Елена Михалкова - Водоворот чужих желаний
Изнемогая от желания и каким-то дальним уголком сознания удивляясь собственному телу, которое так чувственно отзывалось на каждое прикосновение опытных мужских рук, Катя сбросила блузку и принялась торопливо стягивать с Андрея футболку. И в эту секунду зазвонил телефон.
Наступила пауза. Оба замерли. Телефон продолжал звонить.
– Это твой.
Она и сама знала, что ее.
– Выключи его.
Катя покачала головой и встала. Она поняла, кто звонит, и не могла не взять трубку.
– Катя? – торопливо спросил муж, когда она нажала на кнопку.
– Да, Артур.
– Милая моя, где ты? С тобой все в порядке? Котенок, я с ума схожу, не знаю, что делать без тебя! Девочка моя, мы чуть с ума не сошли! Ты так убежала… Маленькая, где ты? Скажи, где ты?
Капитошин лежал, слушал, как в соседней комнате за закрытой дверью Катя разговаривает со своим мужем, и очень хотел, чтобы этот неизвестный ему парень был убийцей неизвестного ему коллекционера. И совсем хорошо было бы, если бы он оставил отпечатки пальцев и на деревянной фигурке, и на орудии убийства. Тогда все станет просто: Катерина отнесет фигурку следователю, тот быстро прижмет ее непонятного супруга к стенке, и тот во всем признается. Ей, конечно, будет не очень приятно иметь бывшего мужа – убийцу, но…
„Кретин, – сказал себе Капитошин, натягивая футболку. – Не слышал, что ли, как она говорит о нем? С благодарностью! Бла-го-дар-нос-тью! Так что можешь закатать губу обратно. Секс отменяется. И все остальное тоже“.
Он собрал и переложил те шмотки, которые успел снять с нее, на стул и уселся среди одеял. Когда Катя вошла в комнату, лицо у Андрея было непривычно злое, и в первую секунду она растерялась.
– Мадам, я закажу такси, – сказал Андрей, снова превращаясь в ироничного галантного прохвоста, слегка огорченного тем, что сорвались запланированные постельные утехи.
– Зачем?
– Как – зачем? Оно доставит вас к страдающему супругу.
Она нахмурилась как-то по-детски, словно собиралась обидеться, но в последний момент передумала, подошла к нему и присела на корточки.
– Если ты по какой-то причине передумал меня оставить у себя, – медленно сказала Катя, тщательно подбирая слова, – то я пойму и не обижусь. Но если ты вообразил, что я собралась вернуться к Артуру, то ошибаешься.
Капитошин вопросительно посмотрел на нее, и Катя пояснила:
– Я сказала, что не вернусь. Но принесу им деньги, когда получу зарплату, на этот счет он и его мать могут не беспокоиться.
– И?
– И его вполне устроил такой вариант, – закончила Катя, немного погрешив против истины.
На самом деле Артур вышел из себя и стал орать отвратительные оскорбления, но она повесила трубку.
Андрей сидел с непроницаемым лицом, и она заволновалась:
– Я что-то не то сказала?
Закончив возносить хвалу неизвестному богу, пославшему в этот мир мужей-подлецов, к которым даже очень правильные жены отказываются возвращаться, Капитошин покачал головой.
– Я боялся, что ты уедешь, – честно сказал он, хотя обещал себе не говорить ничего подобного. – Не стой босиком на полу, иди под одеяло.
Глава 12
С утра в субботу Сергей Бабкин занимался тем, что получалось у него превосходно, – пек блины. Тонкие кружевные блины в дырочках ждали на блюде, пока новые подрумянивались на двух сковородках. Костя валялся перед телевизором, Маша, с утра выгулявшая Бублика и Тоньку, писала в комнате сценарий на тему „Почему не нужно врать“.
Обычно темы придумывала она сама, но на этот раз идею навязал ей редактор. Маша сердилась на себя за то, что согласилась, потому что ничего у нее не придумывалось. Герои передачи Мышка, Ежик и Зайчик врали друг другу напропалую, и это было смешно и нескучно. Но как только Маша пыталась привести сюжет к какой-то морали и наказать врунов, сценарий ломался, становился до отвращения фальшивым и глупым.
– Все неправда, – сказала Маша, закрывая файл на компьютере и злясь на себя.
– Точно! – отозвался Костя, заглядывая в комнату. – Мам, пойдем завтракать, дядя Сережа зовет.
За блинами Маша пожаловалась на неуклюжий сценарий, и Костя посоветовал ей не искажать правду и честно написать, что врать можно и нужно.
– Только врать по-умному, – добавил он, макая скрученный в трубочку блин в смесь сметаны и вишневого варенья.
– А ты, значит, врешь по-умному, да? – заинтересовалась Маша подходом сына.
– Само собой. То есть нет, конечно, я тебе вообще не вру!
