Кэрри Гринберг - Темная Прага
Откупорив маленький флакончик, она поднесла его к губам графа. Противоядие огнем жгло горло, забирая боль, всасывая яд и уничтожая его совсем.
Иногда помощь действительно приходит оттуда, откуда ее ждешь меньше всего.
Виктория — человеческое дитя, чью судьбу так нелепо сломал один из собратьев графа, забрал ее мечты, уничтожил будущее, стер с такого красивого детского лица улыбку, оставив только боль, страх и отчаяние, оказалась его спасительницей. Это было жестоко. Поэтому Эдвард с трудом верил, что происходящее в поместье в предрассветный час — наяву. Может, это очередная шутка его воспаленного сознания? Галлюцинация, возникшая перед тем, как он навсегда покинет этот мир, оставив после себя лишь горстку пепла. Это все, чем был Эдвард Плантагенет. Но он хоронил себя раньше времени. Еще не все было потеряно. В рукаве фокусника осталась еще одна карта. Загадочно улыбаясь публике, он выхватил пузырек и отдал его всем нуждающимся, чтобы те напились обжигающей жизнью и совершили еще череду значимых и совершенно бесполезных поступков. Пока жидкость не закончилась, и парень, сжимающий деревянную рукоять бесконечно острой косы, не положил свою костлявую руку в порядке очереди им на плечи.
Отгоняя от себя странные мысли, Эдвард почувствовал, как по телу разливается приятное тепло, а боль стихает, возвращая графу способность трезво мыслить. Почти трезво.
Вампир взглянул на Викторию, которая так и стояла на коленях перед диваном. Он даже не заметил, когда начал использовать против нее гипноз. Впервые за все его долгое существование это удалось ему идеально, почти как Анне. Девочка ничего не ощущала, не слышала и была полностью в его власти.
Что заставило ее придти сюда? Неужели его слова были услышаны ей? Или же это что-то другое? Влюбленность в графа? Ну, конечно же! Как он не заметил этого раньше? Бедная, ради любви она была готова на все! А вампир должен был забрать ее жизнь, потому что противоядие только облегчило боль, но не вернуло сил. Эдвард коснулся ее волос, не решившись дотронуться до нежной девичьей кожи.
Граф почувствовал, как на смену боли приходит голод — состояние, когда все краски вокруг блекнут, происходящее теряет смысл и только одно желание управляет всем, заставляя убивать, чтобы продолжать жить. И тогда не существует выбора, потому что нельзя остановить всепоглощающую жажду!
Голод руководил им, направлял его, тихонько подсказывая: «Девчонка здесь, ничто не мешает тебе просто убить ее! Она так много страдала, забери ее жизнь! Дай душе свободу! Не обрекай на новые страдания».
Эдвард посмотрел на потолок, как будто там были ответы на его вопросы.
Это было неправильно. Да, он вампир. Да, он убивал. Убивал много. Но сейчас граф просто не мог совершить это. Он смотрел в ее чистые, красивые глаза и видел в них последующее разочарование, которое будет преследовать ее, если он обратит ее. Пока она влюблена в него, все будет хорошо. Но она никогда не привыкнет убивать. К этому вообще нельзя привыкнуть. И только благодаря инстинкту, который так сильно был развит у вампиров, можно было хоть как-то примириться с этим.
Так было с ним. Так происходит с Анной.
Ничего нельзя было поделать. Ему нужна была кровь. И пусть он эгоист. И пусть потом граф тысячу раз пожалеет об этом. Варвик мог сделать только один ход, который в последствие будет использован против него же самого.
— Прости, — убрав ее волосы назад, освобождая белую шейку, произнес Эдвард.
Наклонившись к ней, он коснулся ее шеи, положив руки на плечи Вик. Это было похоже на воздушный ненастойчивый, но нежный поцелуй, который дарит любовник своей юной возлюбленной, боясь напугать ее неловким движением. Его длинные клыки проткнули кожу на ее шее, и граф тут же почувствовал целебный металлический привкус крови во рту. И мало что на свете могло сравниться с подобным состоянием. Выпивая чужую жизнь, вампиру передавалась часть воспоминаний, переживаний и ощущений жертвы. И это было незабываемо. Удивительно. Но и больно, ведь не бывает людей только с положительными воспоминаниями.
Эдвард знал, когда надо было остановиться, чтобы не убить Викторию. Почувствовав, как девочка слабеет в его руках, он отпрянул в сторону, едва успев подхватить ее и усадить рядом с собой на диван.
Взяв со столика нож, инкрустированный бриллиантами (невероятная безвкусица), Эдвард исполнил мечту Вик — порезав свою ладонь, он дал ей выпить своей крови. Этого было достаточно, чтобы во мраке возник новый вампир! Еще одно мечущееся создание, которому никогда не найти покоя.
