Записка самоубийцы - Валерий Георгиевич Шарапов
Светка хоть и чувствовала себя иудой, но не сдержалась, хихикнула.
– И Иван Мироныч мне не родной. Когда в войну я один остался, он меня спас.
– Да? – не к месту обрадовалась Светка. – А от чего спас?
– Ну… была карательная операция. Расстреливали, он и… не важно, не хочу вспоминать на ночь глядя.
– Ой, это я еще как понимаю, – с жаром подхватила девчонка. – У самой душа не на месте.
– Конечно, такое творится вокруг.
– Нет-нет, грабителей я не боюсь. У меня нечего брать. А вот я вам сейчас расскажу… хотите?
– Если тайна, то лучше не надо, – заметил серьезно Рома.
– Не то что тайна, – замялась Светка. – Я о вас беспокоюсь.
– Спасибо. А что такое?
– Как же! У вас же рядом и соседей нет – случись что, и помочь будет некому.
– Не беспокойтесь, мы заговоренные, – легкомысленно отмахнулся Сахаров.
– Если бы вы знали, кого я видела тогда… ну когда тетю Тамару убили.
– Что за фантазии, Светочка? Она же сама.
– Что вы! Все знают, что нет!
От того, что сейчас она выдаст свою Страшную Тайну номер один, Светку разбирал нервный смех. А может, потому что она была счастлива, что вокруг тихо и темно и почему-то уже не страшно, что он идет рядом, под руку, успокоительно поглаживая ее пальчики – мол, я тут, такой добрый, красивый, сильный, и тебе нечего опасаться.
– Я убийцу видела, – выпалила Светка.
Рома лишь вежливо удивился:
– С чего вы взяли?
– А кто это еще может быть? – возмутилась Светка. – Вас там не было, дяди вашего – тоже, а назавтра уже тети Тамары и не стало.
– Я сразу понял, что вы умница, – ласково заметил Рома. – Просто не забивайте свою красивую голову всякой всячиной. Зачем сразу плохое подозревать?
– Что ж, всем верить, как дура?! – возмутилась Светка. – Я вот верила – и…
– И что?
Светка промолчала, а потом вдруг брякнула, переводя разговор на другое:
– А котик-то кошечкой оказался.
– Какой котик?.. А, тот рыжий?
– Да, которого вы у Сашки с Алешкой на пистолеты сменяли. Ой, как же вы тогда правильно все сказали про войну, про жестокость! Я вот тоже думаю, что все беды от того, что с детства люди не приучаются жалеть живое.
– Да-да, вы правы.
Светка, видя, что над ней не смеются, не прерывают, осмелела:
– Вот рождается человек, столько мама с папой над ним бьются, воспитывают, а тут приходит какой-нибудь гитлер и вот, нет человека! А ведь не только его нет, но и его детей, внучков, целого дома нет, города, деревни… Все начинается с этих вот палок, казаков-разбойников.
Парень серьезно заметил:
– Вы очень верно все понимаете. Иначе нельзя, вы девушка.
Девушка! Непривычное звание зазвенело в ушах, и снова навернулись на глаза слезы счастливо-несчастливые, поскольку Он был рядом, но уже подошли к дому, пора прощаться.
Рома, прощаясь, пожал руку. Из Светки же так и рвалась наружу, завывала Страшная Тайна номер два: «Я тебя люблю! Как же ты не догадываешься?»
Вдруг он, наклонившись, отчетливо подмигнул:
– А Яша-то как же? Все? Побоку?
Светка вспыхнула, вырвав руку, развернулась и припустилась бежать. Цукер же, усмехаясь, думал: «Обратно меня чуть не ссильничали. И что за халоймыс у бикс этих в головах? И ведь гайка-то у нее та самая, со скупки. Откуда она у нее, вызнать бы…»
Он, позевывая, отправился восвояси, но отошел, правда, недалеко: его нагнал Анчутка, выскочивший из кустов, как черт из табакерки. Подлетел, схватил за плечо, сжал сильно, точно лошадь укусила.
– Ты ж скотина! Мразь! Ты что творишь, падаль?! Я ж тебе говорил – и не думай, щупай шмар в другом месте, не то…
– Шё ты имеешь сказать дяде? – кротко спросил Цукер, закуривая и выпуская кольца – одно, второе, третье.
Глядя сквозь табачный дым на синего от злости Яшку, неторопливо проговорил:
– Ты мозгами-то раньше часу не двинься, что тот сильно загорелый, который девку в театре задушил. Ша, остынь. Не то сперва морду начищу, а потом куда следует схожу и все выложу: и про шалман, и про подворотню у Трех вокзалов, и про того, кто повязочку дружинника гопстопщикам одалживал и для чего…
– Так и я выложу, – зло перебил Яшка. – Ты скупку брал, на бульваре парня с лестницы спустил…
Если Цукер и смутился, то на долю секунды, нашелся враз.
– До первого понятий не имею, до второго – я не нарочно, – ерничая, покаялся он. – Ты ж отказался пособить, а Гриня, как оказалось, ненадежный. Так вот еще, мерси за напоминание: я-то не нарочно, а ты, стало быть, мародер? Гайку со жмура снял и девке презентовал?
Яшка лишь глаза лупил и впустую клацал челюстями, точно пожирая невидимый харч.
– Захлопнись, – посоветовал Цукер и развернулся, собираясь уходить.
– Дядьку твоего арестовали, – в затылок крикнул Яшка, но тот лишь сплюнул:
– Зачем мне знать, ше кого-то арестовали? У нас не Америка, за́раз не линчуют. Не дрейфь. Ты полезный, бить не стану. – И, усмехнувшись, пригласил: – Подтягивайся нынче на голубятню. Нервы поправишь, обговорим все окончательно. Шмурдяк[11] имеется. Помнишь небось «амброзию»?
8
Проводив Олю и даже не попив чаю (ибо не пригласили), Колька долго слонялся по улицам, покуривая и стараясь не думать ни о чем, потому что слишком много было мыслей в голове. Надо было успокоиться, разложить все по полочкам. Терзали разного рода сомнения и подозрения.
Основные же касались машкинской персоны. О Мироныче он знал только то, что знали все. Помнил рассказы о его героизме. Помнил, что благодаря ему отвели вагон с фугасками, что тогда, в декабре сорок первого, когда горели и взрывались вагоны злосчастного эшелона номер четыреста сорок – сорок пять, когда надо было срочно тушить, чтобы не давать сигнал вражеским летчикам, Мироныч несколько часов на лютом морозе стоял насмерть, не выпуская из рук ствол насоса, – пока не прилетел ему в голову осколок. Знал, что обходчик со странностями, кругом видит шпионов и диверсии, любит строчить анонимки по любому поводу. Что одинокий, ухлестывал за Тамарой и, получив отлуп, разобиделся и начал и на нее писать «куда следует». Что весной и осенью рыщет по путям и окрестностям, собирая «улики» в доказательство того, что враг не дремлет – пуговицы и прочую чушь. И в то же время не так-то он прост, себе на уме.
Но это все «странности», а то, чему Пожарский стал сегодня свидетелем, царапало нешуточно. Во-первых, нарочитый запах водки. Не так пахнет, когда водочку в себя
