Ольга Тарасевич - Оберег Святого Лазаря
В тот вечер, чтобы забыться, она поехала в ночной клуб и сняла там сразу двух молодых кобельков, которые всю ночь развлекали ее совсем не разговорами.
Утром Катя быстро выставила парней за дверь, а потом немного всплакнула – но совсем чуть-чуть, потому что к обеду намечались съемки, а записываться с опухшими глазами – это не дело.
Настроение было отвратительным.
Таблетки почему-то действовали плохо.
Хотелось побыть одной, напиться в хлам.
И тут одна из сумасшедших теток-экстрасенсш вздумала поучить жизни.
Чего она только не говорила!
Гнала какую-то пургу про ее отношения с Максом и Сергеем, про то, что секс до брака – это грязь и что надо думать о спасении души, а не о деньгах.
«Да я просто убью ее».
Собственная мысль сначала удивила Катю.
А потом она поняла: а ведь и правда убьет.
Убьет легко и непринужденно.
И даже несложно придумать, как именно все провернуть.
Папашка завернут на цветах.
Они в его доме на Рублевке повсюду – в холле и гостиной, на всех подоконниках; естественно, и зимний сад устроен просто огромный.
Больше всего отец трясется над бонсаями и японскими орхидеями. Та еще гадость, японские орхидеи – сами маленькие, цветочки – как козявочки. Правда, пахнут вкусно. Те огромные орхидейные ветки, которые мужчины иногда Кате дарили, – они не пахли, хотя могли по полтора месяца не вянуть и были такими красивыми – глаз не отвести. Папины мелкие «комары», как правило, источали дивный лимонно-ванильный аромат. И, конечно, они впечатляли своей стоимостью. Цена некоторых «крокозябр», напоминающих перекрещенные еловые веточки размером максимум 10 сантиметров, приближалась к двум тысячам долларов.
Отец трясся над своими растениями, как над малыми детьми.
Для ухода за цветами к нему два раза в неделю приезжали специальные сотрудники какой-то флористической конторы, занимавшиеся поливом и внесением удобрений. Некоторые препараты, которыми они пользовались, явно были опасными. Папин йорк Филя, жрущий все подряд, однажды стащил какой-то флакон, разгрыз его – и умер.
Надо просто взять этой отравы, долить ее в стакан вредной экстрасенсши.
И все будет очень хорошо…
«В конце концов, мне надоело, что меня все обижают и унижают, – думала Катя, оглядываясь по сторонам. Вечеринка только начиналась, народ активно общался, а на нее, укрывшуюся в закутке за декорацией, никто не обращал внимания. – Издеваются, учат жизни… Надоело!»
Она казалась себе такой смелой, равнодушной, уставшей от жизни. И вместе с тем – сильной, решительной, всемогущей…
Когда Мариам, сделав пару глотков, упала, Катя словно бы очнулась.
«Я убила ее! Я это сделала! Но почему? Как в тумане все… Надо завязывать с наркотой. Если меня не поймают, клянусь – обязательно завяжу, – метались лихорадочные мысли, пока она дрожащими руками доставала горсть таблеток, предусмотрительно пересыпанных в пузырек из-под валерьянки. – Да нет, никто меня не заподозрит. У меня совершенно нет мотива. Вот если бы я траванула папашку – это было бы совсем другое дело…»
Катя успокаивала себя и машинально отворачивалась от подоконника, где стоял флакон с ядом.
Отпечатков на нем точно нет – ведь она пользовалась салфеткой.
Конечно, первый порыв – спрятать его в сумку, а потом выбросить. Но если вдруг обыск? С такой уликой не отвертишься.
Она очень старалась вести себя спокойно, не показывать своего волнения.
Но нервы, конечно, были натянуты до предела.
Еще долго потом просто упоминание об убийстве Мариам могло вызвать срыв…
Злость была, да.
Злость, страх…
Но – никаких сожалений.
Даже странно – возникало чувство, похожее на удовлетворение от хорошо сделанной работы.
«Оказывается, убивать – это приятно, – призналась она самой себе. – Испытываешь такой драйв – ни одни колеса так не вставляют!»
…– Ладно, хорошо. Допустим, вы убили гражданку Гладышеву просто так. А как насчет Евсении Аржинт? Тоже безо всякой причины?
Катя отправила в рот еще одну таблетку, дождалась, пока по телу прокатится приятная волна бодрости, и пожала плечами.
– Я не могу сказать, что убила их без причины. Я думаю, просто так было нужно – чтобы я их убила.
– Кому нужно?
Она опять пожала плечами:
– Не знаю. Может, Богу? Это же Ему от нас всех что-то нужно.
В глазах следователя появилась тоска:
– Так Бог вам передал послание? Слышали голоса? Видели зеленых человечков? Гражданка Романенко, предупреждаю: если вы хотите имитировать психическое заболевание, то у вас ничего не выйдет. Направлением на экспертизу я вас, конечно, обеспечу. Но врачи – настоящие профессионалы, их вы своими фантазиями не одурачите.
