Анна и Сергей Литвиновы - Здесь вам не Сакраменто
– Охота в то утро оказалась никчёмной. Наверное, оттого, что мы разоспались и выползли на промысел, когда солнце стояло уже высоко. Рыба вся под камнями попряталась. Надо сказать, что бухты на Черноморском побережье – они совсем не такие, как в ленте «Три плюс два» показывают. В кино был сплошной песочек. Но фильм-то в Крыму и на Рижском взморье снимали. А в районе Дюрсо в море – одни валуны и скалы, склизкими водорослями покрытые. Поэтому, когда мы в море входили и выходили, поскальзывались часто, все ноги, бывало, себе сбивали. Так и в тот раз: когда вылезали из моря – поняли наконец, что охота не удалась, – Лерка вдруг охнула, скривилась. Вилен её ещё спрашивает: ты что? А она: да наступила на что-то острое, камень, наверное – манера бить тогда в море бутылки ещё не повелась, да и некому там было их бить. Ну, камень и камень, наступила и наступила, обычное дело. Вылезли мы, обсохли, нацепили вьетнамки – почапали домой, к лагерю. Только смотрим: Лерка что-то отстаёт, морщится. На правую ногу с трудом наступает. Жаловаться ни на что не жалуется – тогда даже девчонки крепкие были, никогда не ныли. Но мы сами её с Виленом остановили – давай показывай, что с ногой. Смотрим: батюшки святы, а ступня вся распухла, покраснела, пальцы, как сосиски. Мы сразу поняли: кто-то её укусил. Или уколол. Скатов и морских ежей в Чёрном море нет, но, может, змея цапнула? Или зеленуха плавником уколола – очень подлая рыба? Тут главное, что было – не дать яду дальше по организму распространиться. Поэтому я, недолго думая, обрезал со своего подводного ружья резиновую ленту – с её помощью тогда стреляли – и завязал Лерке жгут на ноге, повыше колена. Поковыляли мы дальше – она на Вилена опирается. И я смотрю: девчонке всё хуже и хуже делается! Побледнела, дышит с трудом, глаза кровью наливаются. Сейчас-то я, задним числом, понимаю, что такое с ней происходило: анафилактический шок, отёк Квинке. А тогда мы ничего этого не знали и не понимали. Но я говорю Вилену: Лерку надо к врачу, и поскорее. Он: сам понимаю. Но надо еще доехать. В Дюрсо тогда ничего не было, никаких врачей. Везти больную надо до Абрау-Дюрсо, там посёлок, там больница, километров десять. Но и до машины нужно сначала дошкандыбать! А у Вилена она вдобавок в полуразобранном состоянии: он аккумулятор снял, чтоб не разряжался, в тенёк его поставил. Тогда он мне говорит: я вперёд погнал, буду готовить тачанку к пробегу, а ты Лерку тащи. Побросали мы прямо на берегу все свои маски-ласты, ружья – никто их, кстати, не спёр, больше того, потом мы обнаружили, что кто-то принёс их в наш лагерь и аккуратно сложил рядом с палаткой, не иначе те пограничники постарались.
– Итак, Вилен вперёд понёсся, а я Валерию Фёдоровну потащил. Последние метров сто я её по камням, в буквальном смысле, на себе тянул. Она вся опухла, уже задыхаться начала. А когда мы до нашей стоянки добрались – Вилен успел аккумулятор назад прикрутить, машину завёл, – я залез в аптечку. Тогда никакие аптечки в авто обязательны не были, но мы к нашей экспедиции подготовились основательно и медикаменты с собой взяли. И я скормил Лерке сразу три таблетки димедрола – было тогда в ходу такое антигистаминное средство, первого поколения. И ей сразу стало лучше, а то у неё уже глаза в щёлочки превратились.
Сели мы в машину, и Вилен погнал, как сумасшедший. На том просёлке, что тогда Дюрсо и большое Абрау-Дюрсо связывал, километров до ста разогнался. Только пыль столбом стояла. Короче, привезли мы её в больницу – Лерку сразу госпитализировали и держали там ещё три дня. Прокололи адреналином, преднизолоном. Но врач потом нам сказала, что мы её могли и не довезти. Повезло, что неслись с третьей космической скоростью и что в аптечке димедрол нашёлся.
– Значит, ты в своё время Леру Кудимову от смерти спас? – уточнил сын, расставляя точки над i.
– В каком-то смысле – да.
– Не надо скромничать. Не в каком-то смысле, а самым непосредственным образом! – Юрий встал со своего места, а потом принёс отцу трубку городского телефона.
– Зачем это? – вздёрнул брови тот.
– Давай звони Вилену.
Когда Владислав Дмитриевич Иноземцев позвонил Вилену Витальевичу Кудимову, тот не удивился, не обрадовался и не огорчился. Холодным тоном переспросил: «Надо повидаться? Ну, приезжай».