– Ну да, ври больше!
Пока Маша с Костей в шутку спорили, Бабкин задумчиво жевал блин.
– Дядя Сережа, вам сейчас блинов не останется. Мама все съест.
– Это ты все съешь, а не мама. И не ляпай вареньем на скатерть, Костя!
– А я не ляпаю, оно само капает!
– Машка, – сказал Сергей, и Костя с Машей прекратили препираться, – слушай, а ведь и в самом деле врать надо по-умному.
– Ты о чем?
– Я о Катерине и ее семье.
Маша испытующе глянула на него.
– Ты хочешь сказать, что девочка нам врет? Нет, не желаю даже рассматривать такую возможность.
– Мам, а почему ты ее называешь девочкой? Она же взрослая!
– Взрослая-взрослая, – кивнул Бабкин. – Только младше нас с твоей мамой. Нет, я не хочу сказать, что она врет. Но история, которую рассказали ей муж со свекровью, при ближайшем рассмотрении кажется мне совершенно неправдоподобной.
– Почему?
– А что за ростовская мафия, у которой такие длинные щупальца, что она должника с его семьей даже в Москве достанет? Кстати, кто знает, что они в Москве? Вспомни: Катерина работает за всех, потому что семейству нельзя выходить из дома. Якобы приспешники мафии тут же увидят их, опознают и схватят. Но это же чушь!
– Да, странно, – признала Маша, не придавшая этому факту в рассказе Кати большого значения.
– Если быть последовательными, тогда и Катерине нельзя выходить из дома.
– Тогда им жить будет не на что.
– Вот именно. То есть выходить нельзя, но если очень хочется кушать, то можно. А все, что касается русалки, вообще сплошная тайна. Зачем парню убивать коллекционера? Зачем прятать фигурку у себя под ванной?
– Ты рассуждаешь со своей точки зрения. А он вполне мог верить, что русалка и впрямь магическая. Тогда все объяснимо.
– Неужели? Тогда как он узнал о фигурке, если жена ему ничего не рассказывала? Бред какой-то. Слишком много явных глупостей и несостыковок. Мы вчера разговаривали с Макаром, он сказал то же самое, слово в слово.
– Как он, кстати? Я вчера уснула, а вы там сидели до самого утра…
– Как-как… Рисует свои сумасшедшие рисунки, сегодня собирался ехать к вдове одного коллекционера, поговорить о русалке. Понимаешь, он рассчитывал, что фигурка может вывести его на Сковородова. И вот она – фигурка, а Сковородов неизвестно где. И непонятно даже, с какого конца его искать, раз Вотчин мертв. В этой истории одно противоречит другому.
– Что ты будешь теперь делать?
– Для начала позвоню в Ростов. Слишком дурацкая эта история с побегом от бандитов, чтобы можно было в нее поверить.
– Мне кажется, что Катю используют, – подумав, сказала Маша. – А она еще слишком мало видела и знает, чтобы это понимать. Посмотри – у нее словно жернов на шее от благодарности своему ничтожному супругу. „Я ему должна!“ А ведь история и в самом деле странная, ты совершенно прав.
– Только давай договоримся, – предупредил Бабкин. – Что бы я ни узнал о прошлой жизни ненаглядного Катерининого супруга, рассказывать об этом ты будешь ей сама!
– Договорились.
Ни к какому следователю в понедельник Катя не пошла, оправдав себя нехваткой времени. И во вторник тоже не пошла. Хотя времени, откровенно говоря, у нее было более чем достаточно – комплект документов для тендера был давно собран, в четверг уже ждали неофициальных результатов, и в „Эврике“ воцарилось относительное затишье. Относительное – потому что, несмотря на затишье, все были какие-то возбужденные, нервные и странные.
Поначалу Катя списывала это на ожидание результатов конкурса, но, нечаянно застав в туалете плачущую Снежану, задумалась. Смешно было предполагать, что Кочетова ревела из-за того, что ее отругала за разгильдяйство Алла Прохоровна, или же она опасалась, что любимая фирма не сможет выиграть миллионный тендер. Дело было в чем-то другом.
„И Шаньский ходит сам не свой, – вспомнила Катя красавца мужчину. – А Эмма Григорьевна недавно повысила голос на уборщицу. Что у них у всех происходит?“
Впрочем, долго она над этим не задумывалась. У нее самой двое суток прошли, как в тумане, наполненные ночами с Андреем, утрами с Андреем, завтраками и ужинами с ним, совместными заходами в маленький магазинчик возле его дома и спорами о том, что есть на ужин. Он был с ней совсем не таким, как раньше, а веселым, ласковым, беззлобно подшучивающим. За прошедшее время она ни разу не слышала, чтобы он заговорил с ней в той отстраненно-ироничной манере, которую предпочитал прежде.
