Б. Седов - Друг
Но уже лучше председателю пять стошек отстегнуть, чем он Палачу настучит. Тот снимет ползарплаты, да еще и в морду заедет… Правда, прошел слушок, что теперь Палача… того… нету.
Придурок скомандовал Джанку: за мной, Джанк, – взял аккумуляторный фонарь и «ремингтон», вышел из сторожки. Темень была – глаз коли. Придурок включил фонарь и пошел привычным маршрутом: вдоль проволоки до берега и дальше по береговой черте. Маршрут был знаком до мельчайшей ямки на тропе, а дело – привычным. За год, что Придурок отработал в охране «колхоза», ничего особенного не происходило. Пару раз к мысу причаливали какие-то рыбачки – их просто выгоняли. Однажды через шлагбаум пытались проехать борзые салаги на занюханном джипаре. Пытались мазу качать, газовой пукалкой размахивали. Этих потравили собачками и отмудохали дубинками… На кой болт нужны эти обходы? Спят все.
А тут еще чего-то «председатель» усиление придумал. Вторую смену с законного отдыха отозвал… Видать, Сынто в Питере навел шороха, а потом приссал, что замочат. Не зря же который день здесь квасит с местными упырями да блядьми.
Думая так, Придурок дошел до берега, до того места, где крылья колючки уходили в воду. Если бы он посветил своим мощным фонарем вдоль ограждения, то смог бы различить в сотне метров от берега надувную лодку под черным парусом. Но он не стал светить в озеро – чего он там не видел? – и побрел дальше. Джанк шел впереди.
Когда прыгающий луч фонаря, освещающий землю и крупную овчарку, удалился от колючки метров на пятьдесят, из воды на берег вылез человек в мокром камуфляже, с рюкзаком и автоматом «ППШ», в черной маске на лице. Из-за этой маски казалось, что у человека нет головы.
* * *На мысу Таранов провел около часа – до следующего обхода Придурка. За это время он успел сделать несколько важных дел. В 4.06, когда Придурок и Джанк ушли в очередной обход, Таранов бесшумно поработал около собачьей конуры, затем вернулся на берег и вошел в воду. Он плыл в полной темноте, держась за тонкий капроновый шнур – без этой «нити Ариадны» найти темную лодку в кромешной тьме было бы весьма проблематично.
Отмахав сотню метров, Таранов ткнулся в упругий баллон. Он закинул рюкзак в лодку, потом сам перевалился через борт. Было очень холодно. Таранов снял мокрое, завернулся в сухое одеяло, достал термос и флягу со спиртом. Сначала сделал глоток спирта, потом – несколько глотков крепкого горячего чаю с лимоном. Ему стало хорошо в этом коконе из колючего шерстяного одеяла – сухо, тепло и уютно. Наслаждаясь комфортом и безопасностью, он просидел в коконе несколько минут. Для полного счастья хорошо было бы закурить, но в сотне метров от берега это было исключено.
Таранов оделся в сухое, выбрал якорь, и лодка сразу пришла в движение. Шкот в правой руке передавал упругую силу паруса, поймавшего ветер, румпель в левой слегка вибрировал, передавая движение пера руля в воде.
Таранов шел почти вслепую, закладывая длинные галсы и выдерживая по компасу направление на север. Несколько матовых белых шаров, освещающих «барскую» часть территории «колхоза», медленно уплывали назад. Тихо струилась вода вдоль резиновых баллонов лодки, Таранов уходил все дальше от «колхоза», все ближе к северному берегу. Он уходил, чтобы вернуться через сутки. И принести с собой смерть и огонь.
* * *Таранов испытывал два противоположных желания: он очень хотел, чтобы Сын покинул «колхоз» и в то же время боялся, что это произойдет. Оба варианта имели плюсы и минусы: если Сын уедет, вместе с ним уедут телохранители, и тогда успех операции предопределен. Таранов нисколько не сомневался, что сумеет передушить оставшихся охранников даже без оружия… А с другой стороны, упусти сейчас Сына – устанешь потом его ловить. А уничтожить Сына чесались руки.
Лучше уж сделать два дела разом, хотя риск при этом возрастает многократно – четверо вооруженных и обученных телохранителей – это совсем не то, что четверо лопушистых сторожей, расслабившихся от курортной жизни. Что-что, а стрелять-то они умеют.
Но кончать Сына все равно надо. После допроса Палача Таранов именно в фигуре Сына видел корень всех бед.
* * *Днем разом заболели Джанк и Ред. Обоих псов тошнило и мучил понос. Они стали вялые, лежали рядом с тоскливыми глазами.
