Ты не выйдешь отсюда (СИ) - Малинина Маргарита
Следующая мысль отозвалась жуткой, горючей, острой, как перец чили, болью у меня в груди. Тетя Дина помогала убийце своего возлюбленного, сама того не зная!
– Какая… разница… кто… она… – бормотал с пола Даниил. Затем попытался повернуться и заорал. – Больно! Папа, скорее! Отвези в больницу!
– Скажи код от двери.
– Ноль-три-ноль-восемь.
Отлично, они просто поменяли порядок! Опять же, так просто и так сложно одновременно, ведь я бы ни за что не догадалась попробовать эту комбинацию.
Не поверите, с каким облегчением я наблюдала за тем, как Дроздов возвращает шприц в сумку.
– Иди, дочка, – сказал, не глядя на меня.
– Нет! – заворочался снова Данила на полу. Постоянно прерываясь на крик от боли, он продолжал настаивать на моем умерщвлении: – Папа, она заявит! Меня посадят, папа! Им плевать, что я инвалид! Убей ее, спрячь тело, и те, другие тела, тоже, а потом вызови скорую! Я не могу пошевелиться, папа! Сделай что-нибудь! – И он заплакал.
– Сделаю. Сделаю то, что давно должен быть сделать. Еще пятнадцать лет назад.
Отец устало сел на диван и кивнул мне на дверь бункера, мол, давай уже, вали. Ему не пришлось повторять команду вслух. За несчастные десять секунд я взлетела наверх и набрала код. Он подошел. Дверь бункера и открылась, а входная и вовсе не была заперта, и я оказалась на свободе.
Холодный январский ветер бросился мне в лицо, разметав волосы во все стороны. Полушубок остался на вешалке в холле бункера вместе с сумкой, но мне было плевать. Я не мерзла. Меня согревало неведомое доселе чувство – чувство жизни. Мы всем живем по инерции, толком не осознавая этого. А вот когда ты пережил такой опыт, околосмертный, как говорят в англоязычных странах (near-death experience), да и не единожды за какие-то несчастные трое суток, когда ты практически целовал смерть в губы или во всяком случае трогал ее холодное чрево, вот тогда ты поймешь, что это такое – чувствовать себя живым.
Хорошо, что не шел снег, и вдвойне хорошо, что здесь, в этом новом микрорайоне, исправно работают фонари. Иначе бы, находясь в том состоянии, в котором я была, я могла и не заметить свою маму рядом с… Родионом Юрьевичем! Моим редактором! А еще с ними стоял какой-то незнакомый молодой мужчина. Троица названивала в калитку дома с номером 31. Того самого, куда еще три дня назад пыталась попасть я сама.
Я подошла к ним.
– Мама! – пропищала я, не в силах даже закричать или заплакать.
– Господи, дочка! Что стряслось?! Почему ты раздетая? Почему колготки порваны? С тобой что-то сделали, да?
– Олеся Владимировна, мы с вашей мамой даже полицию на ноги подняли! Где вас носило?
– Дочка, на тебя напали?! Ну скажи же что-нибудь, не молчи!
– Гражданка, будем писать заявление? – спросил этот третий. Как потом оказалось – районный участковый.
– Как вы нашли меня? – единственный вопрос, который я пока была в состоянии задать.
– Мне позвонил твой редактор! Родион Юрьевич, такой хороший человек! Совсем не… – мама посмотрела на «хорошего человека» и осеклась. Слава богу, не догадалась добавить что-то вроде «совсем не похож на того гада и козла, которого ты постоянно описываешь и на которого постоянно жалуешься».
«Гад и козел», кстати, посинел от холода, ибо имел щуплое телосложение. При том что Родион Юрьевич был закутан в два шарфа и одет в длинное зимнее пальто. А я ощущала, что горю в огне, хоть и стояла перед ними всего лишь в тонком платье и рваных, как мама верно заметила, колготках. Слава богу, что я не додумалась ходить по бункеру босиком, иначе мне пришлось бы несладко. Эйфория эйфорией, но сапоги сильно выручали сейчас.
– Я пытался дозвониться до вас первого и второго, но не смог. Нашел ваш старый номер и позвонил наудачу. Взяла ваша мама.
Ну да. Я ведь отдала ей свой старый мобильный вместе с симкой, потому что та была все равно зарегистрирована на нее. Когда мне покупали телефон, мне еще не было восемнадцати, разумеется, и мама оформляла документы на себя. А я купила другую симку с новым тарифом.
