Информатор - Гришэм Джон

– Я встретил его три дня назад, за резервацией. Увидел – и сразу вспомнил, как раньше его ненавидел. Захотелось разбить ему камнем физиономию, но вокруг были люди, – это такая харчевня, где едят жареную курицу. И тут Шорт заводит речь про то, как ему стыдно и все такое. Он, мол, был перекати-полем, наркоманом на заметке у полиции, вел никчемную жизнь. С Роблесом был знаком плохо, но слышал, что вскоре после суда того вроде бы пристукнули. Сам Шорт отправился куда подальше, дополз до Калифорнии и там спрятался. Стал почти приличным человеком. Теперь он, мол, умирает от рака и хочет снять камень с души, покаяться в грехах.

– Что за грехи?

– Тогда Шорт сидел в каталажке в Стерлинге, ждал нового приговора суда за торговлю наркотой. Кому хочется снова на нары? Вот и стал легкой добычей для копов. Они предложили сделку. Обвинитель согласился, чтобы он взял на себя какую-нибудь мелкую вину, отсидел пару недель в окружной тюрьме – и на волю, свободным человеком. А за это всего и надо было, что провести пару деньков в камере с Джуниором, а потом дать нужные показания в суде. Я там находился и все видел. Показания были такие, что не отвертишься. Кто не любит байки про секс? Шорт показал, что Джуниор расписывал, как раньше времени вернулся домой, услышал из спальни странные звуки, понял, что там происходит, взял дробовик, вышиб дверь спальни и застукал свою жену в постели с Соном Разко. Психанул, дважды пальнул Сону в башку. Эйлин орала, как резаная, вот он и ее прикончил. После этого – ну, разве не чушь? – забрал бумажник Сона и был таков. Бесстыжее вранье, но присяжные поверили Шорту. Заявить, что убийства были совершены в порыве гнева, безотчетно, значило бы сознаться в убийстве. Джуниор был совершенно ни при чем, вот и не прибег к этой очевидной тактике защиты. Говорю же, у него был никудышный адвокат.

– Шорту заплатили за оговор?

– После показаний коп сунул ему две тысячи. Сначала, неделю-другую, Шорт болтался в окрестностях, потом до него дошли слухи о Роблесе, и он сбежал.

Перед Лейси лежал телефон с выключенным звуком. Сейчас он завибрировал.

– Почему вы поменяли номера? – спросил Уилтон.

– Мои телефоны – собственность штата. Прежний украли из машины после аварии. У теперешнего новый номер.

– Кто украл?

– Вероятно, те же, кто устроил аварию. Так что за планы у Шорта теперь?

– Поделиться своей историей с кем-нибудь, кто захочет его выслушать. Шорт солгал, копы и обвинитель знали, что он лжет, и теперь он себе места не находит.

– Герой, да и только! – фыркнула Лейси, поднося ко рту чашку с латте и оглядывая людное гостиничное лобби. За ними никто не наблюдал, никто их не подслушивал, но в эти дни она поневоле оставалась настороже.

– Послушайте, Уилтон, это может послужить полезной ниточкой, но дело Джуниора веду не я. Его апелляциями занимаются вашингтонские адвокаты, ему с ними очень повезло. Вам придется обратиться к ним. Им решать, как быть с Тодом Шортом.

– Я звонил им два раза, но они очень заняты. Так и не поговорили. Последнюю апелляцию Джуниора отклонили неделю назад. Скоро ждем назначения даты казни. Его адвокаты бились, как львы, но уткнулись в тупик.

– Вы сказали об этом Джуниору?

– Я увижу его завтра. Он спросит, что будет теперь, когда один из доносчиков раскололся. Джуниор вам доверяет, Лейси. Я тоже.

– Спасибо, но я не адвокат по уголовным делам и не представляю, как действовать теперь, по прошествии пятнадцати лет. Предъявление новых улик ограничено сроком давности, но я этого закона не знаю. Если вы хотите совета, то я не та, к кому надо за ним обращаться, не тот юрист. Я бы помогла, если бы могла, но это не тот случай.

– Вы могли бы поговорить с адвокатами в Вашингтоне? У меня не получается.

– Почему этого не делает сам Джуниор?

– Он говорит, в тюрьме всегда подслушивают. Он считает, что его телефоны на прослушке. Со своими вашингтонскими адвокатами Джуниор давно не виделся и боится, что теперь, когда уже близок конец, они могли вообще про него забыть.

– Это неправда. Если доносчик, желающий изменить прежние показания, покажет под присягой, что копы и обвинитель знали, что он лгал, и оплатили его ложь, то адвокаты этого так не оставят, можете мне поверить.

– Думаете, надежда еще есть?

