднапрягся и сел на кровати, пристроив поврежденную руку на подушке. — Они профессорские бумаги искали. Летопись о Вещем Олеге. Думали, может, я в курсе, а я ни сном ни духом… Мы с Юлей с весны не общались, с тех самых пор, как ты…

Он не договорил, многозначительно умолк. Касаткину неприятно было обсуждать вражду из-за Юли.

— Откуда они узнали про летопись? Хотя… Профессор же статью опубликовал и, возможно, не одну. Но зачем этому отродью текст десятого века? Учти, что особой материальной ценности он не представляет, я уже выяснил.

— Они при мне об этом не говорили, спрашивали только, где эта летопись хранится и как ее достать.

— А почему ты не сказал ничего следователю?

Денис глянул на закрытую дверь.

— Я так понимаю, что и Юля ему ничего не сказала. Наверное, она хочет сначала понять, что в этой летописи особенного. Вдруг это и ее касается? Может, там целое состояние, а она прямая наследница… Если милиция прознает, рукопись просто отберут, и поминай как звали.

Касаткин с таким суждением согласился. Он и сам утаил от Колокольникова свою догадку относительно профессорского портфеля и картонных папок.

— Но мы же с тобой понимаем, что Юле опасно держать эти бумаги дома. В квартиру врывались два раза, ворвутся и третий. Даже если следователь прав и Анисимов был связан с бандой, то ничего принципиально не изменилось. И Леший, и этот… как бишь… Рейх, и еще минимум трое на свободе.

— Бумаги у Юли? — переспросил Фомичев. — А то я думал, не отдал ли их профессор кому-нибудь на хранение. Как же бандиты их не нашли?

— Не там искали… Я заберу их у нее. И у себя спокойно изучу.

Алексею все еще не верилось, что он видит Фомичева живым и, с некоторой натяжкой, невредимым. Но тот сидел напротив, руку протяни — коснешься.

Денис поерзал на койке.

— Леш… я тоже хочу на них посмотреть. Меня из-за них чуть не убили.

Касаткин и сам должен был это предложить. Вдвоем быстрее поймут, зачем уличному хулиганью понадобилось охотиться за тысячелетними записями, в которых они ни бельмеса не смыслят.

— Я вот чего не пойму… Анисим недавно признался мне, что столкнул тебя в реку. Убийцей себя считал. Для чего он это придумал?

— Видишь ли… — молвил Фомичев раздумчиво. — Мне кажется, он вел свою игру. Ведь не дурачок был, особенно когда трезвый. И допетрил, что от меня проку мало, а вот ты… Давай начистоту: у тебя с Юлей отношения были куда ближе, чем у меня. Вы, я слышал, к свадьбе готовились…

Касаткин почувствовал, что краснеет. Но что возразишь? Да, готовились. Да, он уже примеривал на себя роль Юлиного мужа. Но к моменту, когда Анисимов в чебуречной взялся изливать ему душу, тех отношений уже и в помине не было. Впрочем, направо и налево он об этом не болтал, у Анисима могла быть устаревшая информация.

— И чего он хотел добиться своим признанием? А если бы я его в милицию сдал?

— Ты? Ты бы никогда не сдал. Думается мне, он твое доверие хотел заслужить. Есть такой прием: человек открывает тебе свою самую сокровенную тайну, и ты вроде как чем-то ему обязан.

— Но он ни о чем таком не расспрашивал. Ни про Юлю, ни про ее отца и речи не заходило.

— Не успел. Или передумал. У покойника уже не спросишь…

Они бы еще пообсуждали волновавшую обоих тему, но в палату вошел новый посетитель. И кто же? Николай Петрович Клочков! Он линкором ворвался в провонявшее лекарствами помещение и загремел на всю больницу:

— Вот вы где, креветки камчатские! Оба два! Ну, сегодня прямо день везения, надобно в календаре отметить и, как праздник, каждый год справлять…

Он подскочил к Фомичеву, с жаром пожал ему здоровую руку.

— Жив, плавник ты щучий! Мне