Даниил Корецкий - Настоящее имя
- Ринат! О Ринат! - вырвалось из закушенного рта.
Карданова будто окатили холодной водой. Точнее, холодными помоями.
- Что?!
Тяжелая ладонь хлестко обрушилась на влажный от пота, погруженный в подушку красивый женский профиль, живописно переплетенный растрепавшимися волосами. Раз, второй, третий!
- Меня зовут Макс! Макс! Помни, с кем трахаешься, сука!
* * *
О ЧП по дороге из аэропорта он доложил Яскевичу, но тот лишь пожал плечами.
- У нас никто не знал, когда вы прилетаете, даже мы с генералом. Это случайность. Чистая уголовщина. Сейчас столько бандитов развелось...
- Я могу получить оружие для самообороны?
Подполковник замялся.
- Зачем оно вам? Мы же не армия, не милиция...
И, понизив голос, перешел на доверительный тон.
- Подстрелишь кого-нибудь - неприятностей не оберешься! Или потеряешь... Без него спокойней!
В приемной пришлось долго ждать, пока Золотарев освободится. Но когда они зашли в кабинет, тот вышел из-за стола и радостно пожал Карданову руку.
- С возвращением, Максим Витальевич. Как съездил?
- Спасибо, нормально... Свидание дали без проблем, правда, видел только отца, мать приболела... Ну а он не сломлен и настроен держаться до конца. Потом собирается домой. Как я понял, никаких вербовочных подходов англичане не делали...
Двухстраничный отчет о поездке, лежал на столе генерала, но тот предпочитал личные впечатления. И стычки с бандитами его, конечно, не интересовали.
- А что с мамой? Что-то серьезное? - на лице Золотарева отобразились искреннее участие и забота. Для человека, две трети жизни отдавшего разведке, это было не такое уж сложное физиогномическое упражнение: вертикальная складка у переносицы, чуть присобранные вперед губы, тревожный взгляд, направленный точно в зрачки собеседника.
- Нет, - сказал Макс. - Давление подскочило... А отец бодрый, загорелый, похож на чемпиона по теннису. Куда до него московским пенсионерам!
Неожиданно вспомнились вчерашние слова Маши об Алексее Ивановиче.
- Кстати, он выглядит намного моложе Веретнева, хотя они одногодки...
- Выходит, не тюрьма, а санаторий? - Золотарев весело взглянул на Яскевича. - Я всегда говорю: главное материальное преимущество российских разведчиков перед западными заключается в том, что в случае неудачи нам приходится сидеть в их тюрьмах, а им - в наших...
Тот кисло улыбнулся, но Макс не поддержал шутку.
- Это внешнее впечатление. Попробуй, посиди двадцать восемь лет... Просто отец железный человек! И вообще... Они с матерью герои. Разве они не заслужили наград? Отец беспокоится: помогут ли с жильем, а по-моему, им и ордена положены!
- Конечно, - кивнул Золотарев. - Мы проработаем этот вопрос. Займитесь, Станислав Владимирович. Может быть есть смысл уже сейчас подготовить наградные листы.
Яскевич без энтузиазма кивнул. Лицо его оставалось кислым.
Шифрограмма из Франции пришла сегодня утром. Рональд Пиркс проживает в Ницце с 1972 года, тогда же купил ресторан "Барракуда", который является резидентурой американской разведки. Вчера Рональд Пиркс опознан как Томас Томпсон с вероятностью сто процентов.
Непосредственно отвечал за Томпсонов начальник сектора, и хотя никакой вины Яскевича во всем этом не было, а в 1972 году он ещё учился в пятом классе, по всем правилам бюрократических игр ему светил строгий выговор или даже неполное служебное соответствие.
- Вы блестяще выполнили задание, Максим Витальевич, - широко улыбнулся генерал. - Думаю, что в ближайшее время вам будет предложено ещё одно, не менее важное и перспективное. А пока напишите очень подробный отчет о поездке. Можете быть свободным.
Самым осведомленным в этом кабинете был сам Золотарев, ибо он один знал о предстоящей операции "Доверие". Предел компетентности Яскевича ограничивался предательством Птиц. Карданов, кроме того, что он навестил отца в английской тюрьме, вообще ни о чем не подозревал. Если прибегать к профессиональной терминологии, его использовали вслепую.
Макс встал. Десять лет назад он ответил бы не раздумывая, как учили: "Служу Советскому Союзу!" А что сейчас принято говорить? "Служу Российской Федерации"? Или - "Рад стараться"? "Всегда готов"? "Оправдаю доверие"?
Он не знал, что отвечать и потому вышел молча.
* * *
Апрель на Лазурном берегу - переходный месяц. Лыжный сезон в Альпах уже заканчивается, но купальный на побережье ещё не начался. Мало туристов, свободны кафе и рестораны, пустуют гостиницы. Мертвый сезон.
