Александра Маринина - Воющие псы одиночества
Или пагубные пристрастия? Проблемные дети? Квартирка, хоть и четырехкомнатная, но из самых-самых дешевых, в панельном доме на окраине города. И хотя Настя, кроме прихожей и кухни, никаких других помещений не видела, она отчего-то была убеждена, что в квартире все остальное такое же, как на кухне: идеально чистое, практичное и дешевое, и ни одной лишней вещи.
Насте очень хотелось получше разглядеть Элеонору Николаевну при ярком дневном свете, льющемся из широкого идеально промытого окна, но Лозинцева хлопотала у плиты, стоя спиной к гостям. Кстати, почему она Лозинцева? Неужели старая дева? А если была замужем, то почему не меняла фамилию? В том, что именно «была», Настя не сомневалась, ибо в противном случае Элеонора Николаевна никак не смогла бы постоянно жить в семье брата.
Она бросила взгляд на Никотина и поразилась тому, с каким пристальным вниманием Назар Захарович изучает спину и ноги хозяйки дома.
Это ж просто неприлично так разглядывать женщину! И в его-то годы!
- Вот, прошу вас. - Лозинцева поставила на стол красивые чашки, заварочный чайник, сахарницу, молочник и вазочку с домашним рассыпчатым печеньем.
Теперь взгляд Никотина был прикован к ее рукам, и Насте казалось, что он по очереди ощупывает глазами каждый палец, очертания ладони, запястья, необычной формы кольцо из белого золота и такой же браслет на правой руке. Руки у Лозинцевой были ухоженными, с безупречным маникюром. Настя невольно посмотрела на свои ногти, попыталась вспомнить, когда в последний раз покрывала их лаком, и с огорчением поняла, что вспомнить не может. Значит, давно. Даже очень.
А руки- то у Элеоноры Николаевны, хоть и ухоженные, а дрожат…
Неужели в убийстве ее племянницы есть какая-то тайна, которую она изо всех сил пытается скрыть и смертельно боится, что она выплывет наружу?
Хорошо, что Никотин здесь, как чувствовал, что его знания и опыт снова пригодятся.
Настя открыла блокнот, нашла страницы с вопросами и начала разговор. Назар Захарович все больше молчал, только изредка вставлял какую-нибудь незначащую реплику. К сожалению, Элеонора Николаевна могла дать ответы далеко не на все вопросы.
- Кристина росла не у меня на глазах, - словно оправдываясь, говорила она, - брат жил своей семьей, а я - своей. Лучше бы вам, конечно, поговорить с ним, но он так много работает, у него совсем не бывает свободного времени.
- Лучше бы нам поговорить с матерью девочки, - заметила Настя. - Она ведь жива, не так ли?
- Это невозможно! Она действительно жива, но ее нет в Москве.
- А где она?
- В Германии, - раздался прямо у Насти за спиной ехидный громкий голос, - в прекрасном курортном городе под названием Баден-Баден. Там еще во времена Тургенева русская интеллигенция тусовалась, нервы лечила. У них с крепостными крестьянами столько проблем было, столько нервотрепки, что нигде, кроме как в Баден-Бадене, они в себя прийти не могли. Очень, знаете ли, большая нагрузка на психику у них была в России. Вот они в казино и расслаблялись. Водички попьют - и за рулетку.
Настя вздрогнула и обернулась. На пороге кухни стояла девушка, до того некрасивая, что даже не верилось. Близко поставленные глаза, длинный нос, узкие злые губы - и все это на непропорционально широком лице с обвисающими, как у хомячка, щеками. На девушке был длинный балахон с широкими рукавами из какой-то яркой материи с цветными разводами.
- Дина! - с упреком воскликнула Лозинцева: - Ну зачем ты так? Познакомьтесь, это наша Дина, старшая дочь…
Она не успела договорить, потому что девушка довольно невежливо ее прервала:
- Я не ваша. Я вообще ничья. И не надо делать вид, что я для тебя родная.
Настя ошеломленно молчала, переводя глаза с тетки на племянницу.
Она ничего не понимала. Лозинцева резко поднялась, уронила чайную ложку, нагнулась, чтобы поднять ее. Дина даже не пошевелилась, чтобы помочь тетке. И снова на помощь пришел Бычков.
- Ну, положим, чья ты есть - это не наше дело. Дело это ваше семейное, вот между собой и разбирайтесь. А вот скажи-ка, что ты можешь рассказать о Кристине? Ты же ее с самого рождения видела, она росла рядом с тобой. Элеонора Николаевна нам тут мало чем помогла, папы твоего дома нет…
- Он мне не папа, - снова перебила Дина, злобно сверкнув глазками.