– Даже не знаю, что думать, Уилтон. Поймите, я такими вещами не занимаюсь.

Уилтон улыбнулся и умолк. По лобби с бренчанием шпор прошествовала команда наездников с родео в одинаковых сапогах и шляпах. Когда бренчание стихло, он спросил:

– Вы знакомы с Лиманом Гриттом, бывшим констеблем?

– Нет. Я слышала, что его уволили. За что?

– Он хороший человек.

– Не сомневаюсь. Почему вы о нем вспомнили?

– Он может что-то знать.

– Что именно, Уилтон? Со мной можно говорить начистоту.

– Сам не знаю. Но вождь его прогнал. Он с ним на ножах. Вождь уволил Лимана через несколько дней после вашей аварии. Поползли слухи, Лейси. Племя взволновано. Чернокожий мужчина и белая женщина что-то вынюхивали в резервации на ночь глядя. Мужчина погиб при подозрительных обстоятельствах.

– Подозрительно, что он был черным?

– Конечно, нет. Нас не интересует цвет кожи. Но, согласитесь, это как-то необычно. Все давно поняли, что за казино стоят плохие люди, спевшиеся с нашими так называемыми предводителями. И вот все начинает выплывать наружу. Находятся люди, вы и Хьюго, которым хватает смелости начать задавать вопросы. Он поплатился за это жизнью, вы чуть было не разделили его судьбу. Наш новый констебль, не заслуживающий никакого доверия, хоронит расследование. Как тут не возникнуть слухам, Лейси? А тут еще появляется как из-под земли Тодд Шорт со своим рассказом. Очень тревожно, если не сказать хуже.

То ли еще будет, когда вмешается ФБР, подумала Лейси. И спросила:

– Обещаете держать меня в курсе?

– Это зависит от того, что я узнаю.

– Я позвоню адвокатам в Вашингтон, – пообещала она. – Это-то мне под силу.

– Спасибо.

– Привет от меня Джуниору.

– Может, сами его навестите? К нему мало кто заглядывает, и дело близится к концу.

– Навещу. Он знает про Хьюго?

– Знает, я ему сказал.

– Передайте, что я обязательно у него побываю, как только сумею вырваться.

– Вы очень его порадуете, Лейси.

Лейси рассказала об этой встрече Майклу и быстро просмотрела уголовное дело Джуниора. Потом позвонила в вашингтонскую юридическую фирму и выцарапала с совещания адвоката по фамилии Зальцман. Фирма была огромная, с тысячью юристов и превосходной репутацией некоммерческого представительства. За пятнадцать лет, прошедших после осуждения Джуниора, она добросовестно занималась его защитой. Лейси сообщила Зальцману, что Тодд Шорт вынырнул из небытия, хотя его смерть не за горами. Адвокат отнесся к этой новости недоверчиво: Шорт и Роблес отсутствовали слишком долго. Лейси созналась, что не разбирается в тонкостях, и спросила, не поздно ли заявить о вновь вскрывшихся обстоятельствах.

– Не просто поздно, а очень поздно, – ответил Зальцман. – Но мы привыкли не терять надежды до самой последней минуты. Я скоро буду у вас.

Появление в их офисе специального агента Элли Пачеко не удивило Лейси. Он позвонил под конец рабочего дня и сказал, что находится поблизости и заглянет на несколько минут. После встречи в кабинете его босса Луна прошло четыре дня. Удивительно было другое – что за это время Пачеко не звонил Лейси и не слал ей мейлов.

Майкл и она усадили его за заваленный бумагами письменный стол в кабинете Гейсмара и сразу же убедились, что он настроен иначе, чем раньше, совершенно по-деловому. Пачеко начал серьезно, без намека на улыбку:

– Вчера в Джэксонвилле мы с Луна представили дело нашему боссу. Мы рекомендовали начать немедленное расследование. Мы согласны с вашей стратегией: первым шагом должна стать попытка раскрыть убийство Хьюго Хэтча. Одновременно мы бы попробовали проникнуть в эту запутанную сеть оффшорных компаний и отследить деньги. Мы установили бы наблюдение за судьей Макдоувер, Филлис Турбан, вождем Кэппелом и Билли Кэппелом и, возможно, добились бы ордера на прослушивание их телефонов и офисов. Первоначально потребовалось бы пять агентов, которые поступили бы в мое распоряжение. Сегодня утром босс ответил «нет», сославшись на нехватку людей. Я попробовал на него нажать, но он человек твердый, раз сказал «нет», то не передумает. Итак, наш официальный ответ отрицательный. Мне очень жаль. Мы сделали все, что могли, давили изо всех сил, хотя слово «давить» здесь, наверное, не самое правильное…