– Ты чем собак кормил, Коля? – ласково спросил «председатель» Придурка. Все в «колхозе» знали, что если «председатель» ласково заговорил – жди беды. А если бы они смогли поговорить с зэками, отбывавшими срок в мордовской зоне, где служил «председатель»… о, как много нового узнали бы любознательные о «председателе колхоза», которого зэки звали Гитлером.
– Я, Вилен Сергеич, собачек как всегда… как положено, – ответил Придурок. Он действительно не понимал, что происходит с собаками.
– А что же они плохие такие? – наседал «председатель».
– Не знаю.
– А я знаю. Я, Коля, все знаю. Экономите на собачьих кормах.
– Да что вы, Вилен Сергеич!
– Экономите. Тухлятиной, блядь, кормите. А собачка – не человек. Она тепло должна чувствовать, заботу. Смотри, Коля, прихвачу – худо будет. А пока штраф тебе… принеси в клювике.
Было понятно, что собак отравили. Но вот кто? Придурок решил, что это могли сделать только сменщики, отозванные для усиления. А кто, как не они? Раньше-то с собаками никогда такого не было… И Придурок стал думать, какую бы подлянку пидорасам захерачить.
* * *Спал Таранов дольше обычного – сказались ночные приключения. Около десяти утра его разбудил Лешка, сказал, что, мол, завтрак готов и хватит дрыхнуть, сэр.
Таранов вылез из палатки. Сияло солнце. У самого берега играла рыба. А озеро светилось глубоким внутренним светом и было похоже на старинное, слегка потемневшее зеркало, в глубине которого живут лица давно ушедших людей… В глубине Тиллиярви тоже скрывалось немало ушедших. От некоторых остались только кости. А два самых последних утопленника – Сучий Потрох и Химота – огромные, распухшие – медленно покачивались над чистым песчаным дном. К ноге каждого было привязано по паре траков от тракторной гусеницы. Слабое подводное течение шевелило трупы, и они как будто танцевали загадочный ритуальный танец и показывали друг другу огромные языки.
Но все это было скрыто под водой, невидимо для человеческого глаза. А на поверхности чистое зеркало воды казалось наполненным безмятежной синевой. Сияло солнце… но вдали над горизонтом уже клубились тучи.
… Позавтракали и попили крепкого чаю. Присели перекурить у «карты» мыса.
– Смотри, – сказал Таранов и положил поперек мыса два прутика, – вот здесь двойной ряд колючки. Один, внутренний, перекрывает только сушу. А наружный уходит метров на восемьдесят в озеро. Перед колючкой вырублена просека шириной метров двадцать.
– Вот суки! – сказал Лешка.
– Плевать. Нам их оборону не штурмовать. В колючке примерно посередине – ворота. Они желтого цвета, и их можно разглядеть даже в темноте. Слева от ворот – домик охраны. Он тоже желтого цвета, и его тоже видно. Даже совсем слепой увидит, потому что ночью в окнах горит свет. Ты, Алексей, займешь позицию вот здесь. – Таранов воткнул сучок, отдаленно напоминающий человека, за «колючкой». – И «держишь» ворота и домик охраны…
– Постой, постой, – перебил Лешка. – Это что же – я опять в резерве?
– Нет, – ответил Таранов. – Ты-то как раз на переднем крае. Ты первый обстреляешь сторожку из гранатомета…
– Очнись, Ваня! Из какого гранатомета?
– Скоро увидишь все сам, – ухмыльнулся Таранов. – Сейчас секи мой расклад: я высаживаю тебя вот здесь, в лесу за просекой. Там полно неубранных бревен и пней, есть где спрятаться. Сам я перебираюсь в «колхоз», лодку оставляю на якоре в ста пятидесяти метрах от берега… доплывешь обратно?
– Не вопрос, – ответил Лешка. Плавать он почти не умел.
– Отлично. Детали растолкую тебе потом, а сейчас слушай общую схему. Я ухожу в «колхоз» и провожу некоторые дополнительные мероприятия…
– Какие?
– Я же сказал: детали потом. Я провожу некоторые дополнительные мероприятия в «колхозе», а ровно в пять ты начинаешь обстрел ворот и сторожки из гранатомета.
– Да из како…
– Не перебивай, Леха! – раздражаясь, сказал Таранов. – Гранатомет будет. Производишь пару выстрелов, затем даешь несколько картечных залпов. Все или почти все наличные силы бросаются на отражение «атаки» со стороны колючки. И тогда я начинаю бойню у них в тылу.
– Классно! – сказал Лешка. Таранов ничего не сказал.
* * *День прошел в подготовке к ночной операции. Лешка тренировался с обрезом, а Таранов вспоминал подзабытые уже навыки в метании ножа и топорика. Потом сшил для Лешки черный мешок с прорезью для глаз – ночную маску. В камуфляже, с обрезом в руках и черном мешке на голове Лешка выглядел весьма зловеще.