- Ну извини, я имел в виду Андрея Николаевича. Но его нет, и он нам рассказать ничего не может. А Ярослав тебе кто?
- Брат, - с вызовом ответила Дина. - По маме. У нас разные отцы. Но Славка Кристю любил, возился с ней все время, вы лучше с ним поговорите. Папа все время работал, он ее мало видел, мне она вообще до фонаря была, а Славка про нее все знал.
Ах, значит, все-таки папа. Девочка просто хочет эпатировать гостей и позлить тетку. Может, Лозинцев ей и не родной отец, и она об этом знает, но называть его она привыкла папой. Настя постепенно приходила в себя и под убаюкивающий, чуть дребезжащий говорок Никотина начинала разбираться в ситуации. Ярослав, значит, Кристину любил и с ней возился, а Дина, которая была ненамного старше брата, на младшую сестричку внимания не обращала. Почему? Ревновала? Но почему именно ее, а не брата, который родился раньше, и, по идее, вся детская ревность и вызванная ею ненависть должна была достаться именно ему. Была слишком мала, когда родился брат, чтобы что-то понимать и ревновать, а к тому моменту, когда появилась Кристина, девочка уже оказалась способной на ревность и ненависть? Все может быть. Уж не здесь ли зарыт тот камень, о который так боится споткнуться побледневшая Элеонора Николаевна? Когда погибла Кристина, Дине было пятнадцать лет. Много это или мало для того, чтобы убить сестру? История показывает, что вполне достаточно, бывали убийцы и помоложе. А как же Семагин? Он же осужден… А как же неправосудные приговоры, которые в девяностых годах пачками выносили наши российские суды, не разбираясь в доказательствах и закрывая глаза на явные прорехи в следствии? Что вчера сказал разъяренный Шустов? Нашли придурка, которого побоями заставили взять на себя чужое убийство, чтобы «висяка» не было. Так, может быть, и Семагин не убивал Кристину Лозинцеву? Восемь девочек убил действительно он, а вот девятую, последнюю - нет. Ее убил кто-то другой. И Элеонора Николаевна прекрасно это знает. Хотя там же было изнасилование… Допустим, Дина могла убить сестру, но не могла же она ее изнасиловать. Да, но изнасилования могло и не быть, просто был маньяк, которого к тому времени ловили по всей стране, и поймали его, кстати, через три дня после убийства Кристины. К тому времени судебно-медицинская экспертиза еще не была закончена, и ее результаты с благословения начальства сфальсифицировали, чтобы подогнать под стереотип действий пойманного Семагина, на всякий случай, а вдруг удастся его сломать и заставить взять на себя еще один труп. Тогда и убийство Кристины можно не раскрывать, надрываться не надо, и у всех грудь в орденах. Или у Дины мог быть сообщник, сексуально озабоченный подросток, вместе с которым она и убила сестру.
Вот черт! Надо же было так влипнуть! Пришли поговорить, называется. Комплексное монографическое исследование, криминология, психология, диссертация… Слова-то какие! И что теперь со всем этим делать?
Надо осторожненько и аккуратненько сворачивать разговор на безопасную тропу и сматываться отсюда. Потом обсудить все соображения с Никотином и принимать решение. Главное - не торопиться и не делать резких движений. Может быть, ничего такого и нет, и Кристину Лозинцеву действительно убил маньяк Семагин, а Дина просто не любила по каким-то причинам младшую сестренку и в силу особенностей характера не считает нужным это скрывать.
- Ну, раз ты нам про Кристину ничего интересного рассказать не можешь, - журчал между тем Бычков, - то, может быть, покажешь семейные альбомы с фотографиями?
- Это еще зачем? - Дина грозно сдвинула реденькие бровки, и ее отвисающие щечки некрасиво дернулись.
- А мы тут с Элеонорой Николаевной их посмотрим, это дело стариковское, неспешное, глядишь, она что-нибудь и вспомнит интересное. У тебя, наверное, своих дел невпроворот, а ты тут из-за нас дома сидишь в выходной день, мне даже и неловко, что мы тебя задерживаем. Ты нам альбомы принеси, а мы уж тут сами как-нибудь…
- Только там Кристиных фоток нету, - строго предупредила Дина.
- Почему же так? - удивился Назар Захарович.
- Их мама с собой увезла. Ни одной не оставила.
- Но почему? - в свою очередь удивилась Настя. - Разве Андрею Николаевичу не хотелось бы иметь что-то на память о дочери? Я уж не говорю о Славике.
Насте казалось, что она соблюла все меры предосторожности, не назвала Лозинцева папой и, памятуя о том, что у Дины другой отец, не сказала, что и Дине, может быть, хотелось бы иметь на память фотографию сестры.
Но оказалось, что она учла не все. Поистине эта семья была непредсказуема!