– Я сама до тебя не могла дозвониться и была уже в твоей квартире! На поезд не смогла купить билеты, хорошо, что Липатовы ехали к своим родным на праздники в Москву и подвезли меня!
– И я посоветовал проверить всю вашу переписку.
– Да, Родин Юрьевич любезно висел со мной на телефоне все это время! И инструктировал меня! Я же в компьютерах ни бум-бум! Как же хорошо, что вы пишете эти свои детективные сериалы! И мы нашли твою переписку в Скайпе с номером дома 31.
– А я вспомнил, что вы говорили, что едете на праздник в Высокое. Сперва мы, конечно, посетили Высокое, но в доме 31 нас заверили, что никаких Олесь тут нет, и заодно просветили, что неподалеку имеется Высокое-2. И вот мы здесь!
– А тут, похоже, никого нет! – кивнула мама на дом. Да, знаю, я делала то же самое три дня назад. – Мы вернулись сегодня с полицией, и, между нами говоря, – покосилась мама на участкового, – пришлось их уговаривать очень долго!
– По закону не имеют права! – встрял Родион Юрьевич. Да, авторы «Улики», как никто другой, знают законы. Даже представители органов правопорядка не всегда могут похватать такой осведомленностью. У нас на проекте с этим строго. – Прошло трое суток! Вас слышали последний раз тридцать первого вечером!
– Так она жива, – недовольно буркнул полицейский. – Как я вам и сказал, гуляют люди, отмечают. Про мам и про работу мало кто думает в таком состоянии!
– Действительно, – кивнула я. – Зато думают о маньяках. Я нашла вам одного. Живет вот в том доме, – показала я на дом под номером 34.
– В сгоревшем? – удивился мент.
– А вы зайдите туда, все вопросы отпадут. Там, правда, отец маньяка должен был позвонить в полицию, а потом в скорую – маньяк, его сын, все ноги себе переломал. Но у него в кладовке пятнадцать женских тел. – Мама ахнула, а полицейский напомнил, что за такие шутки меня могут и упаковать в обезьянник. – Не-не, это не шутки. Там еще мертвый парень лежит, его брат. Если поторопитесь, получите сразу десять новых звездочек. Какое у вас там звание нарисуется?
– Генерал полиции РФ, – подсказал всезнающий Родион Юрьевич. – Но это не десять звездочек в прямом смысле, а десять ступеней – званий.
– Ну вот, дорогой товарищ участковый, поторопитесь получить своего генерала, а то вдруг папаша передумает и начнет избавляться от тел. Он, знаете ли, уже так делал.
– Оставайтесь здесь! – возмущенно приказал участковый и отошел от нас, чтобы куда-то позвонить. Видимо, в одиночку ему не полагается задерживать маньяков.
Мы остались втроем.
– Ты не замерзла? – спросила мама, а Родион Юрьевич, хоть и сам уже был темно-фиолетового цвета, снял свое пальто и накинул мне на плечи.
– Спасибо.
– Вот что я хотел-то! – вдруг вспомнил редактор первопричину всей этой суматохи с моими поисками. - Прислали правки, нужно срочно сокращать, третьего начнутся съемки, у нас два дня на все про все! Я вам звоню-звоню, а до вас, как всегда, не достучаться!
– Дорогой Родион Юрьевич, я вижу, вы заработались, или сценарий сдавали, или расследование моего исчезновения так повлияло на вас, но сегодня вообще-то уже четвертое.
– Ах, да? – Редактор задумчиво посмотрел на небо (все еще ночь, но календарно-то четвертое!), потом сверился с часами и махнул рукой. – А, черт с ними, так снимут.
Этот неожиданный пофигизм заставил меня рассмеяться.
Мама посмотрела с интересом на моего редактора, который, на секундочку, был лет на восемнадцать ее моложе, и предложила:
- Родион Юрьевич, вы так устали, бегая со мной в поисках моей дочери, может, зайдете к нам на чашку чая или на поздний ужин?
А «к нам», это, надо полагать, ко мне, не зовет же она моего редактора в деревню в десяти километрах от Брянска. Нет, дом-то у нее хороший, добротный, построенный на совесть еще в пятидесятых, только вот далековато отсюда.
- Знаете, Марина Викторовна, я с радостью! – Родион Юрьевич даже потер руки от предвкушения и изобразил на своем лице улыбку до ушей, невзирая на то, что сам уже весь трясся от холода, оставшись в одной рубашке.
