Дэвид Гутерсон - Снег на кедрах
Оказалось, что на море, несмотря на все расчеты, задул порывистый ветер и поднялась волна. Исмаил плохо переносил качку и уже успел пристраститься к драмамину. Он проглотил две таблетки, запив водой из фляги, и уставился в темноту поверх оклеенного фанерой планшира; он сидел в каске, но застегивать ее не стал. Под ногами гудел дизель; по левому борту Исмаил заметил три других десантных катера. В соседнем он видел пехотинцев; один закурил, и мелькнул огонек, хотя парень и прикрывал сигарету ладонью. Исмаил снова привалился к выкладке, закрыл глаза и заткнул уши пальцами. О происходящем вокруг он старался не думать.
Три часа они подбирались к Бетио; волны перехлестывали через планшир, и все промокли до нитки. Остров показался низкой темной чертой, пролегающей почти на горизонте. Исмаил встал размять ноги. Со всех точек на острове шла стрельба, и стоявший рядом с Исмаилом пехотинец пытался вычислить по своим водонепроницаемым часам, когда по острову ударят залповым из всех орудий. В другом конце катера двое отпускали крепкие выражения в адрес адмирала Хилла — тот выбрал время для начала операции так, что десанту придется высаживаться при свете дня, а не под покровом ночи. Корабли наконец начали мощный обстрел — черные клубы вздымались над островом, — и третий взвод воспрянул духом.
— Да от этих говнюков ничего не останется, — уверенно заявил рядовой Харви. — Наши пятидюймовые поработают на славу — выбьют это поганое дерьмо.
Через четверть часа, у входа в лагуну атолла Тарава, их подхватило мощным течением и понесло. Они подпрыгивали на волнах, проносясь мимо двух эсминцев, «Дэшила» и «Ринггольда», волнами огня поливавших остров; грохот стоял оглушительный, Исмаил никогда ничего подобного не слышал. Пристегнув каску, он выглянул поверх планшира и решил, что теперь ему конец. Он увидел, как далеко впереди, на берегу, взбираются вверх по склону три бронетранспортера. Они двигались под непрерывными пулеметными очередями; один бронетранспортер провалился в воронку от снаряда; другой вспыхнул огнем и замер. Не было видно ни единого пикирующего бомбардировщика, В-24 еще не подлетели. Лучше всего было затаиться, забиться куда-нибудь и держаться подальше от линии огня. Волей случая Исмаил оказался на войне в тот самый момент, о котором всегда мечтают мальчишки. Вот он, морской пехотинец, радист, штурмует береговую линию, еще немного, и он… обделается, в буквальном смысле этого слова. Исмаил чувствовал, как набухает его прямая кишка.
— Поганцы, что творят! — выругался Джим Харви. — Черт бы их побрал, этих придурков наших!
Командир отделения, Рич Хинкль из Ирики, Калифорния, с которым Исмаил сражался за шахматной доской во время стоянки у Новой Зеландии, погиб самым первым. Их катер вдруг напоролся на риф — а до берега было больше пятисот ярдов — и с полминуты, а то и дольше все сидели и переглядывались, а пули барабанили в борт.
— Эй, сейчас тут такое начнется! — крикнул Хинкль, силясь перекричать грохот. — Сматываемся к чертям собачьим! Давай, живее! Пошли!
— Ты первый, — отозвался кто-то.
Хинкль перемахнул через планшир по правому борту прямо в воду. За ним последовали остальные, включая Исмаила, который сначала перетащил через борт восемьдесят пять фунтов выкладки. И тут пуля попала Хинклю прямо в лицо, и он пошел ко дну, а потом убило солдата рядом — снесло пол черепа. Исмаил перебросил выкладку и тяжело плюхнулся следом. Он оставался под водой как можно дольше, всплывая только чтобы вдохнуть; он видел вспышки стрелкового оружия вдоль берега и снова уходил на глубину. Когда он всплыл в очередной раз, то оказалось, что все — и подносчики боеприпасов, и подрывники, и пулеметчики — все до единого бросали амуницию в воду и точно так же ныряли на глубину.
Исмаил заплыл за катер с тремя десятками других пехотинцев. Старшина, чертыхаясь, все еще пытался снять катер с рифа, дергая дроссельные рычаги туда-сюда. Лейтенант Беллоуз орал на тех, кто отказывался прыгать за борт.
— Да пошел ты, Беллоуз, — все повторял кто-то из солдат.
— Первый, первый давай! — визжал другой. Исмаил узнал в истеричном визге голос рядового Харви.
