Нина Васина - Правило крысолова
Ладушкин вообще перестал соображать, и дышал он теперь только ртом. Но госпитализироваться в Лакинске отказался, поэтому, оставив «Ниву» и мотоцикл Лоры на попечение румяной вязальщицы, мы вчетвером сели в полдень в электричку до Москвы. И до пятницы не знали, что отряд «Собинка» прибыл к догорающему сараю ровно в девять утра, собрал по хутору трупы – двух охранниц в рясах, обгоревшее тело Кукушкиной-Хогефельд и неизвестного мужчины в обломках вертолета на пастбище для коров. После чего объявил инспектора Ладушкина в розыск.
В пятницу к инспектору, отдыхающему с повязкой на лице в полюбившейся ему Пироговке, вернулась память.
Кто не спрятался?…
А я, бабушка и Лора как раз в пятницу перед обедом обвязывали стволы яблонек-трехлеток еловыми ветками (иглами вниз!), чтобы обезопасить их от нашествия мышей под снегом, и укутывали в пластиковые мешки ветки, чтобы спасти от нашествия зайцев по снежному насту. Антон сидел на коленках Питера и слушал рассказ про сказочный город детства Питера и Изольды Грэмс. Дымились кучки листвы, из прихваченной первыми утренними морозами травы кое-где выглядывали оранжевые глазки припозднившихся ноготков, с глухим стуком добровольно падали на землю яблоки, которые не удалось снять с высоких веток.
– Я тебя люблю. – Антон обнял Питера и прижался щекой к его свитеру на груди. – Я бы тебя не бросил…
– Мама нас не бросила. Просто все дети ушли за Крысоловом. И мы с Золей тоже.
– Питер, – заметила бабушка, – прекрати развивать у мальчика неправильное отношение к родителям.
– Он про Кенигсберг рассказывает? – уточнила Лора. – Как же, я прекрасно помню это ужасное повествование еще с детства! Пришел Крысолов, и город расплатился за покорное рабство собственными детьми. Ну и бред!
– И я помню. – Я тронула Лору за руку и укоризненно посмотрела в ее холодные глаза. – Попробуй привыкнуть к тому, что твое личное мнение никого не интересует до тех пор, пока ты не научишься рассказывать свои истории и пока не найдутся желающие их слушать!
– Ладно, может, теперь мне откроют великую тайну нашего рода воительниц и расскажут, что же все-таки случилось с несчастными детьми города Кенигсберга?! – Лора рассердилась на мое замечание, глаза потемнели.
– Их всех увел Крысолов, – настаивает Питер.
– Из города ушли только подростки. Только те, которые могли сами, без помощи взрослых пройти несколько километров до ближайших деревень и спрятаться там, – тихо говорит бабушка.
– А я что говорю! – не унимается дедушка, ласково поглаживая темноволосую голову внука.
– Перед приходом в город военных жители собрали здоровых детей от восьми до шестнадцати лет и приказали им ночью бежать из города. Именно бежать, а не идти. В ближайших деревнях разрешено было оставлять восьми-десятилеток, чуть подальше, километрах в десяти, ребят постарше, и так далее, до двадцати километров. В одной деревне нельзя было оставлять больше трех-четырех детей, иначе это бы заметили власти. А города нам родители приказали обходить. – Бабушка, задумавшись, садится на лавочку и смотрит сквозь нас, сквозь сад, сквозь ветреную пятницу начала октября в далекую ночь ее убегающего из Кенигсберга детства.
– Ваша бабушка уже тогда бегала куда лучше меня, – улыбается Питер. – Мы бежали, взявшись за руки. Всем братьям и сестрам приказано было взяться за руки, а одинокие дети держались друг за друга, схватившись за одежду. Когда дети-одиночки уставали, они просто бросали подол платья или курточки своего напарника. А когда я останавливался и начинал плакать, сестра кусала мою руку. От боли я кричал и бежал дальше.
– Сколько тебе было лет? – затаил дыхание Антон.
– Я был почти как ты.
– И ты плакал?…
– Конечно. Вот, посмотри. – Питер вытягивает перед собой руку. На тыльной стороне ладони у большого пальца видны несколько шрамов. – Нам надо было пробежать почти тридцать километров, Золя кусала меня до крови три раза. Она решила, что чем дальше мы убежим, тем лучше. Она была права, только я чуть не потерял тогда по дороге свое сердце, оно почти выпрыгнуло из груди, и изрядно повредился разумом.
– А когда я плачу, Лора всегда смеется, говорит, что все мужчины – слюнтяи! – не выдержал наступившего молчания Антон.
– Заткнись ты, – перебила его Лора и спросила, с трудом подбирая слова: – А куда вы… куда надо было бежать?
