Александра Маринина - Пружина для мышеловки
Городской телефон у родителей был прочно занят, я безрезультатно дозванивался минут пятнадцать, причем мобильники у обоих были включены, но, вероятно, лежали совсем не там, где в данный момент находились мама с папой. Уже половина девятого, в десять я обещал заехать за Мусатовым и его девушкой, так что времени в обрез, и я решил все-таки ехать за покупками, в том числе и за таинственным асклезаном. Уж если я цветок нашел, не зная, как он называется, то уж тут как-нибудь вывернусь.
В первом же магазине, набрав полную корзинку всякой всячины в строгом соответствии с мамулиным списком, я обратился к продавщице с наглым вопросом:
– А асклезан у вас есть?
– Что? – опешила девушка.
Я на всякий случай заглянул в бумажку: может, я слово перепутал? Да нет, так и написано.
– Асклезан, – терпеливо повторил я и с надеждой уставился на ее милое личико.
– А что это? – честно спросила она.
– Сам не знаю, – не менее честно признался я. – Мне список продиктовали. Может, вино?
– Давайте спросим у менеджера винной секции, – предложила девушка.
О как. Раньше были продавцы винных отделов, а теперь менеджеры винных секций. Растем.
Менеждером оказался солидный мужчина с подозрительно непьющими глазами. По-моему, он никак не может разбираться в винах, потому что не употребляет. Совсем и ничего.
– Асклезан? – переспросил он и нахмурился. – Нет. Такого у нас нет. Это чье производство?
Я пожал плечами.
– Если б я знал. Велено купить.
– Сожалею, – он развел руками и повторил: – Такого у нас нет.
Перед тем, как пойти к кассе, я повторил попытку дозвониться до мамы, но снова потерпел фиаско: магазин находился в подземном этаже, и сигналу мобильника сквозь толщу стен пробиться никак не удавалось.
Народу в очереди к кассам было много, как и всегда в предновогодний вечер, и я закручинился. Время поджимало, в очереди стоять придется не меньше получаса, ведь мало того, что очереди длинные, так у каждого покупателя еще и покупок тьма, а мне еще асклезан искать (знать бы, где). Да что ж я, не участковый, что ли? Для меня главный объект работы и заботы – люди, они же – основной источник информации в моей профессиональной деятельности. А ну-ка, тряхнем погонами!
Встав в конец длинной очереди, я обратился к стоящей впереди меня женщине лет тридцати:
– Простите, ради бога, вы мне не подскажете, где можно купить асклезан? – для убедительности я потряс перед ней своим списком и сделал вид, что напряженно вчитываюсь.
Женщина обернулась.
– Как вы сказали?
– Ас-кле-зан, – повторил я по слогам.
– А что это такое?
Так, мимо. Она тоже не знает. Я виновато улыбнулся.
– Вот ведь ситуация… Получил список покупок и не могу разобраться… У кого ни спрошу – никто не знает.
Я говорил громко, чтобы привлечь внимание как можно большего числа стоящих в очереди. Делать им все равно нечего, и люди с удовольствием вступят в разговор, сто раз проверено.
– Как вы говорите? – послышался голос откуда-то сбоку, из соседней очереди.
– Асклезан, – повторил я. – Не знаете?
– Нет…
– Это вам в аптеку надо, молодой человек, – вступила в разговор дама средних лет из середины моей очереди. – Тут у выхода есть аптечный киоск, там и спросите.
– Точно? Вы уверены, что это лекарство? – спросил я.
– Да что ж мне быть уверенной? Я им давно пользуюсь.
– А от чего оно? От какой болезни?
– Проблемы с венами. У кого ноги, у кого геморрой…
При этих словах очередь заметно оживилась, вероятно, геморрой оказался актуальной проблемой, и всезнающую даму засыпали вопросами. Она с удовольствием и подробно рассказывала про свой варикоз, сетовала на то, что на ней брюки и она не может показать, какие жуткие у нее узлы на ногах, и на все лады расхваливала этот самый асклезан. Я успокоился, хотя в первый момент, надо признаться, здорово струхнул, когда услышал, что неизвестное мне слово обозначает лекарство. Кто-то из родителей болен? И болен какой-то новой для меня болезнью, потому что нужно новое лекарство. Но раз все дело в венах, тогда понятно. Вены – папино слабое место, ведь все репетиции и выступления – на ногах, сидя много не напоешь, опоры нет. Выступает папа много и часто, а уж репетирует… Короче, отбой воздушной тревоги, новых напастей на нашу семью пока не обрушилось.
К половине десятого я миновал кассу, уныло обозрел закрытый аптечный киоск, загрузил покупки в багажник машины рядом с папиным цветком (кажется, я снова забыл, как он называется) и остальными подарками и ринулся в круглосуточную аптеку. На мой вопрос об асклезане я тут же получил удар под дых:
– Вам таблетки или крем?
Пришлось снова лезть за мобильником. На этот раз мне повезло, мама ответила сразу же.
– Ну конечно, таблетки. Я же тебе сказала утром.