В Ницце уже пригревало солнышко, термометры показывали плюс пятнадцать, девушки сняли шубки и прогуливались по Променад дез Англе в легких курточках, коротких юбках и туфлях на шпильке. Проносящиеся мимо лихие мотоциклисты кричали им подходящие случаю банальности.
Из ресторана отеля "Негреску" была хорошо видна лазурная гладь Бухты Ангелов, набережная, пальмы, девушки и мотоциклисты, - верные приметы наступившей весны. Но двое мужчин за столиком у окна не обращали на них никакого внимания.
- Почему вас это так обеспокоило, Том? Ведь мы ожидали показа и были уверены, что он все равно когда-то произойдет! И от пластической операции отказались именно поэтому!
Оптовый торговец рыбой Ричард Уоллес, он же - региональный представитель Центрального разведывательного управления США на юге Франции, с аппетитом уплетал густой луковый суп. Ему было пятьдесят девять лет, выглядел он немного старше, может быть из-за грузной фигуры и оплывшего книзу лица, а может из-за скорбного выражения много повидавших глаз, которым часто доводилось наблюдать за далеко не самыми приятными сторонами жизни.
- Другое дело, - почему именно сейчас?
Он на миг прервал свое занятие и поверх наполненной ложки посмотрел на собеседника.
- Что послужило поводом к столь позднему показу? Ведь что-то обязательно произошло!
Владелец ресторанчика "Барракуда" Рональд Пиркс - резидент ЦРУ в Ницце, пожал плечами. Перед ним на тарелке стыло каре ягненка, но он лишь бокал за бокалом пил красное "Шатонеф-дю-Пап" и не притрагивался к еде.
- Я не обеспокоен. Это называется совсем по-другому... Я потрясен встречей с сыном...
Зал ресторана был почти пуст. Очень тихо играла музыка, гармонично дополняя белоснежные накрахмаленные скатерти, серебряные приборы, тонкий фарфор посуды, а главное - виртуозное мастерство местных поваров. Официанты внимательно наблюдали за обедающими, незаметно подливали вино, бесшумно меняли пепельницы. Они считали Пиркса англичанином и не видели ничего странного в том, что он встретился с соотечественником и обсуждает с ним какие-то проблемы.
- Извините, Рон, но вы никогда не производили впечатление сентиментального человека. Кстати, вы убеждены, что это был действительно ваш сын? - небрежно спросил американец.
- Конечно! Никаких сомнений! Он тоже был потрясен до глубины души... Я видел его глаза... Это не сыграешь!
- Сыграть можно все, Рон, - печально вздохнул Уоллес. - И сыновью любовь, и супружескую страсть, и девичью невинность... Все зависит от поставленных целей, материальных затрат и подбора исполнителей. Ну и от режиссуры, конечно. Так что вас заботит?
Пиркс допил очередной бокал вина и отрезал, наконец, кусочек нежнейшего, пахнущего дубовыми углями и провансальскими травами мяса. Но до рта так и не донес.
- Предательство, Дик, вот что меня заботит. Не то большое предательство - в конце концов, у нас просто не было разумного выбора... Предательство маленького человечка... Ведь он нуждался в нас куда больше, чем огромная и могучая родина, которая прекрасно обошлась без двух своих граждан! Если бы он остался с нами, его ждала совершенно другая жизнь. Да и с Лиз, возможно, все было бы по-другому...
- Послушай, Рон, но ты же сам отвез мальчика связнику из посольства, причем прямо у нас под носом, - мягко возразил Уоллес. Они работали вместе уже много лет и почти подружились, в особо откровенные минуты американец, по праву старшего переходил на "ты". Это подчеркивало доверительность общения.
- Да, я это сделал. Но тогда мы собирались всю жизнь просидеть в тюрьме. А потом... Мы изменили жизнь себе, но забыли о ребенке. Он рос в детском доме, над ним ставили эксперименты, стирали память...
- Вы чувствуете вину, Рон? Комплекс вины и без того мучил вас все эти годы... Но разве вы могли что-нибудь для него сделать?
- Не знаю. Наверное мог. Если бы захотел. Но я просто не думал об этом... А теперь думаю! Потому что вина перед абстрактной родиной ощущается куда менее болезненней, чем перед собственным сыном. Напоследок он спросил у меня свое настоящее имя... Он даже не знает своего имени! Вот что меня мучит, Дик. Я не знаю, как искупить эту свою вину...
Уоллес отодвинул тарелку и промокнул губы салфеткой. Официант немедленно забрал прибор и почтительно осведомился:
- Голуби готовы, мсье, прожарка средняя. Можно подавать?
Американец кивнул. И дождавшись, пока официант отойдет, продолжил беседу.