– Мы добежали до богатого литовского хутора, спасибо Изольде, – вздохнул Питер. – Но не сразу. Пришлось отдыхать в стоге. Рука у меня была в крови, Золя оторвала полоску с подола платья и перевязала. Только неудачно получилось, рука потом еще гноилась больше недели. Зато после этого она поклялась научиться врачевать и готовить еду и стала лучшей целительницей из воинов в нашем роду. И отменным поваром… Правильно я говорю, сестричка? – зло спрашивает Питер, и бабушка грустно кивает.
– У меня тоже вся рука была в твоей крови, – шепчет бабушка, я подхожу и прижимаю к груди ее голову, – наши руки тогда слиплись. Я очень боялась выпустить его ладонь… Ты не представляешь, как сильно склеивает ладони кровь…
– Вы бежали, чтобы не остаться в городе, который занимали советские войска? – пытается расставить все точки над i Лора.
– Мы бежали, потому что так нам приказали отец и мать, – поднимает голову бабушка. – Они сказали, что в город придут чужие воины и жить в нем детям будет нельзя. Книги сожгут на площади, королевский замок разрушат, всех заставят говорить на другом языке, забыть бога и поклоняться искусственным идолам.
– Так все и было, – кивает Питер. – Так все и было… На Королевской горе взорвали замок и построили страшилище под названием Дом советов.
– Замок королей? Там жили настоящие короли? – не верит Антон.
– Там жили прусские короли, – демонстрирует свое знание истории Лора. – А мама твоей бабушки работала в замке привратницей. Правильно? – Она смотрит на бабушку.
Бабушка молчит.
– А почему вы не остались жить в Прибалтике? – Лора полна энтузиазма. А мне так грустно – впору зареветь в голос.
– Твоя бабушка вышла замуж за очень перспективного политического лидера и уехала в Ленинград. – Питер перестал злиться и тоже загрустил. – Потом я приехал к ней. Семья, которая нас приютила на хуторе, честно сказала, что до шестнадцати лет они нас выкормят, а учиться отправить не смогут, не на что.
– Мой первый брак, – усмехнулась бабушка. – Очень неудачный вариант трусливого воина-мужчины. А мне было всего семнадцать…
– Ты больше никогда не видел своих папу и маму? – Антон всматривается в близкие глаза Питера со страхом, что тот ответит «нет».
– Нет, – отвечает Питер.
Антон обхватывает его голову, притягивает к себе и шепчет в ухо:
– Кто тогда учил тебя быть настоящим мужчиной?
– Моя сестра, Золя.
– Сестра… – Мальчик, задумавшись, смотрит на Лору.
– У нее ничего не получилось. Воин из меня никудышный, я рос сентиментальным нервным мальчиком.
– А вот Лора очень упорная, – вздыхает Антон, – у нее может получиться…
– Ничего. Это ничего. Мы ее нейтрализуем.
– Как это?
– Тобой займется Инга. Хвала господу, случаются и среди женщин в нашем роду счастливые исключения. Инга – хранительница очага. Она не будет впиваться тебе в руку зубами, если нужно куда-то бежать. Она просто возьмет тебя на руки…
– Ну и глупо! – вмешалась Лора. – Далеко она пробежит после этого?! Мужчина должен быть сильным, решительным и развитым умственно ровно настолько, насколько это нужно для защиты и нападения.
– Не слушай ее. – Питер отвернул голову Антона, чтобы тот перестал смотреть на сестру. – Послушай внимательно и запомни на всю жизнь. Основное качество, которым мужчина должен обладать, – это снисхождение. Все. Научись проявлять снисхождение к слабостям других, и ты – настоящий мужчина. Ты – король. Научись проявлять снисхождение к самой жизни, к ее неразрешимым загадкам и горестям, и ты – настоящий король.
– Да уж, – фыркнула Лора. – Мне мама рассказывала, как вы учили ее проявлять снисхождение к вашим выходкам и вырабатывать в себе равнодушие!
– Помолчи, – заметила бабушка.
– Почему я должна молчать? Терпеть не могу, когда мужчина садистскими штучками пытается доказать свою правду жизни! А ты что молчишь?! – Лора вдруг набросилась на меня.
– Я?…
– Ты! Это же тебя добрый дедушка Питер учил хрупкости жизни, это же тебе закаливали сердце потерями!
– Заткнись! – повысила голос бабушка.
Лора смешалась и села рядом с ней. Тронула за руку.
– Ты сама говорила, чтобы я спрашивала, если чего не понимаю.
– Говорила. Но ты не спрашиваешь. Ты бездарно судишь. Не смей продолжать этот разговор.
– Какими еще потерями мне закаливали сердце? – Теперь я желаю продолжить разговор.
– Я подозреваю, – усмехнулся Питер, – что Ханна с восторгом рассказала своей дочери про урок, который я тебе преподал. С котенком. Белым пушистым котенком с черными лапками. Ты его очень любила. Когда котенок терялся, ты рыдала до судорог, до температуры и приступа астмы.