Да? Надо же, я как-то мимо ушей пропустил. Впрочем, мог бы и сам догадаться. Папа – человек публичный, в том смысле, что часть репетиций и все выступления проходят на людях, и не всегда удобно снимать брюки и мазать ноги.
– Таблетки, – вполголоса сказал я продавщице и стал одновременно доставать деньги и выслушивать мамины причитания о том, какой я плохой сын, не могу запомнить, что болит у папы и чем он это лечит. Оказывается, он пользуется асклезаном уже два года… Дальше я слушать не стал, потому что в моей голове зародился план мелкой мести. Не маме, конечно. Папе. Я до сих пор не мог простить ему адюльтера, который вскрылся минувшей осенью и о котором мама, разумеется, ничего не знала. Но я знал. И заготовил маленькую пакость, которую пущу в ход, если папа скажет то, что мне не понравится.
В пять минут одиннадцатого я подъехал к месту встречи с Мусатовым. Андрей держал в руках большой пакет – вероятно, подарки всем участникам торжества. Мамуля будет в восторге. Она так любит, когда под елкой лежит гора подарков! Рядом с Мусатовым стояла стильная девица небольшого росточка с яркими живыми глазами.
– Знакомьтесь: Игорь, Юля, – представил нас Андрей.
Они забрались в машину, Юля села рядом со мной впереди, Андрей – сзади, и мы помчались в сторону Кольцевой.
– Игорь, а это правда… – начала Юля.
Ну вот, сейчас спросит, правда ли, что я участковый. И начнет задавать дурацкие вопросы о том, зачем мне такая работа. Или о том, как это при такой работе у меня такая дорогая машина. Или правда ли, что мой отец – тот самый Дорошин. Господи, как надоело!
– …что у тебя пять котов?
Хорошо, что я молчал, а то поперхнулся бы.
– Истинная правда.
– Тогда понятно.
– Что понятно?
– Почему ты участковый.
Вот это да! Знает меня три минуты – и ей уже все понятно.
– Да? – скептически осведомился я. – И почему же?
– Потому что ты умеешь любить и заботиться о тех, кто не любит тебя. Это не каждому дано. В большинстве своем люди стремятся к гарантированно взаимной любви, любить просто так, без расчета на ответное чувство, мало кто умеет и хочет. Милицию у нас в стране не любят, так что милиционерам тоже трудно любить людей.
Я потерял дар речи. Понимал, что нужно поддерживать разговор, но ответить не мог. Как будто язык отнялся. Слава богу, на помощь пришел Мусатов.
– Ну ты даешь, Юлька! – засмеялся он. – А коты-то тут при чем? Какая связь?
– Да самая прямая, – невозмутимо ответила девушка. – Кошки – не собаки, они относятся к своим хозяевам чисто потребительски. Они не стайные животные и не нуждаются в любви и одобрении вожака. Собаки – те нуждаются, поэтому им так важна любовь хозяина, и они стараются всеми доступными им способами эту любовь заслужить. А кошки не нуждаются, они независимые, они сами по себе. Они просто позволяют хозяину обитать на своей территории при условии, что хозяин будет исправно выполнять возложенные на него функции. Давать корм, чистить лоток и так далее. Человек, у которого пять кошек, не может этого не понимать. Ведь ты же понимаешь, правда? – обратилась она ко мне.
– Понимаю, – выдавил я.
– Ну вот видишь, – она снова повернулась к Андрею. – Игорь понимает. И все равно их любит. Значит, он в принципе способен к бескорыстной и безответной любви. А человек, который на это не способен, не может работать участковым.
– Тебя послушать, так у нас все участковые способны к безответной любви, – усмехнулся Мусатов.
– Не передергивай, я так не сказала. Я имела в виду, что по-настоящему хорошим участковым может стать только тот, кто на это способен. А все остальные будут работать из-под палки.
Сковавшая меня оторопь слегка отступила, и я обрел способность говорить.
– Ребята, приближается праздник, давайте не будем мою работу обсуждать, ладно? Дайте мне отключиться от нее.
– Ой, извини, – виновато произнесла Юля. – Я не подумала. Тогда, мальчики, может, вы о деле поговорите? А то начнем праздновать и все забудем. Не обращайте на меня внимания, говорите, о чем вам надо.
Мне, честно признаться, не надо было вообще ни о чем. И меньше всего на свете я хотел сейчас обсуждать проблемы Мусатова, который не может или не хочет больше пользоваться услугами Юлиного отца. Я хотел только одного: остаться с этой девушкой наедине на много-много часов, задать ей массу вопросов и услышать на них ответы. Я не особенно силен в психологии, есть всего три вещи, в которых я разбираюсь более или менее прилично: это музыка, кошки и работа участкового. И мне ни разу в жизни так и не удалось даже для самого себя внятно сформулировать то, что сказала про меня эта девчонка на третьей минуте знакомства. У меня появилось ощущение, что мои мозги просветили рентгеном и мгновенно расшифровали результат. И мне теперь никому и ничего не нужно объяснять, потому что все и так всё знают и понимают про меня. И мне от этого почему-то не страшно, не стыдно и не противно, а наоборот, радостно и спокойно.
