Потерянная рукопись Глинки - Людмила Львовна Горелик
– Но разве ты не понимаешь, что он крепостной? – сказал Глинка. – И ты станешь крепостная, если выйдешь за него. Бежать второй раз у вас не получится, ты уже, думаю, поняла. Пойдешь ли в крепость?
Он сознавал провокационность своего высказывания и с интересом ожидал ответа.
– Да, пойду! – тотчас откликнулась девушка. – Век за тебя будем бога молить, если сделаешь так, чтобы отец мой согласился меня за Ивана замуж выдать! Буду твоя крепостная, работать на тебя буду.
Говорила она с большой искренностью. Композитор еще в первую встречу, когда слушал ее пение в таборе, заметил эту особенность. Голос не только был хорош сам по себе – в нем сквозило искреннее переживание, правда. «Или еще это называют – душа…» – подумал Глинка. Точно так же, правдиво, она ответила тогда на его вопрос о желании учиться петь. «Нет!» – сказала она, и он тотчас поверил, не уговаривал ее. Теперь стало понятно, почему она не стремилась петь: чувство любви было для нее выше.
Отвечая на другие его вопросы, Мариула рассказала, что, решившись на побег (всю вину за него она брала на себя), влюбленные ушли недалеко – оказывается, цыгане подозревали неладное, следили за ней. Очень быстро их поймали, держали в плену. Парня заставляли делать тяжелую работу и каждый день избивали, а ее готовили к свадьбе. Однажды его избили слишком сильно – решили, что помер, – и выбросили на дорогу. Ей рассказала об этом одна из допущенных к ней девушек и помогла бежать. Мариула видела, как ее возлюбленного забирали в карету, и побежала по ее следу. Так она очутилась в Починке.
Лиза и Александр Мицкие на другой день уехали к себе в Бобыри. Лиза просила обязательно держать их в курсе насчет судьбы Ваньки с цыганкой. Романтическая их история ее растрогала. Стунеевы отнеслись к происшествию более реалистично, хотя тоже с сочувствием.
– Надо Демке, отцу его, рассказать, что парня нашли, пусть забирает, – сказала Маша, когда брат пересказал содержание разговора. – Может, выживет. Наказывать, я думаю, не стоит, его уже без нас наказали. А девушка пусть в табор идет.
Композитор, однако, задумался.
– Погодите, – обратился он к Стунеевым. – Не надо спешить. Не будем пока говорить отцу. Здесь пусть живет, пока поправится. И девушка пусть поживет у нас – ведь ее тоже в таборе могут избить теперь. Неизвестно, как ей отомстят за побег. Пусть живет пока здесь и ухаживает за ним.
Ваньку Зябрина поместили в лакейской у Якова Ульяныча. Цыганку Мариулу по приказанию господ приютила в своей комнатке за кухней горничная Зина. Глинка дал лакею и горничной по пять рублей, строго-настрого велев никому о возвращении беглого и о цыганке не рассказывать. Цыганке было позволено за раненым ухаживать, чем Ульяныч был поначалу очень недоволен, но потом притерпелся, тем более что Мариула вела себя скромно и на все спрашивала его разрешения.
Больной уже на второй день пришел в себя, однако был плох: сильно избили. Цыганка поила его травами, перевязывала раны. Травы и перевязочный материал выдала сестра Глинки Мария Стунеева.
Через неделю мужик оправился настолько, что мог уже разговаривать и даже ходить. Глинка призвал его к себе.
Парень оказался русоволосым, среднего роста. Лицо закрывал большой синяк, не позволяющий оценить его внешность.
– Ну что, Иван, понял теперь, что бегать от барина добром не кончается?! – обратился к нему Глинка. – Если б цыгане тебя не избили, попал бы в полицию – там тоже не церемонятся. Будешь еще бегать?!
Иван молчал, только еще ниже опустил голову.
– Простите, барин! – сказал он наконец. – Нельзя было никак терпеть.
– Что ж такого ты терпеть не мог? – совсем уж строго спросил помещик. – Двор у вас справный, еды хватает, работу требую в меру. Чего ж ты терпеть не смог? Невесту тебе отец нашел хорошую… Женился бы да и жил! А ты сбежал.
Парню было стыдно. Синяк на лице не позволял разглядеть его выражение, но вся поза говорила о муках совести, которые испытывал виновный от слов мягко отнесшегося к проступку помещика. Однако при последних словах он поднял голову.
– Не мог я жениться, барин! Не мог Мариулу оставить! А на цыганке жениться батюшка никогда не позволит мне. И ей тоже за крепостного выйти никак нельзя. Только бечь вместе нам оставалось.
– Ах вот в чем дело! – Глинка сделал вид, что всерьез рассержен. – Тоже мне Ромео и Джульетта! Значит, это цыганка сбила тебя на побег?!
– Нет! – Иван сравнения не понял, а понял только, что Мариулу барин обвиняет, и испугался сильно
