Мастер жестокости - Николай Иванович Леонов
– А зачем он тогда? – потребовала разъяснить девчонка.
– Возможно, просто замерз.
– А пистолет к чему? – продолжала придираться Даня.
Счастливый поперхнулся, но нашелся довольно быстро:
– Он его хотел на всякий случай достать, вдруг кто-то бродит в темноте вокруг него.
Даня, поразмыслив, заметила:
– Тогда это не мне, а ему надо перестать всех за врагов принимать.
– Он взрослый, ответственный человек, – твердо заявил папа. – Он разберется.
Она с серьезным видом кивнула.
– А вообще, это не к девчонке претензия, – продолжал Счастливый, – шприц Вестерман заряжала, и, поскольку для меня, то персонально расщедрилась. Лошадиная доза, чтобы наверняка свалить.
– К тому же внутримышечно, – вставила Даня, потупившись, – впитывается быстро.
– А что это вообще, наркотик? – просипел сыщик, выполняя предписанную пальчиковую гимнастику – о, заработало! Хотя бы рука поднялась. Теперь головой – туда-сюда. Наконец, с чувством победителя он сумел дотянуться и дотронуться и до места инъекции, на котором и следа уже укола не было, даже шишки.
«Ловко. Я так понимаю, что таким образом и обездвиживали бугаев – аккуратно и без видимых следов. Мерецко мог просто не обратить внимания на Даню – мало ли что за малявка путается под ногами, Илясов так не ожидал подобной подляны, ну а Марин, не тем будет помянут, судя по позе и отсутствию штанов… ну и поделом ему».
Даниил проверил у Гурова пульс, извинившись, глянул зрачки:
– Инсулин. Очень сильно у вас сахар упал, потому и потеря ориентации, помутнение сознания. Не тошнит? Голова на месте, не кружится?
– Нет, уже нет.
– Тогда пора потихоньку перебираться на этот вот диванчик. Давайте руки.
Счастливый помог Гурову подняться и перейти на указанное место. «Диванчик» – видавшая виды, местами продавленная софа, но под чистым покрывалом, сглаживающим ее бугристый характер, – жалобно скрипнул под Гуровым, однако со второй попытки удалось сесть относительно вертикально.
Веранда, примерно три на шесть, была чисто убрана и приспособлена не только под постоянное проживание, но и для дружеских посиделок. Впрочем, почему-то на столе и следа бокалов не было. Присутствовали лишь три чайные чашки, конфеты, коробка с сахаром, заварочный чайник, а также почему-то неизвестно для чего несколько листков бумаги и массивная перьевая ручка.
«Паркер», родной, с золотым пером, – определил Гуров, – ай да Стас…»
Он придвинул к себе листочки, которые оказались покрыты массой набросков, деталей, а на одном красовался невероятный портрет.
С первого взгляда казалось, что на листке изображена птица, нечто вроде полярной совы. Каждое перышко было детально прорисовано, и казалось, что в каждом сокрыта некая тайна, сакральное послание. Их хотелось изучать и изучать. Но глаза были еще примечательнее: огромные, сумрачные, в них читались одновременно и насмешка, и мудрость, они как будто вопрошали: «Ты в самом деле уверен, человечек, что знаешь все о жизни, о себе, о людях?» Однако, как следует всмотревшись, Гуров с удивлением и не без восхищения разглядел, что изображена на портрете на самом деле Мария.
Сам автор не без удовольствия наблюдал за реакцией сыщика на его работу:
– Я предлагал вот этот вариант, и вот этот, – пояснил Счастливый, показывая поочередно наброски с тигровой лилией, змеей, водопадом, – но мне было сказано идти к черту и не умничать. А я не против, сова тоже хороша.
Рисунок поражал красотой, точностью линий, притягивал взгляд и даже как-то завораживал.
«Аж голова кругом идет», – Гуров потер ноющий висок.
– Сейчас бы вам хорошо коньяку… – заметил Даниил.
– Папа! – пробасила Даня с укором.
Счастливый с комическим видом развел руками, извиняясь:
– Вот таким нехитрым образом мы и одолели тягу к спиртному. Врачи, бедные, столько лет старались, а довольно было просто пригрозить. Посулила прирезать, если хоть раз притронусь. Пришлось послушаться.
– Интересный метод, – рассмеялась Мария, наполняя кружки чаем, все еще бледная, но уже более похожая на себя, нежели на памятник себе. – Ничего, обойдется господин полковник без спиртного, тем более еще работать. Вот, чаю сладкого попей. – Она сунула мужу в руки кружку. – На какое время трансляция назначена, Данилушка?
Последнее слово было произнесено явно с подтекстом, Гуров, несмотря на благодушное настроение, снова ощутил потребность кое-кого если не пристрелить, то придушить. Мария, отвернувшись от Счастливого и его дочери, тайком состроила ему рожицу.
Даниил глянул на часы на стене:
– Начало на семь тридцать назначили. За час надо бы управиться.
– Почему именно за час? – поинтересовалась Мария.
– В двадцать сорок пять «Смешарики», Данечка не пропускает.
– Нельзя, – подчеркнула девчонка, покосившись на отца, придвинула к себе коробку и выудила из нее кусок сахару. – Сегодня философская серия, «Ежик в туманности»…
«Удивительный ребенок, – подумал Лев Иванович, осторожно рассматривая девочку. – Прямо светится вся, как про таких говорят, солнечный ребенок. Неужели это и есть тот самый хладнокровный убийца, мастер Даня из преисподней, адский скорняк… вот эта крошка, поедающая сахар, ластящаяся к отцу, своими – вот этими небольшими ручками, – творила ужасные дела? Ну, ладно. Судя по всему, она все-таки недоразвитая, хотя и с физикой, и с реакцией все у нее в порядке. А вот какой дрянью надо быть, чтобы ребенка толкать на такие дела – совершенно не понимаю… И, главное дело, ради чего?»
– А ну-ка хватит, – тихо, но твердо заметил Счастливый, постукивая пальцем по столу. – Четвертый кусок пошел.
– Второй! – возмутилась девчонка. – Тетя Маша!
– Даня, четвертый, папа не врет, – заметила Мария, совершенно не реагируя на то возмутительное обращение. – В самом деле, зубки испортишь.
– А, тогда конечно, – смирилась девчонка, кладя один кусок сахара на место, в коробку, второй все-таки отправляя в карман. – Большое несчастье, когда у людей зубки больные.
Счастливый посмотрел на часы:
– Лев Иванович, если вы себя нормально ощущаете, пора собираться. Надо же еще подготовить вашу технику для приема сигнала трансляции. Раз уж у нас есть машина, предлагаю поспешить в город. Тут связь все-таки не очень стабильная. Мы как раз успеем куда-нибудь поближе к отделению приставов. Вдруг она передумает и решит устроить какую-нибудь каверзу.
– Там Крячко, – заметил Гуров.
– Тем более.
– Что, за него беспокоишься?
– И за него тоже. Все равно, лучше нам поближе к ней быть. Во избежание недоразумений.
– В самом деле, поехали, – поторопила Мария.
– А гамбургер? – упирая на «р», требовательно осведомилась Даня.
– Само собой, и газировку, – согласилась Мария. – Отлично, мы вам ни к чему, потому нас тогда у «Мака» высадите…
Глава 23
– Что, уже явку с повинной пишете? – едко осведомился Крячко.
– Составляю план выступления, – огрызнулась Вестерман, заканчивая делать пометки на листе бумаги. – Надо говорить кратко и по делу,
