Лилия Беляева - Убийца-юморист
Ожидала, что он, как и я, появится из дверей метро. Но он возник со стороны шоссе. Мы бросили друг на друга первый жадный взгляд. Я увидела перед собой крепкого мужчину в синих джинсах и такой же рубашке; его темные волосы, подстриженные ежиком, сверкали сединой на висках. Лицо приятное с этим прямым носом, светло-голубыми глазами… Беглым осмотром моей фигуры он, судя по всему, тоже остался доволен.
— У меня машина, — сообщил он. — Будьте любезны.
Ехать пришлось минут двадцать. Он жил у метро «Щелковская». Очень долго, тщательно вытирал ноги о половичок у входа, затем — о такой же резиновый половичок в прихожей своей квартиры. Я следовала его примеру. Предложил мне тапки. Не заношенные, а почти новые. Я надела. Повел показывать свою двухкомнатную. Меня поразила чистота. Сияли паркетные полы, стекло стеллажей с книгами, каждая безделушка, голубое шелковое покрывало на двуспальной кровати…
— Вам кто-то убирает? — спросила я.
— Что вы? Зачем? — отозвался мужчина почти обиженно. — Я сам. У меня что, рук нет?
— А почему вы один? — поинтересовалась я, когда мы очутились в кухне, где все тоже сияло-сверкало.
— К сожалению, жена умерла. От рака. Три года назад.
В кухне, на светлом пластике стола уже лежали друг против друга две клетчатые салфетки, а на них — мелкие тарелки, нож, вилка… Хозяин вынул из шкафчика две бутылки. Я заметила — початые.
— Вы что предпочитаете: коньяк или токай?
— Коньяк… только немного, — сказала я.
— Разумеется, немного, — был ответ.
Мужчина, он же Владислав, поставил на стол две рюмки. Признаться, я таких крошечных вовек не видела. Ну вроде пробок от флаконов с духами! Коньяка же в них было налито отнюдь не до краев. Из холодильника полковник в отставке вынул тарелку с огурцом и помидором, порезал их на две части и честно поделился со мной. Затем он попросил:
— Чуть подождите, сейчас будет картошка.
Поставил перед собой кастрюльку, принялся вытаскивать из неё вареные в мундире картофелины и счищать с них кожуру. Синеватые, видно, настоявшиеся в холоде, картофелины эти он резал на несколько частей и бросал на сковороду.
— Сейчас, сейчас пожарится, — радовал он меня.
— Может быть, я почищу?
— Что вы! Я делаю это как надо.
Наконец, мы подняли рюмочки и выпили «за приятное знакомство». Между нами и нашими тарелками с кучечками жареной картошки красовались ещё две: с тонко нарезанной твердокопченой колбасой в количестве шести ломтиков и чем-то, похожим на кругляши редьки.
Полковник в отставке жевал культурно, закрыв рот. И удивлялся, прожевавши?
— Почему вы не берете колбасу?
— Не ем, — врала я. — Вот картошку, овощи… вдруг с моей вилки сорвался кусочек жареной картошки и упал на клетчатую салфетку. Полковник немедля выхватил бумажку из стакана и, перегнувшись через стол, принялся с самой тщательной осторожностью, вряд ли дыша, снимать несчастный кусочек с ткани. Это ему удалось. И он себя похвалил:
— Даже пятна не осталось.
Меня заворожила способность моего потенциального жениха любое действие доводит до крайней степени совершенства. Как он мыл посуду! С каким тщанием тер и тер эти две тарелки, ножи, вилки! А как любовно намылил тряпочку для мытья, чтобы потом, простирнув её, развесить на специальной деревянной полочке! Вот в тот момент я окончательно поняла, что никак не гожусь полковнику в жены. О чем честно сказала ему, когда мы с ним стояли в лифте. А заодно поинтересовалась:
— Вероятно, до меня вы уже немало женщин угощали там, в кухне?
— А как же! Выбор есть. Надо только единственную. Нелегкое дело.
Он проводил меня до автобусной остановки…
Я прилежно выслушивала откровения разговорившейся вдовицы, но гвоздь в голове продолжал торчать и саднить: «А про Анатолия Козырева молчок? Словно он жив-живехонек и продолжает петь в ресторанчике «Императрица»? Бывший муж, между прочим, твой, Иришечка. Или он тебе в свое время досадил чем и потому ты о нем лишнего слова сказать не хочешь?»
Между тем, Ирина тащила меня за собой и дальше в тухловатые пары новых подробностей из своей эпопеи «Муж по объявлению»:
— С кандидатом технических наук мы встретились у памятника Достоевскому. Он сразу мне сказал с улыбкой:
— Надо же, я вас именно такой и представлял!