На десантный катер теперь сыпался целый град пуль, и горстка прятавшихся за ним начала пробираться к берегу. Исмаил держался середины группы, старался плыть, не слишком высовываясь, продвигаясь гребками, представляя себя уже мертвым, «пустой бутылкой», безвредно болтающейся в водах лагуны, увлекаемой течением. Теперь вода доходила только до груди, некоторые продвигались, подняв винтовки над головой, и падали в воду, уже окрашенную розовым. Исмаил видел, как они шли, пошатываясь, и оседали, видел пулеметные очереди, вспарывавшие поверхность воды, и пригибался еще ниже. Впереди на мелководье рядовой Ньюленд поднялся, приготовившись бежать к дамбе, и тут же еще один, незнакомый ему пехотинец побежал, но рухнул, застреленный в линии прибоя, и третий попытался добраться до дамбы… Четвертого, Эрика Бледсо, ранило в колено, и он снова упал. Исмаил остановился и смотрел, как пятый и шестой рванули, вызвав огонь противника, а потом собрался и тоже рванул; впереди бежали те двое. Все трое добежали до дамбы невредимыми; укрывшись за ней, они глядели на Бледсо с отстреленным коленом.
Исмаил смотрел, как Эрик истекает кровью. Он лежал на мелководье, в пятидесяти ярдах, и тихо умолял о помощи:
— Ребята, помогите… ну помогите же…
Эрик был родом из Делавэра, как и Эрнест Теставерде; в Веллингтоне они столько раз напивались вместе. Роберт Ньюленд порывался добежать, но лейтенант Беллоуз удержал его, сказав, что при такой пальбе результат будет один — два трупа. И все молча согласились. Исмаил приказал самому себе вжаться в стену дамбы — он не собирался бежать за раненым и оттаскивать его в безопасное место, хотя где-то в глубине души и был готов. Но что он мог? Амуниция осталась в водах лагуны; не было даже бинта, чтобы перевязать Эрика, а уж о том, чтобы вытащить его оттуда, и речи быть не могло. Исмаил сидел под дамбой и смотрел; Эрик перевернулся в воде лицом кверху. Его ноги лишь частично находились в воде, и Исмаилу было хорошо видно, что одна нога в месте коленного сустава едва держится и ее качает волной. Парень истек кровью и умер, а нога оторвалась, и ее отнесло на несколько футов от тела; Исмаил все это время сидел, вжавшись в стену дамбы.
В десять часов он все еще торчал у дамбы, без оружия, не зная, что делать. Исмаил сидел на корточках вместе с сотнями других пехотинцев, которым удалось, несмотря на обстрел, высадиться на берег. Многие пехотинцы полегли, но больше всего было раненых, и те, кто сидел у дамбы, старались не слушать их стонов и призывов о помощи. Вдруг ни с того ни с сего сержант из роты «J» вскочил на дамбу; в уголке рта у него свисала сигарета. Он обозвал сидевших «сборищем трусов» и принялся осыпать потоком брани:
— Жалкие трусы! Как закончится это дерьмо — в самый раз пооткручивать вам яйца, да помедленней, помедленней, чтобы больней было! Спрятались тут, задницы свои спасаете, пока другие делают за вас грязную работу! Вы не мужчины, а так… гомики несчастные, мастера подрочить… выжимаете свои крошечные члены… у вас и стоит-то раз в год… флаг ваш приспущенный!
И все в том же духе. Сидевшие внизу уговаривали его спуститься, не рисковать жизнью. Он отказался, и его резануло сзади, через позвоночник — осколок прошел насквозь, разорвав рубашку спереди, и на песок брызнули кишки. Сержант не успел даже ничего понять, так и упал, лицом сначала в песок, а потом на вывалившиеся внутренности.
Наконец бронетранспортер пробил в дамбе брешь; несколько пехотинцев попытались в нее пролезть. Их тут же подстрелили. Исмаилу было приказано откапывать вездеход, доставленный на берег грузовым лихтером, — вездеход тут же застрял в песке. Исмаил стоял на коленях и орудовал саперной лопаткой; пехотинец рядом с ним блеванул на песок и потерял сознание, упав с каской, съехавшей на лицо. Радист из роты «К» пристроился у дамбы с радиостанцией и громко ругался: каждый раз, когда линкор ударял по острову из орудий, в наушниках замолкали даже атмосферные помехи. Наладить связь никак не получалось.
День разгорался; Исмаил понял, что сладковатый запах, доносящийся с берега, исходит от мертвых пехотинцев. Его тоже вырвало; он выпил остатки воды из фляги. Судя по всему, только он один и остался в живых — за прошедшие три часа никого из своих Исмаил не встретил. От команды, передвигавшейся вдоль стены и пополнявшей запасы, он получил карабин, боезаряды и полевой нож. Привалившись спиной к стене дамбы, он сидел в расстегнутой стальной каске и разбирал карабин, забитый песком, тщательно, насколько позволяли полевые условия, прочищая его. Он все еще держал в руке механизм спускового крючка, протирая его концом рубашки, когда на берег прибыла очередная партия плавающих бронетранспортеров, тут же вызвавших на себя минометный огонь. Исмаил некоторое время смотрел на происходящее с интересом — как из бронетранспортеров выскакивают пехотинцы и падают на песок, кто замертво, кто раненый, кто с криком — а потом продолжил чистить карабин, не желая больше смотреть. Когда через четыре часа стемнело, он все еще сидел на том же самом месте, с карабином в руке и ножом на поясе.