– А я и не пытаюсь никого одурачить. Я просто поняла, что, может, единственное, что я должна сделать, – это убить именно этих людей. После каждого убийства возникала уверенность: все сделано правильно…
* * *…– Все будет хорошо, Наташа! Конечно, я жутко перепугался. Представляешь, какая картина: подъезжаю, ты без сознания, рядом с тобой какая-то старушка кричит: «Помогите, женщине плохо!» Привез тебя в больницу. Кардиограмма отвратительная. Странно, ты вроде на сердце не жаловалась никогда… Врачи домой не отпустили, говорят – надо понаблюдать пару дней, такими вещами не шутят. Полностью согласен. Больше никаких расследований, иначе они тебя доконают… Юра недавно звонил. Говорит: в номере Евсении обнаружился точно такой же флакон с американским инсектицидом, как и в «Останкино». А на бутылочке – отпечатки Кати Романенко. Он был вынужден задержать девушку. Ведущая во всем призналась. Кто бы мог подумать, что она способна на подобную мерзость! Такая молодая, симпатичная, из хорошей семьи. Только птичьего молока ей не хватало… Впрочем, у преступников всегда своя логика; нормальным людям их никогда не понять…
Лёнин голос придает мне сил.
Уже могу открыть глаза, взять мужа за руку.
– Ничего не говори. Лежи, отдыхай. – Он, улыбнувшись, наклоняется и целует мое запястье. – Как ты меня напугала, Рыжая… Если бы ты только знала, как сильно я перепугался!
– Ленечка, мне нельзя здесь сейчас разлеживаться. То есть я, конечно, была бы не против. Но – никак нельзя, правда!
Муж хмурится:
– Это еще почему?
Какие-то мгновения я прикидываю возможность реализации следующего варианта.
Усыпить Ленину бдительность, стащить ключи от машины и удрать из больницы.
Да, было бы неплохо провернуть такую штуку.
Только могут возникнуть проблемы. Да вот прямо в коридоре встретят меня санитарка с врачом; возьмут под белы рученьки и быстренько вернут обратно в палату.
Нет, в таком деле – побег из больницы – без сообщника никак не обойтись.
Но как объяснить мужу, что мне сейчас нельзя оставаться в палате? Я совершенно точно знаю, что в настоящий момент должна быть в гостинице «Авангард». Почему – понятия не имею.
Хотя, может, какие-то логические объяснения можно привести.
Я явственно чувствовала, как мощная темная сила пытается мне препятствовать. Она могла уничтожить меня.
Ох как тяжело сейчас примерять на свои ощущения и новые знания одежки привычных слов…
В общем, это, черное и сильное, хотело меня остановить. Вырубить. И у него почти получилось.
Но есть и другая сила, светлая и мощная.
Не знаю, кто мне помог – бабушка, ангелы, Бог. Это защитило меня.
Это всегда вело меня по жизни.
Это теперь призывает срочно действовать…
– Ладно, не надо так напрягаться. – О, чудо! Муж встает со стула, достает из пакета мои джинсы и рубашку. – Давай, снимай скорее свой прекрасный больничный пеньюар. Я все понял: если ты сейчас не свалишь из больницы – то помрешь и никакие медики не откачают. Как же с тобой иногда бывает тяжело! Ты страшный человек, Натали. Если что-то хочешь – хоть кол на голове теши, все равно по-своему сделаешь.
– Ага, точно, я такая!
Мне становится легко и весело.
Осторожно встаю с кровати, прислушиваюсь к своим ощущениям.
Немного кружится голова – но это мелочи. Жить буду. И буду бороться…
* * *Территориально гостиница «Авангард» не относится к нашему моргу. Поэтому труп Евсении вскрывает какой-то совершенно незнакомый нам с Леней мужик, с которым прежде никогда не доводилось пересекаться.
Мы с мужем уже обменялись многозначительными взглядами и прекрасно поняли, что наше мнение о коллеге совпадает: клинический идиот.
Дурачок – такой восторженный, задорный, свежеобученный…
Наверное, недавно ему довелось стажироваться в Европе.
Ладно, фиг с ним, с этими его новомодными аксессуарами – ярко-оранжевой пижамой, пластиковой маской и специальной пилой, улавливающей брызги (наши мужики-санитары пользуются обычной фрезовой пилкой. Конечно, летит все, что только можно, куда можно – кровяные капельки на наши направления на гистологию, костная пыль – в нос. А не стой под стрелой, пока санитар труп эксперту готовит. Впрочем, если нас слишком сильно заливает кровищей – мы вопим, не стесняясь). Можно было бы даже смириться с тем, что этот парнишка сам, без помощи санитаров, начал проводить аутопсию. Но вот зачем он «европейский» разрез делает?