То ест я ему приглянулась сразу. И он мне, признаться, тоже. Высокий, чуть сутуловатый, в бороде и очках — такой, знаете ли, интеллигент из кинофильма про физиков. В темноватой квартире, куда он меня привел, пахло стиркой, слышалось гудение стиральной машины. В маленькой комнате. Где мы очутились, физик с явной досадой сказал:
— Учтите, моя мать все делает для того, чтобы я не женился. Специально затеяла стирку, хотя я просил — не надо!
— Сергей, — вырвалось у меня. — Сколько у вас было жен?
— Одна.
— Сколько жили вместе?
— Два года и пять месяцев…
— Вы любили ее?
— Любил…
— Она что, вашей матери не нравилась?
— Ну да, я её из Симферополя привез… Мать считала, раз не москвичка — значит, ради квартиры замуж за меня пошла.
Тут появилась и мама — из двери ванной вышла низенькая полная женщина. Запах стирки сгустился.
— Ну, мама, я же просил! — занудил кандидат каких-то там наук. — Ну я же говорил, что у нас гости.
— Соразмеряй свои желания с необходимостью! — был ответ круглолицей усатенькой мадам. — Белые рубашки носить любишь, а они ведь требуют стирки! Так же, между прочим, как требует усидчивости твоя докторская!
— Ну, мама… — был ответ, увы, не мужа, но мальчика… У нас таких в школах — пруд пруди, как и властных, лелеющих свое единственное чадо, матерей…
Зато с поэтом мы чудесно провели время. Он мне читал стихи, жарил яичницу на древней черной сковороде, а я заваривала чай в его красном чайнике с отбитым носиком. Мы спорили о том, надо ли детям рано читать Достоевского и имел ли право Лев Толстой осуждать свою жену, народившую ему столько детей… Но когда мы допили бутылку красного вина, поэт внезапно заскучал, принялся курить и курить, а потом заговорил вяло, нудно:
— Какой я поэт? Ну, могу кое-что… Ясно, есть и хуже меня, например, Петров-Сидоров… Но разве это утешение?
Он, видимо, надеялся, что я начну противоречить. Но я позволила ему выговориться по полной программе:
— Бывают моменты — жить неохота! Поэзия на задворках! Нервы на педеле! Хочется напиться до бесчувствия. Ноя не могу! У меня давление… И часто, очень часто я гляжу на дома-высотки. Тянет сигануть вниз и — никаких мучений, покой… Ты готова быть со мной рядом? — протянул руку в моем направлении, как Ленин на памятнике.
— Нет, — сказала я.
— Честная, — оценил он. — До тебя приходили и говорили, что готовы. Но я им не верил…
В общем я получила 117 писем. 32 раза отправлялась на свидание с возможными женихами. Не скрою, с четырьмя переспала… Но ни одного не нашлось, которому захотела бы отдать душу. Невольно пришла к выводу: всех мало-мальски толковых, полноценных мужчин разбирают рано, а то, что остается, — товар некачественный, с явным или скрытым изъянцем. Лишний жизненный опыт! А он, говорят, никогда не повредит.
Ирина умолкла, ложечкой покатала по блюдечку золотистую крыжовенную ягоду, извлеченную из банки с вареньем…
Теперь я вовсе не знала, что и думать. Вроде, женщина со мной на пределе откровенности, но именно это меня и смущает. Столько мелких подробностей! Такое количество необязательных деталей!
А я-то ведь тоже кое-что знаю про жизнь… Я-то уже успела обнаружить одну любопытную закономерность: частенько человек, не желающий, чтобы кто-то проник в его сокровеннейшую, опасную для него, тайну, старается оглушить собеседника массой будто бы интересных откровений, заболтать, чтобы не сказать лишнего, не выдать подноготного…
Я и хотела доверять Ирине Аксельрод, и не могла. Душа противилась.
— Как вы великолепно рассказываете! — произнесла я тем не менее, с пылом. — Как интересно! Какие точные характеристики! Вам самой надо писать!
— Правда? — улыбнулась она, явно польщенная.
— Конечно, правда! Вы и говорите, как пишете!
Играла я. Вовсю играла. Но такова профессия, таковы условия, при которых возможен выигрыш.
А в душе: «Что-то тут не то с тобой, разговорница! Что-то очень не то…»
А она ко мне со всей заботливостью и гостеприимством:
— Танечка, извините, я вас совсем заболтала… Но так приятно встретить понимающего человека… Я так рада, что познакомилась с вами. Почему вы не пьете чай? Почему не попробовали варенье из грецких орехов? Я его привезла из Грузии. Там помнят Владимира Сергеевича… Он много помогал грузинским поэтам и писателям, потому что был секретарем Союза писателей. И это попробуйте непременно — я его из Польши привезла, где была недавно, там издают мемуары Владимира Сергеевича… Ой! — спохватилась она. — Я же вам должна эту книгу дать! Сейчас, сейчас…
