Евгения Грановская - Код Рублева

Всадник, черноусый, рослый казак, подскакал к телеге и загарцевал около нее.

– Господа, генерал-майор пожелал сделать вам подарок! – пробасил он, наклонился и протянул Алеше плетеную корзинку, прикрытую сверху полотенцем.

– Передайте Якову Александровичу нашу благодарность, – сказал Алеша.

– Передам!

Всадник хлестнул лошадь и унесся, растаяв в облаке поднятой пыли.

Друзья с облегчением посмотрели ему вслед, затем воззрились на корзинку.

– Что там? – нетерпеливо поинтересовался Пирогов.

Алеша снял полотенце и присвистнул.

– Ого! Щедр генерал. Хлеб, сыр, ветчина… Тут даже штоф водки имеется.

– Водки? – оживился Пирогов. – А ну-ка, покажите. – Он заглянул в корзинку, достал бутылку, вынул зубами пробку, недоверчиво понюхал, затем отхлебнул прямо из горлышка, крякнул и выпучил глаза. – Уф-ф! Действительно, водка. Ай да генерал! Сразу видно образованного человека, не то что Махно. Господин циркач, не хотите приложиться?

– Не сейчас, – ответил тот.

– Да, вы правы. Оставим до вечера. – Пирогов еще раз отхлебнул, тряхнул головой и плотно закупорил горлышко пробкой.

Последующие десять минут ехали молча. Неомрачаемое лицо Пирогова приняло странно озабоченный вид. Про вожжи он, казалось, совсем забыл, и пегая лошадка плелась по дороге сама собой. Вдруг Пирогов резко натянул вожжи, и повозка остановилась. Пирогов повернулся к Алеше и сказал:

– Вы знаете, а ведь я, пожалуй, останусь.

– Как это? – не понял Алеша. – Где останетесь?

– Да здесь, у Слащева. – Пирогов вздохнул и повел медвежьими плечами. – Посудите сами, господа, ну куда мне идти? Дома нет, жены и детишек тоже, осталась одна только родина. Буду воевать с красными.

– Вы это серьезно? – все еще не верил своим ушам Алеша.

– Вполне, – ответил Пирогов.

Алеша повернулся к артисту, ожидая с его стороны колкостей и острот, но вместо этого тот, к полному изумлению Алеши, произнес короткую, но прочувствованную речь.

– Господин Пирогов, это слова настоящего мужчины и дворянина, – сказал он почти торжественно. – Не думал, что вы на это способны, и рад, что ошибся. Вот вам моя рука, Пирогов!

Он протянул толстяку руку, и тот с жаром ее пожал.

– Так жаль с вами расставаться, друзья, – расстроенно произнес Пирогов. – А давайте со мной! Нет, правда, господа! Будем вместе бить красную нечисть! Алеша, вы как?

Алеша покачал головой.

– Нет, Павел Афанасьевич, воевать я не пойду.

– Почему?

– Мне нужно в Москву. Если я доберусь до Москвы, я принесу родине гораздо больше пользы, чем на передовой. Только не спрашивайте меня ни о чем. Я не могу вам сейчас ничего рассказать. Лучше давайте обнимемся на прощание.

– Давайте!

Они крепко обнялись. Пирогов всхлипнул, разжал объятия и повернулся к артисту.

– Ну а вы, господин Браккато?

– Я бы с радостью, но я дал слово Алексею, что буду сопровождать его до самой Москвы.

– Да, вы правы, – согласился Пирогов. – Его нельзя оставлять одного. Берегите его, идальго.

Пирогов соскочил с телеги.

– Мы можем вернуться и подвезти вас, – предложил Алеша.

Пирогов мотнул всклокоченной головой.

– Нет, не стоит. У вас впереди дальняя дорога, а возвращаться – плохая примета. Сам дойду. Надеюсь, мы еще когда-нибудь свидимся. И тогда я… Тогда мы… А, чего там! – неожиданно махнул он рукой и отвернулся, чтобы скрыть выступившие слезы. – Ну, прощайте!

Пирогов хлопнул лошадку ладонью по крупу, повернулся и, не произнося более ни слова, зашагал обратно к вокзалу. Алеша и артист с минуту смотрели Пирогову вслед, потом циркач отвернулся, взял в руки вожжи и сказал:

– Ну вот, теперь нас только двое.

– Да, – отозвался Алеша. – Двое.

– Поехали, что ли?

– Да, идальго. Надо ехать.

Артист шлепнул лошадку вожжами по крупу, и она бодро засеменила копытами по пыльному большаку.

– Что же вы мне ничего не говорили про вашу сестру? – поинтересовался артист.

– Потому что нет никакой сестры, – ответил Алеша.

– Так это вы нарочно Слащеву наплели?

– Да, – признался Алеша. – Я проговорился про Москву и понял, что нужно врать дальше, иначе он не отстанет.

– А ваш батюшка? Он действительно умер? Или это тоже вранье?

– Нет, это правда, – грустно ответил Алеша. – Он умер несколько дней назад.