Владислав и Юра решили отправиться вместе. От Ленинского проспекта до Кутузовского по прямой недалеко, а на метро выходило через центр, с пересадкой. Владислав Дмитриевич мужественно предложил: «Поедем на машине», – хоть и не хотелось старику отцу, Юра видел, садиться за руль, как и вообще выбираться к Вилену. Но он себя преодолел и ради сына поехал – Иноземцев-младший сей факт не прокомментировал, но заприметил и оценил.
Сев за руль, Иноземцев-старший взбодрился и предался воспоминаниям. «Бедные старики, – промелькнуло у Юрия, – никому-то они к концу жизни стали не нужны, и даже мемуары тоже никому не интересны».
– Мы с Виленом познакомились, когда в институт поступили, – разглагольствовал отец. – Стало быть, выходит, в пятьдесят третьем году. Тогда студентов МАИ, особенно первокурсников, общежитиями не обеспечивали. Вилен – он всегда очень деловым был – сам нашёл комнатуху, мансарду. А потом нас с твоим тестем будущим, Радием Рыжовым, себе в соседи привлёк. Так мы и прожили вместе, втроём, все пять с половиной лет, пока учились. Удобства во дворе, умывались в рукомойнике на берёзе, в любую погоду, до пояса.
Затем отец ударился в воспоминания, которые Юра слышал неоднократно: о том, как он ходил за хозяйского сына сдавать вступительные экзамены в вуз и благодаря этому денег с них хозяева не брали. Временами Владислав Дмитриевич комментировал поведение соседей по транспортному потоку: «Куда ж ты лезешь, собака!» Или: «Вот ездюк межрядный!» В сумасшедшем столичном трафике, к которому Иноземцев-младший так и не смог привыкнуть, старший чувствовал себя как рыба в воде. За рулём он не просто приободрился, но, казалось, помолодел.
Довольно быстро они достигли места своего назначения. Кутузовский проспект всегда был парадными воротами Советского Союза – по нему генсеки на свои дачи ездили. Таким его Юра и запомнил из своей студенческой и ранней журналистской юности: по обе стороны широченного проспекта – державные громады сталинских домов. Но теперь, на фоне нависавших из-за реки небоскрёбов Москва-Сити, Кутузовский съёжился, поблёк, полинял.
Юра процитировал:
– Померкла старая Москва, как перед новою царицей порфироносная вдова.
– Ты о чём? – не понял отец.
– На фоне нынешних новостроек былой Кутузовский совсем потерялся.
– Я вообще не узнаю Москву, – с неожиданной горечью и оттенком злобы произнёс отец, – город, который я полюбил когда-то! Такое впечатление, что на её месте другой город возник – чуждый, хабалистый, чужой.
Он с трудом нашёл место для парковки в боковых улочках проспекта. Слава богу, платить не надо было, и он повеселел. «Вы давно с Виленом последний раз виделись?» – спросил Юрий.
– Летом. На похоронах Лерки.
– Ах да.
Вилен долго копался, прежде чем открыть. Он не удивился тому, что они пришли вдвоём. Иноземцев-старший представил своего спутника: «Не помню, знакомы ли вы? Мой сын Юрий». Кудимов ничего не сказал, лишь отрывисто кивнул. Был он в заношенном и полинявшем спортивном костюме. Передвигался с трудом, сильно хромая и держась за стену. «Раздевайтесь, проходите», – бросил он и первым проковылял в комнату, а там тяжело, с видимым облегчением, опустился в кресло.
Гостиная была громадной, с высокими потолками, однако старая советская мебель портила впечатление. На книжных полках сияли собрания сочинений, изданные в семидесятых годах. За окнами – старыми, рассохшимися – неумолчно шумел проспект. Как и квартира отца, жилище Вилена выглядело типичной берлогой старого холостяка, только у Иноземцева дома царил идеальнейший порядок, а Кудимов, видать, не мог в одиночестве справиться со своей громадной пятикомнатной квартирой. Если приглядеться, то здесь, то там проявлялась мерзость запустения. Давно не крашенный потолок посерел от пыли и копоти. В углу огромным клоком отстали и нависли отклеившиеся обои. На полу вылетело несколько плиток паркета – некогда роскошного, дубового, а теперь вытертого до белёсого состояния.
По московской привычке Иноземцевы сняли обувку – тапочек им Вилен не предложил. Истёртый паркет холодил ступни. Отец и сын уселись на диван напротив кресла Вилена.
– Чем обязан вашему визиту? – холодно поинтересовался хозяин.
– А ты совсем старый стал, Вилен! – не отвечая на вопрос, воскликнул Владик. – И седой, и лысый. И толстый.
Кудимов скупо улыбнулся.
– Да и у тебя с волосами негусто, Владислав. И седой ты, как лунь. Разве что сохранил юношескую подтянутость. Питаешься плохо?
– Занимаюсь физзарядкой. Беру холодные ванны.
– Ну, мне мои суставы подобного, увы, не позволяют.