Начало было положено. Граф откинулся на спинку дивана, ощущая эмоциональное опустошение и последующие неприятности.
* * *Анна судорожно перелистывала страницу за страницей. Нет, нет, не то… Очередная книга полетела на пол, где с мягким стуком упала на ковер, примяв страницы, но графиня даже не обратила на это внимания. С непрестанным усилием она вновь принялась штудировать библиотеку, пытаясь убедить себя, что сможет найти ответ. Эдвард так любит книги! Он умный, он знает, что они хранят в себе все тайны человечества — так почему бы им ни помочь графу и не найти противоядие? Эдвард…
Как страшно! Анна боялась даже подумать, что с ним может произойти что-то… такое. Что-то страшное. Что нельзя будет повернуть вспять. Гнала от себя ужасные мысли и картины, которые рисовало возбужденное воображение.
Ветер с неистовой силой ломился в окна, сотрясая тонкие стекла. Еще один, чуть более сильный удар, и чуткий слух вампирши уловил, что оконная рама распахнулась. Анна настороженно подняла голову. Едва слышно скрипнула половица, словно чья-то невесомая нога осторожно ступила…
Графиня в испуге вскочила на ноги. Конечно, это мог быть один человек на всем свете! Кто же еще заявится в поместье Анны Варвик, как вор, проникая через окно? Эта охотница — нет, эта убийца Ева! Словно чувствуя, что граф все еще жив, она решила таким бесчестным способом добить его. Не в равной схватке, этого она сделать не смогла — и теперь решила убить его беззащитного. Эти мысли пролетели в голове графини за одно мгновение. Она стремительно бросилась к столу, где в одном из ящиков лежал кинжал дамасской стали, оставшийся еще со времен жизни лорда Сэнжа. Сжимая кинжал в руках, графиня направилась в гостиную, где готова была увидеть страшную картину.
…Слегка приоткрыв дверь и заглянув внутрь, Анна еле сдержала возглас удивления. Нет, вовсе не охотница наведалась в поместье столь странным образом. Увиденная картина потрясла графиню до такой степени, что она не знала — как поступить — пройти ли внутрь, или молча закрыть дверь, чтобы не дать понять Эдварду, что она здесь.
Вик стояла на коленях рядом с диваном, почти не двигаясь — и Анна не могла рассмотреть ее лица, но ей и не нужно было видеть его, чтобы понять, что чувствует эта девчонка.
Как же она раньше этого не замечала! Нужно было быть слепой, чтобы не увидеть, как безумно эта нищенка влюблена в Эдварда. В ее Эдварда! Графиня сжала кулаки, даже не заметив того, что поранилась об острый нож. Действительно, вампиры не чувствуют боли от стали. Но чувствуют ту боль, что заставляет рыдать, когда ты смотришь, и ничего не можешь сделать — как стояла сейчас в дверном проеме Анна Варвик.
Девочка была не просто влюблена в Эдварда, она любила его так страстно, что готова была отдать свою жизнь за него… чтобы спасти его. Девчонка сделала то, что не смогла Анна. Сейчас она ведь даже не могла сердиться на Вик, не имела никакого морального права — та спасла ее любимого. Но нет, она чувствовала, что начинает тихо ненавидеть девчонку. Подлое, мерзкое чувство.
Эдвард сделал то, чего она опасалась больше всего — произвел на свет еще одного вампира. А ведь она, Анна, была единственной. Исключительной. Любимой. Навсегда, до скончания веков.
Краем сознания она почувствовала, что Эдвард догадался о ее присутствии. Лишь за мгновение до того, как граф повернул голову в ее сторону, Анна бесшумно прикрыла тяжелую дубовую дверь и медленно пошла наверх.
27 сентября 1888 года
Сухая ветка настойчиво, словно в истерике, билась в окно, призывая обитателей поместья обратить на себя внимание. Но дом умер. Умер окончательно, как только за молодой девушкой, Мартиной Новачек, закрылась входная дверь. Хозяйка даже не заметила ее исчезновения. При одной мысли о графине Анне у Мартины помутнело в глазах, а неописуемый страх и отвращение заставили бывшую горничную повернуться и поднять глаза на старое поместье. В кабинете Анны горел тусклый неровный свет лампы, который казался еще таинственнее в этот поздний час.
Мартине еще никогда не доводилось бывать на улице поздней ночью, когда спит весь город, даже последний пьяница вернулся домой, и бродячие собаки заснули, не беспокоя окрестности громким надрывным лаем. Девушка бросила в последний раз взгляд на поместье и перекрестилась дрожащей рукой. Она подняла с земли мешок со своими вещами, собранными в крайней спешке, и побежала к воротам поместья, не оборачиваясь больше назад. Подальше от этого проклятого места!