– Как это случилось?

Алеша снял фуражку, пригладил ладонью светлые непослушные волосы, снова накрыл их фуражкой и сказал:

– Мы были в Севастополе. Хотели уплыть из России в Турцию, а потом перебраться в Париж, у нас там родственники. Но потом кое-что случилось, и мы решили вернуться в Москву. То есть отец решил вернуться, но не успел.

– Что произошло?

– Мы зашли в ресторацию пообедать… В городе тогда был настоящий кошмар. На рынках открыто торговали кокаином. По улицам ходили девочки… ну, знаете, такие… и совсем молодые, моложе меня… В общем, творился сущий ужас. Я совсем не хотел есть, но отец сказал, что нужно хорошенько подкрепиться перед дорогой. В ресторации, куда мы зашли, проходило заседание литературно-артистического общества. Поэты читали стихи, но было почему-то очень много пьяных.

– На таких сборищах всегда много пьяных, – сказал метатель ножей.

– И там был один артист, – продолжил Алеша, задумчиво глядя на проплывающие мимо деревья. – Господин Вертинский. Вы его наверняка знаете.

– Тот, что распевает песенки в костюме Пьеро?

– Ну да. Только в тот раз он был в черном фраке. И, вероятно, болен, потому что кашлял в платок и был очень бледен.

– С артистами это случается и без болезни, – заметил циркач.

– Господин Вертинский спел песню о юнкерах… Знаете, о тех, которые погибли в Борщаговке. «Я не знаю, зачем и кому это нужно? Кто послал их на смерть беспощадной рукой?» Публика приняла его очень хорошо. Были аплодисменты, слезы. Но тут один офицер… штабс-капитан, по-моему… поднялся со своего места и потребовал, чтобы Вертинский спел «Боже, царя храни». Очень грубо потребовал. И тогда один гражданский… совсем сухонький старичок… подбежал к штабс-капитану и закричал, чтобы тот убирался к чертям на передовую – воевать с большевиками. А потом влепил штабс-капитану пощечину. Штабс-капитан взял со стола бутылку и замахнулся на старика. Мой отец вскочил из-за стола, подбежал к офицеру и схватил за руку. Но другая рука у офицера была свободна. Он выхватил из кобуры пистолет и выстрелил отцу в грудь. Вот и все.

Алеша замолчал.

– Его арестовали? – спросил артист после паузы.

– Того офицера? Да, гвардейский патруль увел его из ресторана. А мой отец умер у меня на руках.

– Н-да, не повезло… – Артист, сам не любивший утешений и никогда не умевший утешать, отвернулся и стал смотреть на дорогу.

– Перед смертью папа велел мне отправляться в Москву, – продолжил Алеша.

– Значит, у вас есть миссия? – тихо спросил артист.

– Да. И чрезвычайно важная.

Артист покосился на Алешу.

– Может, хотя бы намекнете – что вы хотите доставить в Москву?

Алеша вздохнул.

– Я бы с радостью, но не могу. Это не моя тайна, вы же понимаете. Вы только не обижайтесь на меня, господин идальго.

– Я не обижаюсь. Значит, никаких денег у вас в Москве нет. Чем же вы собирались мне заплатить?

– У нас в квартире кое-что осталось. Серебро столовое, венецианское стекло… Мебель с инкрустацией, несколько фарфоровых и бронзовых безделушек. Если все это продать…

Идальго усмехнулся.

– Думаю, что все это продали без вас. А скорей всего, просто растащили.

– И теперь вы не захотите мне помогать? – осторожно спросил Алеша.

Артист усмехнулся.

– Напротив, теперь я сделаю это с еще большим удовольствием.

Алеша несколько секунд молчал, потом смущенно спросил:

– Почему?

Артист пожал плечами.

– Я к вам привык, – весело произнес он. – И разрази меня гром, если я не довезу вас до Москвы.

11. Иван Солнцев

Двери «комнаты для свиданий» со скрипом распахнулись, и на пороге, пугливо озираясь, застыл высокий, худой мужчина. Его длинные волосы нуждались в расческе, на щеках колосилась четырехдневная белесая щетина. Одет мужчина был в спортивные штаны и какую-то нелепую грязно-белую, растянутую чуть ли не до колен футболку с кроваво-красной надписью «Winner».

Из-за худого плеча мужчины выглядывал приземистый пухлый санитар с красным круглым лицом.

– Вот, Иван, – сказал он голосом сухим и блеклым, – это твои гости. Поздоровайся!

Худой мужчина уставился на дьякона дикими, затравленными глазами, затем перевел взгляд на Марго – его веки дрогнули, а рот слегка приоткрылся. Марго с улыбкой поднялась ему навстречу.

– Ну, здравствуй, Ваня! – весело сказала она. – Что же ты молчишь? Не рад меня видеть?

Она шагнула к худому мужчине, взяла его за руки и посмотрела ему в глаза.

– Ну? – снова заговорила Марго. – Неужели не узнал? Я Марго, твоя двоюродная сестра.